Все хотят быть рок-звездой. Это почти как стать божеством, но люди всегда забывают, что у бога куча дел. Бог созидает. Двадцать четыре чертовых часа семь дней в неделю. Богу поклоняются. От него ждут ответов, успокоения, исполнения просьб. И когда же ему спускаться на землю и общаться с людьми? Бог вынужден разочаровывать. Понимаете, когда ты рок-звезда, фанаты подпитывают твои ожидания. И ты почти всегда жадно проглатываешь их и просишь добавки. Потому что тебе хочется верить, что ты гений, чьи тексты бессмертны, чьи мелодии пронзают насквозь. Хочется быть незабываемым, неотразимым и уникальным. И не хочется верить, что после этого ничего нет, но это так. Ты можешь быть отчаянным ублюдком с миллионами в карманах и каждую ночь трахать разных моделей, но в итоге ты всего лишь человек. Да, простой человек. Но другие хотят видеть в тебе нечто большее. Вот как я оказался здесь. Там, где я нахожусь сегодня. Я стал тем самым смехотворным клише, над которым надсмехался в юности. Никому не нужный алкоголик-наркоман, который никогда не бывает один, но всегда чувствует себя смертельно одиноким. Первый раз я обрел настоящую близость не когда в четырнадцать лет переспал с Лорой, дочерью водителя грузовика, на скамейке в парке Кассиобери. Я ощутил ее, стоя перед тысячами незнакомцев и исполняя свои песни. Умоляя их полюбить меня. Поверить в меня. Поддержать. И. Они. Дали. Мне. Это. На сцене ты чувствуешь себя абсолютно голым. Даже несмотря на то, что позади меня Вэйтроуз и его барабаны и Элфи расхаживает со своей бас-гитарой, на сцене я был практически один. И они. И свет. И слава. Пот капает на гитару. Секс. Мускулы напрягаются, чтобы создать идеальную гармонию. Кульминация. Они видят меня, чувствуют меня. Они меня слышат. Блаженство. Заниматься сексом с десятью тысячами человек каждую ночь – нелегкая работа. Вот почему мне нужен был небольшой допинг, чтобы моя производительность оставалась на одном уровне с моими собственными недостижимыми стандартами. Я выходил на сцену, когда в моих венах дури было больше, чем тромбоцитов. Я был на высоте. А когда ты на высоте, тебе не понять, как хреново низко ты падаешь. Девяносто дней реабилитации, и я чист. В основном физически. Я дал своим слушателям самое лучшее. На «Яд и стихи» меня вдохновила Фэллон, растерзав мне сердце и скормив его волкам из таблоидов. А еще это одна из последних приличных песен, написанных мной до того, как я стал слишком зависим, и разум мой так затуманился от наркотиков, что я не смог создать ничего путного. Теперь, в завязке, мне было интересно, не потерял ли я творческую жилу вместе с наркозависимостью. Сойдя со сцены, первой, кого я увидел, была Новенькая. Она и ее большие глаза, и узкие, в форме лука Купидона губы, и фиолетовое платье-клеш. Складывалось впечатление, что она вышла из фильма в стиле нуар прямиком в неидеальные объятия этой производственной площадки. Ее одежда бросала мне вызов, от которого мой член напрягся, и мне стало интересно, хотел ли я трахнуть мою компаньонку, чтобы избавиться от нее, или забрать ее себе, пока меня не опередил Лукас. На ее лице, как всегда, читалось раздражение, поэтому я обошел ее и направился в гримерку. Адреналин закипал под кожей, и я запрокинул голову, обхватив ладонями затылок. Концерт прошел отлично. Нет, черт возьми. Это было великолепно. Я знал это, потому что я был там – на самом деле, а не под кайфом, как раньше, в невидимом облаке ложной самоуверенности. Я хотел писать. Мне нужно было писать. В одиночестве. Блэйк, Новенькая, две фанатки, которые пробрались за кулисы, и местный пиарщик тащились за мной в гримерку, но я захлопнул дверь прямо перед их носом, не утруждая себя объяснениями. Когда муза бьет тебя по яйцам, ты приползаешь назад и просишь ее ударить сильнее, быстрее, крепче. Заставь меня истечь кровью. Заставь меня дышать ради этого, жить ради этого, а потом умереть. Заставь потерять разум и обрести душу. Твори свою магию, Муза. Но не заставляй меня ждать, как раньше. Я звал тебя, чтобы ты вытащила меня из пустоты. Ожидая, что ты явишься без предупреждения, как нерешительная любовница. – Уинслоу. – Новенькая постучала в дверь несколько раз и отнюдь не вежливо. – Открой дверь, или я позвоню мисс Холден. – От меня не скрылось отсутствие слова «пожалуйста». Жаль, что она начала адаптироваться к новым условиям, ибо я не собирался ее оставлять. Я откинул голову назад и закрыл глаза. Для творчества мне нужно уединение. Лучшие слова приходят в тишине. – Убирайся, – рявкнул я. – Поверь мне, проводить время с тобой – далеко не первый пункт в списке моих желаний. К сожалению, крутиться вокруг тебя – часть моих обязанностей. Тебе не разрешено оставаться одному, да еще и за закрытыми дверями. – Можешь ли ты стать еще надоедливее? – А ты можешь стать еще большим козлом? – Она шлепнула ладонью по двери. – Открывай. Живо! – Ой, ты делаешь паузы между словами. У меня действительно неприятности, – прорычал я из-за двери, пнув кофейный столик в другой конец комнаты. Он врезался в стену, и одна из его ножек отломалась. Отлично, блин. Мне не нужно еще больше проблем с Дженной. Я вздохнул, встал на ноги и распахнул дверь. Фанатки, Блэйк и несколько звукооператоров стояли позади Новенькой, с любопытством заглядывая ей через плечо. Я сделал шаг в сторону, уступив ей дорогу, но ей придется потрудиться. – Она не может без правила «Н». Мне приходится мириться с этим круглые сутки все дни напролет. – Я насмешливо ухмыльнулся, когда она закатила глаза и протиснулась мимо меня. – Ничего не трогай. Ни на что не смотри. Если это возможно – даже не дыши. Это было бы просто идеально. Я подписал альбомы, постеры и сиськи, а затем, как только ушли фанаты и техники, захлопнул дверь перед носом Блэйка. Он промямлил что-то про Интернет и фотки члена, но я вытолкал его. Я ценю беспокойство, но кого, черт возьми, это заботит? Если уж на то пошло, то мое хозяйство уже стало общественной собственностью. Все, кто не был фанатом или подростком, имели возможность прокатиться и сделать селфи. Я вернулся на диван, взял блокнот и ручку и нахмурился над пустой страницей. Новенькая стояла у окна спиной ко мне и смотрела на гавань. Я пытался вспомнить последний раз, когда оставался в комнате с девушкой, которая не была моей мамой или сестрой, не затолкав член в ее горло так глубоко, что у нее не получалось вздохнуть. Нахмурившись еще больше, я уставился на бумагу. Мысленно ходил по комнате и колотил по стенам. Муза исчезла. Новенькая убила ее. Дерьмо. Я откинулся на спинку, разглядывая ее серебристо-голубые волосы, которые уже не были заплетены в косу и струились вниз прямиком к ее маленькой круглой заднице. Если бы я не собирался писать, то мог бы потратить время на обновление своей коллекции порнографии. Я знал, что мог пойти на любую вечеринку, на которую наверняка отправились члены группы, но это было невозможно по двум причинам: а) Новенькая поперлась бы со мной, а это слишком неловко, и б) я признавал, что для того, чтобы обуздать желание закинуться дурью и выпить, мне придется остаться дома. Мой агент отрежет мне яйца, высушит их и станет использовать их как мини-сумочки, если я появлюсь рядом с алкоголем или наркотой. – Сфоткай. На дольше хватит. – Новенькая бросила мне мои же слова. Четко очерченная луна выглядывала у нее из-за плеча. – Я вижу твое отражение в окне, – объяснила она с грустью в голосе. Наши взгляды встретились. Время застыло. Я все еще ненавидел ее. Все еще хотел, чтобы она ушла. Но впервые с момента ее появления я задумался о том, что она, возможно, не так бесполезна, как я подозревал. Это все из-за изгиба между шеей и плечом. Мне хотелось укусить ее, выпустить кровь и написать слова следующей песни этими чернилами. Самое странное во всем этом было то, что я думал о таком не под кайфом. – Ты прогнала мою музу. – Мой голос звучал низко, лениво и слегка раздраженно. Даже для меня. – И? – Она даже не повернулась. – Теперь ты должна мне. Хорошо, что ты в моей власти. – В твоей власти? – повторила она, усомнившись. – Я не твоя рабыня, Уинслоу. – А вот и нет. Ты моя на три месяца. У меня подписанный контракт в доказательство, и сейчас я возьму твои мысли и запишу их в свой блокнот, потому что у меня внутри, в отличие от тебя, пусто. Было странно произносить правду вслух. Правду шепчут, а не выкрикивают, но мне было плевать на ее мнение. Я встал и схватил свою кожанку. – Встретимся у твоего номера в отеле в полночь, – сказал я. Она открыла рот. Но я не стал слушать. Мне нужно вернуть музу и написать альбом. Каждый сингл которого окажется на вершине Billboard и сделает его моим. Вернет мне титул короля альтернативной музыки, забрав его у этого придурка Уилла Бушелла. И все, что было моим. Всегда принадлежало мне. Фэллон. Даже если мне придется жульничать или шагать по головам, чтобы получить желаемое. Ноги выпрямлены и скрещены в лодыжках, Таня в руке, пальцы перебирают лады, когда я пытаюсь сочинить мелодию. Спиной я оперся на дверь, глядя прямо на вход в комнату Новенькой. Наши номера располагались напротив друг друга. Дженна попросила Хадсона, моего личного ассистента, удостовериться, что во всех наших отелях Новенькая всегда будет не далее чем в десяти шагах, а может, и ближе. В пять минут первого она открыла дверь и вышла. На ней были красные шорты в клетку и серая толстовка с названием колледжа, который она не могла себе позволить. Я подбородком показал ей сесть, и она подчинилась. Ее лицо, чистое от макияжа и масок, восхищало. Облокотившись спиной о дверь, она сползла вниз на пол и прижала колени к подбородку, глядя на меня. Я не мог решить, есть ли у нее характер или его, наоборот, слишком много. Я собирался это выяснить. Я продолжил перебирать струны гитары, не обращая внимания на красный ворсистый ковер и неброский коридор, и представил, что мы где-то в другом месте. В доме, на пляже или на мощеной лондонской улочке, и запах дождя щекочет наши ноздри. – Зачем я здесь? – спросила она. – Я задаю себе тот же вопрос. – Я уставился на свои мозолистые пальцы, бренчащие по Тане, прежде чем поднять взгляд. – Ты так держишься за эту работу. У тебя неприятности? – Нет, – ответила она, не удивившись моей прямоте. – У меня есть племянник. Его родители не могут найти постоянную работу, а он заслуживает большего. Больше, чем мы можем ему дать сейчас. Больше, чем постоянная ушная инфекция. Больше, чем дешевое молоко, срок годности которого истек два дня назад. Просто… больше. Выпятив губу, я обдумывал ее ответ. Я не особо заботился о своей семье. На самом деле больше всего в этом турне, наравне с попытками написать новые песни, меня пугала вероятность увидеть маму, папу и старшую сестру Карли. Если я вообще с ними встречусь. – Как его зовут? – спросил я, не зная почему. У меня не было причин изображать вежливость, особенно с людьми, которым я платил. – Зигги. – Она улыбнулась. Ее улыбка не раздражала. С ямочками на щеках, искренняя, без ботокса. Большие губы. Маленькие зубы. Мне нравились такие. Недостатки были минимальны. Эффектная. Чистая. Индиго была симпатичной. Как исчезнувший закат, красивый, но принимаемый как должное.