– Наши пути разойдутся. – Разве это не очевидно? Разве ей нужен хренов бойфренд? Я таким не занимаюсь. А даже если бы… Фэллон была первой и последней девушкой, с которой я пробовал моногамию. Она держала мое сердце в своих наманикюренных пальчиках, и каждый раз, когда я хотел двигаться вперед, она сжимала его все сильнее. Даже если бы я хотел дать Инди что-то – а это не так, – я не был уверен, что способен на это. – Велика вероятность того, что вы с Фэллон столкнетесь в Париже. – Инди была откровенна. И честна. И резка. Она не ходила вокруг да около, задавая прямые вопросы, и ей было плевать, покажется она навязчивой и заинтересованной, или нет. Она не притворялась тем, кем не являлась. – Тогда мы расстанемся в Париже. – Я заправил прядь ее волос за ухо. – Мы расстанемся сразу же, как только Фэллон и я сойдемся вновь. Откуда, черт возьми, это взялось? Все, конечно, правда, но правду всегда можно смягчить, прежде чем кинуть кому-то в лицо. «Без обязательств» были моей версией «Я не хочу этого», а «Плотный график» – «Я бы предпочел подавиться чьим-то членом, нежели встретиться с тобой за кофе». Но я хотел стать чем-то большим для нее. Справедливости ради я понял, что был жутким лицемером. Вот он я, готовый уволить Лукаса и выбросить его из турне, если он взглянет на моего компаньона по трезвости. Но я спокойно говорил ей, пытаясь переспать с ней, – что хотел бы снова сойтись с бывшей. Где мои манеры? Где бы они ни были, мой шарм и логика были в той же заднице. – Ого! – ее брови взлетели вверх. Она подняла лямочки платья обратно на плечи и встала на ноги, даже не застегнув молнию. Качаясь, она неуклюже шагнула к своему номеру, и я все понял. Я облажался по-королевски. – Назвать тебя ублюдком – значит обидеть остальных ублюдков в этом мире. Нужно придумать для тебя новое слово. – Думаю, слово «выродок» подойдет, – предложил я, положив открытый маркер на ковер и вставая, чтобы пойти за ней в номер. Злится она или нет – на ее спине все еще слова моей песни. – Все так как есть. Мы увлечены друг другом, но не до такой степени, чтобы потерять разум. Помни о цели, Стардаст. Тебе нужны деньги. Мне нужны муза и тепло тела по ночам. – В какой вселенной выставить меня шлюхой приравнивается к хорошему флирту? – Я не плачу тебе за секс. Я плачу тебе за то, чтобы ты удерживала меня от срыва. Дополнительный бонус: тебе официально запрещено общаться с Вэйтроузом, так что не похоже, что у тебя есть выбор. Она повернулась, одарив меня той же сладкой улыбкой, которая обычно появлялась на ее лице, когда она хотела заехать мне коленом по яйцам или зашить мои губы швейной машинкой. – Просто из любопытства, Алекс, ты просишь меня держаться подальше от Лукаса как моего приятеля или моего будущего парня? – Я требую этого как твой хренов босс. Не забывай об этом, Инди. Я знал, что это тоже разозлит ее. Дверь в ее номер захлопнулась перед моим носом с таким грохотом, что косяки чуть не вылетели. Я просто смотрел на нее, решая, стоит ли ударить по ней кулаком и барабанить до тех пор, пока она не откроет, или просто взять запасную карточку, которая была у Блэйка, воспользоваться ею и ворваться внутрь. Я хотел напугать ее, разорвать на части, затем собрать заново и кинуть на кровать, чтобы она увидела, кто мы. Но все, что моя жалкая задница сделала, – прижалась лбом к двери, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Три. Два. Один. Глава четырнадцатая Инди Я прижалась спиной к двери. Комната виднелась фрагментами, появляясь из-за стены непролитых слез. Три. Два. Один. Мне хотелось открыть дверь и ударить его. Сказать ему, что он первоклассный козел, раз так поступает со мной, заставляя переживать все это. Даже несмотря на то, что он дал ясно понять – у меня нет ни единого шанса иметь с ним отношения, которые я заслуживаю. Потому что Алекс Уинслоу не умеет любить. Он умеет только ненавидеть. Знает ли он об этом? Что не способен дать своей обожаемой Фэллон даже половину того, что нужно отдать любимому человеку. Защиту, безоговорочную поддержку и доброту. Я знаю, что мне нужно сделать. Мне надо дойти до его комнаты, постучать в дверь и попросить его остановиться. Перестать издеваться надо мной, пытаться сделать нас парой, соблазнять меня своими чертовыми губами, песнями и тоннами ударного обаяния. Мои губы пульсировали от другого поцелуя, которому не суждено случиться, и я беспричинно злилась на весь мир. Надо выпустить пар. Нужно выбраться отсюда. Сию же секунду. Обдумывая происходящее, я повернулась с целью открыть дверь и поделиться с ним своими мыслями. Именно в этот момент я услышала, как кто-то стучится ко мне. Моргнув, я приоткрыла дверь и выглянула в щель. Там стоял Алекс с красными глазами и капельками пота на лбу, будто он устал от попыток не колотить в дверь. Он толкнул ее, чтобы открыть до конца, молча вошел, обхватил ладонями мое лицо, прижав большие пальцы к моим щекам, и поцеловал. Грубо. Я отступила, застигнутая врасплох и неподготовленная, но это лишь сделало его поцелуй агрессивнее. Я сделала отчаянный вздох, как только он сунул мне в рот язык, поглаживая мой. Наши языки сплелись, голодные и злые, в диком танце без ритма и темпа. Я застонала, он зарычал, посасывая мою нижнюю губу и предупредительно прикусывая ее. Не вздумай ослушаться, говорил его укус с английским акцентом. Иначе пожалеешь. Признаться честно, я не думала. Не о том, как ему удалось загнать меня глубже в комнату в наполненном похотью дурмане, и, конечно, не о последствиях. Вот почему, когда он обхватил обе мои ягодицы и толкнул меня так, что спиной я ударилась о старинный комод, я позволила ему сделать это. Он снова прикусил губу, на этот раз сильнее, и я поморщилась. Я хотела, чтобы он знал: я не сдалась ему – я сдалась своим собственным желаниям. Это совсем другое. Эгоистично. И для меня. – Знаешь, всегда было интересно: каково это, когда ты так делаешь – покусываешь эту пухлую, сексуальную губку. – Его губы едва касались моих, влажные и пропитанные насквозь грязными намерениями. Все, что я могла сделать в ответ – выдохнуть ему в рот. На вкус Алекс был как невинный лимонад, который он пил после концерта, с горьковатым привкусом недавней сигареты. Восхитительно в грубом, непримиримом виде. Пальцами я нащупала шелк его волнистых каштановых волос и сжала их, мои бедра прижались к его прессу. Он схватил меня за них и приподнял так, чтобы я смогла обхватить его талию ногами, прижимаясь к его паху своим. Я сжалась вокруг пустоты, отчаянно желая почувствовать его в себе, но знала, что лучше не расстегивать молнию. Он сжал мои волосы в кулаке и сильно потянул, заставляя меня смотреть ему в лицо. Кожу на голове покалывало, но он не делал мне больно. Не слишком. Меня словно поглотило холодное пламя и одновременно щекотали тысячами перьев. Все тело трепетало, и за всю жизнь я никогда не чувствовала себя такой бодрой. Он положил меня на королевских размеров кровать и лег сверху на меня, точно так же, как раньше на диване, и это было свидетельством того, что я уже проиграла битву. Ту, где я рисовала границы и спокойно жила среди них. Потому что, как бы печально это ни звучало, при общении с Алексом Уинслоу я уже нарушила множество собственных правил, и ни одно из этих решений не было осознанным. Его бедра дернулись между моими ногами. Его эрекция ощущалась сквозь мои тоненькие легинсы и его джинсы. – Посмотри на меня, – сказал он. Нет. Я не могла. Этот момент принадлежал мне. Тот факт, что он тоже здесь, не имеет значения. Так я пыталась себя успокоить. С закрытыми глазами я продолжала неистово его целовать. – Посмотри. На. Меня. – Он сжал мои волосы в кулак и сильно потянул, заставляя меня подчиниться приказу. Что бы он во мне ни увидел, это заставило его ослабить хватку. Но намерения оставались очевидными. Алекс Уинслоу играл грубо и за пределами постели. – Заранее прошу прощения. – Он наклонил голову в сторону. – За что? – Ты станешь недоступна для других мужчин на этой планете. Я трахну тебя, Инди. Так жестко, что ты еще годами будешь вспоминать меня, лежа под своим скучным, любящим миссионерскую позу мужем. Мне будет принадлежать каждый оргазм, каждая дрожь, каждая волна наслаждения в тебе. С этих пор буду я. Только я. И за это я действительно извиняюсь. – Ты такой дерзкий. – Я оставила дорожку из поцелуев на его шее, а он прижимался своими джинсами к моему лону через нашу одежду, быстро и грубо, создавая такое трение, что мой клитор набух и умолял об освобождении. – И, тем не менее, я прав. – Мне подписать соглашение о неразглашении прежде, чем мы отправимся в койку? – Я ухмыльнулась, и за это получила укус в подбородок. – Когда я буду трахать тебя, Стардаст, ты будешь кричать так отчаянно, что весь город узнает, что я наконец-то в тебе. Я провела пальцами по его широкой спине. Было приятно оставлять на нем отметины. После всех насмешек, поддразниваний и шуток настала наконец моя очередь. Он ранил меня. Я украсила его. Но в результате мы оба запятнали друг друга. – У нас не будет секса. Я… не очень опытна. Он оттолкнулся от меня, проведя рукой по своей слегка щетинистой челюсти. – Ты девственница? Я покачала головой. – Нет, просто… Их было немного… – Сколько? Опять? Эх. – Один. – Когда? – Старшая школа. – Дай мне его адрес, когда вернемся в Лос-Анджелес. Обещаю, я просто поговорю с ним. – Он поднял одну бровь вверх. Я засмеялась и ударила его по груди, и он поймал мое запястье и, тяжело дыша, поднес его к губам. Я снова вздрогнула. – Хорошо, – голос звучал низко. – Никакого секса сегодня. Подойдем к этому постепенно. Поцелуй в губы. Нос. Лоб. Господи боже, сердце мое. Я стараюсь изо всех сил, сердце. Хватит, сердце. – Я устала, – сказала я, хотя это была ложь. Я дрожала и была возбуждена, мне нужно было кончить. Мне хотелось, чтобы он выметался отсюда ко всем чертям, а я бы смогла пойти в ванную и пальцами снять напряжение, скопившееся между ног. Он встал с меня, даже не возмутившись. Это не должно было удивить меня, но удивило. Алекс Уинслоу – не типичная рок-звезда. Я поняла это, глядя, как его полная жизни фигура движется по роскошному номеру отеля. Тогда-то я и поняла, что он не принадлежал к этому миру. Он был бы на своем месте в каком-то темном подземном пабе в недрах Лондона, где мог бы кричать в микрофон об антифашизме и анархии. Где-то по пути он потерял свою душу, и я оказалась просто еще одной копилкой, которую он тряс, пытаясь понять, является ли то, что внутри, искомым. И в тот момент я поняла, что… согласна.