Самый грубый подонок в мире, как выяснилось, мог приятно отвлечь. Ведь я снова здесь, в коридоре, лицом к лицу, душа в душу с самым непутевым человеком в мире. Вообще-то я собиралась остаться в комнате, даже если бы мир рухнул и Алекс попытался бы сломать дверь. Но потом, вскоре после концерта, позвонила Наташа, и я поняла, что последнее, что мне сегодня нужно – это оставаться в номере и хандрить. В ее голосе слышалась паника. Очевидно, представления Крэйга о том, как быть хорошим мужем и папой, сегодня канули в небытие, стоило ему встать с кровати. Нэт позвонила ее подруга Триш, сказала, что Крэйг привел к ней Зигги, ничего не сказав, и от него воняло, как от ирландского борделя. Нэт пришлось уйти с работы и забрать сына, затем безуспешно искать мужа на улицах, прижимая малыша к груди. Мой брат вернется домой. Мы обе это знали. А еще он самым искренним образом станет извиняться и скажет, что такого больше не повторится. «Что-то нашло». «Не после всего, через что нам пришлось пройти». «Брось, Нэт, ты знаешь, что семья для меня – все». О да, мой брат очаровашка. Он никогда не повышал голос на жену, не бил ее и не винил во всех своих неприятностях. Нэт останется, а трещина в фундаменте их отношений станет еще больше, и счастье Зигги ускользнет сквозь нее. – Если тебе нужно поговорить, вперед! – ледяной голос Алекса вторгся в мои мрачные мысли, его ботинок был у меня между выпрямленными ногами. Он касался лишь лодыжек, но все равно казался неуместным. И вот опять мы в коридоре, как на ладони, как все заветные секреты, которые должны остаться таковыми. В голову мне пришла сомнительная идея. – Это поможет тебе написать песни? Он пожал плечами. – Если бы я знал ответ на этот вопрос, то у меня уже было бы тридцать альбомов, а не четыре, и, возможно, достаточно денег, чтобы купить весь Лос-Анджелес и сжечь его дотла. – Ты обворожителен, – я закатила глаза. – Вряд ли. И я совсем не продуктивен. – Это поправимо. Курсы тайм-менеджмента очень популярны, – подметила я. Он одарил меня одним из своих колких взглядов. – Хорошо, что мы живем сейчас. Итак. Что насчет твоей сегодняшней вспышки гнева? – он снова вернулся к теме. Я наклонила голову, изучая его. Его хмурые брови. Его от природы пухлые губы. Гладко выбритое лицо, которое молодость делала мягким, а жизнь – суровым. Если бы не его растрепанные волосы и сердитый вид, говорящий: «Жизнь – боль, а потом ты умираешь», он мог бы сойти за кого-то другого. Менее пугающего. Не настолько выматывающего. И не такого опасного для моего сердца. Алекс так красив, и талантлив, и обожаем, и несчастен. Как можно иметь так много, а чувствовать так мало? Я открыла рот, зная, что правда вырвется наружу, но боялась ее услышать. – Я всегда знала, что в моей жизни произойдет эта большая, колоссальная катастрофа. Даже до того, как это случилось. Словно в каком-то смысле я ждала этого. Для того чтобы понять, кто я. Юность я провела, сидя в комнате за шитьем, не боясь показаться чудаковатой, как ты вежливо выразился. Мой брат, Крэйг, как раз был совсем другим. Преуспевающий футболист с чирлидершей под ручку. – И как? – спросил Алекс. Его армейский ботинок ласкал мою лодыжку, взбираясь вверх по ноге. Хуже всего, что я позволяла ему. Еще вчера я бы так не поступила. И завтра я оттолкну его. Но сегодня я была такой хрупкой, а благодаря ему чувствовала себя лучше, пусть это и плохая идея. – Нашла себя? – Нет. Не думаю. Этот осколок всегда со мной, куда бы я ни пошла. Осколок у девушки, которую лишили родителей. Но я все еще улыбаюсь, и смеюсь, и провожу время с племянником и друзьями. Моя трагедия – как уродливый шрам, скрытый от мира. Только я могу его видеть. – У меня все иначе. – Алекс улыбнулся, рассеянно перебирая струны гитары. – Моя трагедия – открытая рана, которую любой может ткнуть и расковырять. Моя невеста публично бросила меня и ушла к бывшему лучшему другу, после чего в таблоидах появились статьи, что она спала с ним, пока мы еще были парой, а я ездил в турне. Я наркоман, идиот, озлобленная сволочь, которая даже сидеть спокойно не может, когда его враг получает «Грэмми». Все могут увидеть мои шрамы. Без исключений. Моя душа пуста, я растратил ее. Я подписывал крупные контракты с известными компаниями за огромные деньги. Последние шесть лет они диктовали мне каждый шаг. И все, что они не высосали из меня, за них сделала толпа. Потому что каждый раз, выходя на сцену, Инди, ты отдаешь своим фанатам всего себя. Всего. На фиг. Себя. Затем просыпаешься на следующий день и делаешь то же самое. Меня сильно удивило его признание. Чудо, что я вообще смогла говорить после такого. – Ты поэтому себя так ведешь? – Не то чтобы это извиняло его, но желание понять Алекса сжигало меня изнутри. Он прислонился головой к стене. – Хватит с нас философского бреда. Так. Это совсем не вдохновляет. Расскажи мне о своей сексуальной жизни. Я стрельнула в него взглядом, снова возводя стены вокруг себя, кирпичик за кирпичиком. – Нет. – Потому что у тебя таковой нет? Это можно исправить. – Потому что это – не твоего ума дело, и раз уж об этом зашел разговор, то буду тебе признательна, если ты перестанешь ко мне подкатывать. Он поставил гитару, выхватил сигарету из пачки, лежавшей у его ног, достал блокнот и синий маркер «Шарпи», и принялся писать. Синий «Шарпи». Как в статье. Алекс верен своим привычкам. Интересно, это его любимый цвет? Сейчас в нем было что-то невероятно сексуальное: он творит искусство, сидя прямо передо мной с незажженной сигаретой, зажатой между ровными рядами зубов. Я понятия не имела, что Алекс пишет, и сомневалась, что он ответит, если спрошу. Но сама идея, что однажды я услышу его творение по радио, заставляла меня трепетать. – Если хочешь, чтобы я поверил, что тебе не хочется грубого секса со мной, возможно, стоит перестать так смотреть на меня. Будто ты уже моя, – сказал он, все еще глядя в блокнот. Я отвела взгляд, лицо обдало жаром, на щеках заиграл румянец. – Грубиян. – А ты врунья. – Он поднял глаза, пытаясь поймать мой взгляд. – Тебе действительно нравится Вэйтроуз? На самом деле нравится? Не верю. Ни секундочки не верил. Знаешь, в чем разница между мной и тобой, Стардаст? Ты смотришь на меня, но я вижу тебя. И я вижу правду. Ты не умеешь скрывать свои чувства, всем все сразу ясно, а это значит, что ты ужасная лгунья. Ты смотришь на Вэйтроуза с нежностью. Как на соседского чужого ребенка. На меня ты смотришь так, будто вот-вот взорвешься, ожидая, что я подожгу тебя, и ты наконец загоришься. Все остановилось. Воздух. Мир. Мое сердце. Все это Алекс говорил, держа сигарету губами. С невидящим взглядом и знойным, грубым голосом, который менялся и становился приятным, когда он записывал свою музыку. Где-то открылась и закрылась дверь, и мы оба повернули головы в том направлении. Это Элфи провожал до лифта двух хихикающих девчонок в мини-юбках. Он шлепнул их по задницам, подталкивая к дверям, и не удостоил нас даже взглядом. Они прошли мимо, их голоса звучали громко, а он лаял будто бешеная собака, притворяясь, что кусает и грызет их шеи. Элфи нас не заметил. – Мы выезжаем в аэропорт меньше чем через два часа. – Я откашлялась после того, как смех стих. Элфи с девушками повернули в коридор. – Получил все, что хотел? – Нет. – Он наклонился вперед, его рука сжала мое запястье. Его взгляд пленил меня. – Как и ты. Я быстро села на колени и поднялась на ноги. Алекс сделал то же самое. Гитара и блокнот остались лежать на полу. Мы стояли друг перед другом, и мне не казалось, что мы все еще незнакомцы. Это пугало. – Один на дорожку, – сказал он, зацепившись пальцем за ворот моей толстовки и притягивая меня ближе, обнимая меня. Кончик сигареты, зажатой в его зубах, щекотал мою шею. Я чувствовала его объятие своим желудком, пахом, пальцами ног. У него грубые руки, но этот момент показался очень нежным. Я эгоистично прижалась к нему, уткнувшись носом в его белую с V-образным вырезом футболку, закрыв глаза и вдыхая, вдыхая, вдыхая. Я скучаю, мам. Я скучаю, пап. Когда вы начинаете запоминать мелочи в человеке, вы понимаете, что попали. Мне понравился несвежий запах сигаретного дыма между его пальцев и кислый мужской запах его шеи. Его волнистые волосы, шелковистые и мальчишеские, завивались в бакенбарды, а его волевой подбородок выглядел чуть ли не комично по сравнению с его ужасно милыми ушами. Когда он наконец ослабил свою хватку, я подняла голову, а он посмотрел вниз, и все чувства стали ярче. Что-то звякнуло между нами. Лифт, наверное. Но он не заметил, ведь его карие глаза удерживали мои голубые. Это был его шанс сделать первый шаг. Он сказал, что я буду его, а сегодня вечером я хотела принадлежать ему. В конце концов, если ты принимаешь ужасно плохое решение раз в жизни, лучше сделать это в день, который запомнился смертью родителей, не так ли? Его губы близко. Его пульс ускоряется под рубашкой. Тепло, тепло, так тепло. Я глубоко вздохнула. Закрыла глаза. Открыла рот. Встала на цыпочки. И… ничего. Когда я открыла глаза, дверь запасного выхода в конце холла автоматически закрывалась, а в воздухе все еще витали последние отголоски его опьяняющего запаха. Я посмотрела вниз. Его блокнот и «Шарпи» все еще лежали на полу. Холодно, холодно, так холодно. Он ушел покурить. И оставил меня одну. Глава десятая Инди Инди: Думаю, песня на десять минут будет очень хороша.