– Прошу прощения, ваше императорское величество! – Я позволю себе опустить все события, предшествовавшие моему воцарению. Можно долго разбирать вопрос, кто кого первым предал и кто кому первый нанес удар в спину. Оставим это. Пока. Я хочу лишь заметить, что два месяца назад мы были на грани, на краю пропасти. И удержать империю от падения в пропасть нам удалось в том числе и решительным взятием на вооружение востребованных в народе лозунгов, в том числе лозунгов о мире, о земле, о социальной справедливости. У вас там в столице коммуна, не так ли? И лозунги у них очень радикальные, насколько мне известно. Вашему Комитету необходимо перехватить инициативу, как мне кажется. Опять же, это сугубо мои рассуждения, а никоим образом не советы суверенному государству и его правительству. И еще, как мне представляется, если вы объявите свои «Сто дней для мира», то германским генералам будет сложнее гнать своих солдат в атаку, а тому же президенту Вильсону будет легче аргументировать объявление войны Германии в случае, если немцы ударят по Франции вопреки «Ста дням» и стремлению народов к миру. Подумайте над этим, генерал. Скепсис на лице Жоффра ясно свидетельствовал, что ни о чем таком думать они не будут. Тогда и метать бисер перед свиньями смысла я не вижу. – Что ж, согласование всех деталей я доверю главе моего правительства генералу Маниковскому, моему министру иностранных дел господину Свербееву и моему же военному министру генералу Палицыну. Я же хотел бы вернуться к вопросу об аспектах и нюансах дипломатического признания со стороны России. Мне нужно яснее понимать суть происходящего. Ваш Военный Комитет претендует на роль общефранцузского правительства, ведь так? Жоффр утвердительно кивнул. – Точно так, ваше императорское величество! Генерал Петен временно совмещает посты главы государства и главы правительства, возглавляя Верховный Военный Комитет. – Временно? А каким же видится в дальнейшем состав новой власти во Франции, и на основе каких принципов она будет формироваться? – Верховный Военный Комитет образован на основе идеи непредрешения. До конца войны вся власть во Франции должна быть сосредоточена в руках военных, а после победы наш Комитет созовет общенациональное Учредительное собрание, которое и должно определить будущее устройство и принципы правления нашего государства. – Непредрешение? Интересная концепция. Где-то я эти «непредрешение» и «учредиловку» уже видел и знаю, чем такое кино заканчивается. – Верно ли я понимаю, генерал, само наличие идеи непредрешения демонстрирует наличие глубоких противоречий в этом вопросе среди членов вашего Комитета? – Не совсем так, ваше императорское величество. Большинство высших генералов нашей армии хотело бы установления стабильной и авторитетной государственной власти, но вот среди солдат и офицерства республиканские идеи все еще сильны. – А вы, значит, хотите… – …установить конституционную монархию. – Во Франции? Жоффр склонил голову. – Точно так, ваше императорское величество. И в этом деле мы, патриоты Франции, рассчитываем на определенную поддержку со стороны правящих домов Великобритании, России и Италии, как наших ближайших союзников. – И кого предполагается возвести на французский трон? – Его высочество Жана Орлеанского, герцога де Гиза. – А как же принц Филипп Орлеанский? – Его высочество Филипп бездетен, и здоровье его подорвано аварией. Во имя блага Франции он дал согласие уступить свои права на трон кузену. А у его высочества Жана, как вам известно, ваше императорское величество, четверо детей, включая трех дочерей и сына. Старшей, Изабелле, осенью исполняется семнадцать. Намек был весьма прозрачным. Мой интерес к Италии и вояж князя Волконского не могли не беспокоить французов. А тут они вообще старались убить сразу кучу зайцев: и не допустить возможного усиления Италии у себя под боком, и воспрепятствовать расширению влияния России в регионе, включая недопущение возможного появления баз русского флота в Средиземном море, и усилить влияние Франции и Орлеанского дома на Российскую империю посредством возможного брака со старшей дочерью возможного будущего французского короля. Ну, и не допустить усиления Савойского дома за счет возможного родства с домом Романовых. И, разумеется, использовать этот момент в качестве аргумента для принятия моего решения о поддержке генерала Петена и всего их Военного Комитета. К этому еще и прибавим факт того, что мне, как суверенному монарху, а значит, и России, куда ближе идея возможного восстановления монархии во Франции, чем установление Четвертой республики. Сколько раз я произнес слово «возможного»? Не слишком ли много переменных в этом уравнении? Да и не для того я столько усилий приложил и денег потратил на то, чтобы Россия могла вырваться из «братских объятий» Франции, чтобы вновь туда ее загонять. К тому же не в том сейчас комитетчики положении, чтобы что-то там предлагать в данном вопросе. Скорее, надеются на то, что, как и после наполеоновских войн, британские и русские штыки возведут на французский трон нового монарха. – А что с правами принца Виктора Наполеона Бонапарта? – Вашему императорскому величеству, конечно, известно, что герцог де Гиз принц Орлеанский Жан восходит к роду Капетингов и является представителем древнейшего королевского дома Европы, а Бонапарты как монархический род явились миру совсем недавно. К тому же влияние бонапартистской партии во Франции сейчас ничтожно. Усмехаюсь. – Значит, вторая Реставрация, генерал? – Именно так, ваше императорское величество. – Что ж, генерал, тогда я думаю, что об остальном вы будете говорить с господами Маниковским и Свербеевым. С участием русского военного командования, разумеется. Если вы придете к какому-то соглашению по всем пунктам, я буду рад, что Россия и Франция вновь достигли сердечного согласия. Глава III Сны и мир МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 4 (17) мая 1917 года Луч фонарика моего смартфона выхватывал из кромешной темноты причудливые элементы сводов и арок. Впереди из мрака нарисовались перила. Левее выплыли какие-то бронзовые скульптуры, блистающие в белом электрическом луче. Вот женская фигура, а у ног ее петух с ярко сверкающим клювом и гребнем, петух, отполированный многими миллионами пальцев. Сколько желаний было при этом загадано? Могу ли я загадать желание? Или лучше потереть нос собаке? Где она? Шум отвлекает меня от этой мысли, и я спешу сквозь арку с фигурами на платформу. В кромешной тьме нарождается зарница. Пока лишь далекий отблеск. Что это? Долгожданный свет в конце туннеля? А туннель меж тем прорисовывается все ярче, и вот уже вынырнул из-за бетонного изгиба источник света и нарастающего шума. На темную станцию метро «Площадь Революции» прибывает ярко освещенный поезд. Уже видны силуэты пассажиров, и по мере торможения мой взгляд все более четко выхватывает их фигуры и образы. Вот благообразная старушка с книжкой в руках, вот парень с ноутбуком на коленях, вот скучающий мужчина, безо всякого интереса глядящий в темноту за окном… А вот милая девушка в мини-юбке над чем-то счастливо смеется, глядя на экран смартфона. Поезд останавливается, и прямо передо мной замирают двойные двери вагона. Девушка поднимает голову и смотрит на меня. Открытый и приветливый взгляд. Она приглашающе машет мне рукой. Да, сейчас, вот сейчас, вот только откроется дверь… – Посадки нет, отойдите от края платформы! Громовой голос заставляет меня содрогнуться. Поезд тронулся и плавно заскользил прочь. В панике я бегу за ним, но все быстрее и быстрее уносятся вагоны, мой взгляд отчаянно ищет ту девушку, но ничего уже не разобрать, вот и последний вагон мимо, вот и кабина позади состава, исчезающая в арке туннеля. Я спешу, я бегу, бегу со всех ног, бегу за уходящим поездом, спотыкаюсь и лечу вниз, прямо на рельсы. Сзади свет, лязг, в глаза бьет прожектор стремительно накатывающего поезда… Вздрогнув, я резко сел в постели. Липкий холодный пот, бешено колотится сердце, адреналин бурлит в крови, тяжелое сиплое дыхание вырывается из легких. Дрожащей ладонью отираю лицо. Да уж, приснится же такое… Я встал и, подойдя к окну, распахнул рамы. Прохладный ветер ударил в мои пылающие щеки. Неуверенными движениями набиваю трубку и закуриваю. Что это было? Шутки подсознания? Привет из прошлой жизни? Знак? Просто сон? Вдали за гладью пруда светились фонари пионерлагеря. Майская ночь раскинулась вокруг всем своим великолепием. Яркие звезды успокаивающе мерцали в небесах, стрекотали какие-то насекомые, квакали лягушки, кричала какая-то птица в лесу. Тишина и спокойствие вокруг. Вот только вновь муторно у меня на душе. Кто я и что делаю здесь, в этом времени и в этом теле? За какие грехи мне выпало оказаться в теле моего прадеда – великого князя Михаила Александровича? Да еще и в самый разгар революции! Кому где-то там не спалось и кто засунул меня в тело брата Николая Второго и обрек тем самым на гибель? Разве просил я в тот злополучный день 20 марта 2015 года такой участи? За что мне такой кульбит судьбы? Бабах, и здрасьте вам – на улице 27 февраля года 1917-го! И мало того, что в Петрограде полным ходом революция, так еще и по мою душеньку уже выслали группу революционных товарищей, для скорейшего моего оприходования с последующим социальным расстрелом. Не знаю, кто эти юмористы, которые мне это все устроили, но честное слово, повесил бы я их на той же Болотной площади, где развесил давеча некоторых представителей своей великокняжеской родни и прочих проходимцев. Но как узнать, кто эти негодяи-шутники, и как добраться до их шей с мылом и веревкой? Ну, доберусь я до них, допустим сей гипотетический вариант, и что? Что изменится? Меня вернут обратно, в мой московский офис, в мой начальственный кабинет, вот прямо в тот небоскреб в Москва-Сити? И вот так вдруг, по щелчку чьих-то волшебных пальцев, я снова буду управляться с ничтожными делами медиа-холдинга? Нет, не верю я в это. Слишком крутых дел я тут наворотил, слишком уж радикально изменил будущее, так что не ждет меня в грядущем привычная жизнь, а вернее всего, не ждет вообще никакая жизнь, ибо застрял я здесь наверняка и навсегда. Да и вряд ли этот гипотетический кто-то засунул меня сюда в качестве подопытного клоуна в шоу. Нет, не прозвучит сейчас «Стоп, снято!», не выскочат из-за угла веселые друзья, радующиеся своей мудреной шутке. Нет, слишком много всего произошло за истекшие полтора месяца, слишком много крови, слишком… Да, всего тут «слишком», что уж причитать. Одна Кровавая Пасха чего стоит. Вот на чью совесть отнести сотни погибших от того взрыва людей? А взрыв в Зимнем дворце, в госпитале для тяжелораненых? А сгоревший дворец в Царском Селе? Огонь, кровь и пепел устилали мой путь. Но, с другой стороны, я же предотвратил братоубийство, фактически отменил революцию и падение монархии, а это немалого стоит. И вовсе не потому, что уж такой сторонник самодержавия или хруста французской булки. Впрочем, оглядываясь назад, я вынужден признать – другого варианта у меня не было. Все мои мечты и желания подправить ход российской истории находясь где-то там, за кулисами трона, были изначально обречены на провал. Даже с царской властью мне очень и очень непросто что-то менять, а уж там, за кулисами… Нет, нужно знать моего (теперь) самодурственного самодержавного братца, а главное, представлять себе всю неповоротливую и прожорливую аристократически-бюрократическую систему империи, все эти Земгоры, всех этих депутатов и прочих генералов, всех местных олигархов и эту так называемую интеллигентскую, прости господи, совесть нации, чтобы понять, что я не смог бы изменить ровным счетом ничего. Так что… Так что да, пока я тут царь-батюшка. И у меня, кстати, чуть меньше двухсот миллионов подданных. И война мировая. И сплошные заговоры. И революционная ситуация. И острейшие кризисы. В том числе и в международных отношениях. И должны мы всем, как земля колхозу. Я уж не говорю о состоянии российской экономики и промышленности. Кто бы там в моем будущем ни распинался про «семимильные шаги», с которыми развивалась Россия до 1917 года, все это, по-царски извиняюсь, чушь собачья. Нет, нельзя сказать, что развития не было. Было. Но развитие это было относительно себя прошлой и с каждым годом все более отставало от передовых держав. Да что там говорить, если Российская империя была не в состоянии производить необходимую тучу всяких технических новшеств, среди которых трактора, танки, автомобили, двигатели и многое-многое другое. Либо не производила совсем, либо в количествах, достойных разве что выставочных образцов. Тех же знаменитых «стратегических бомбардировщиков» – аэропланов «Илья Муромец» было за все время выпущено меньше сотни штук, а многие детали одного «самолета» не подходили к другому, а первые экземпляры вообще производились на глазок, ввиду отсутствия чертежей как таковых! И это при том, что другие воюющие державы клепали аэропланы тысячами. Я уж не говорю о том, что двигатели для «Ильи Муромца» в России вообще не производились. Ну, да бог с ним, что уж тут голову пеплом посыпать. Все эти проблемы никуда не делись, и я их еще долго буду вкушать сполна. Да, революции не произошло. Во всяком случае, в России. Да, теперь на царстве ваш покорный слуга, да, какие-то действия я произвел, и они таки да имеют последствия. Но что изменилось по сути? Разве я гарантировал стране и истории отсутствие революции? Отнюдь! Ситуация переигралась, но слишком многое я обещал, слишком повысил планку общественных ожиданий. Закон о земле? Прекрасно, всем сестрам по серьгам, возрадуйтесь. Но как быть с резким падением товарного производства зерна? Черт с ним, с экспортом, но голод же! Эти самые почти двести миллионов ртов надо кормить, а, в отличие от Российской Федерации моего времени, население в Российской империи вовсе не сокращалось, а росло бешеными темпами. Да, эта проблема была общей для Европы этого времени, но там хотя бы урожайность и производительность была выше, а тут… Вспомнились мне слова великого князя Кирилла Владимировича, сказанные им на допросе. С усмешкой сказанные. Мол, пытаясь остановить войну, я спасаю миллионы лишних ртов, которые, вернувшись с фронта, устроят мне гражданскую войну за передел всего и вся. И вместо того, чтобы дать им мирно сгинуть на фронтах Великой войны, я обрекаю Россию на катастрофу. И, каюсь, мне нечего было ему возразить. Пришлось повесить. Разумеется, повесил я его не за эти слова, а за участие в заговоре и за попытку государственного переворота, но, как говорится, осадочек остался. Ведь, несмотря на все эти флаги и лозунги, я пока имею очень и очень смутное понятие о том, как разрулить это все. А знамена и прочие транспаранты скорее призваны отвлечь общественное мнение, но, конечно же, надолго этого запала не хватит. Да, я запустил в оборот лозунги про «освобождение» и «служение», нахватав из опыта известного мне будущего формы и девизы массовых движений Европы XX века, дополнив их ноу-хау пропаганды XXI века и какими-то своими идеями, но это лишь образ, оболочка с очень размытым содержанием. Пока я выигрывал за счет наглости, смелых лозунгов, самых передовых для этой эпохи идей, типа всеобщего избирательного права, прав женщин, трудового законодательства и прочего, но разве этого хватит надолго? Увы, я пока все тот же дилетант на высшем государственном посту. Хватит ли мне везения как-то пропетлять? Мягко говоря, не уверен. Увы. МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 5 (18) мая 1917 года Что ж, есть немаленькая такая вероятность, что господину Шухову в этой реальности таки удастся воплотить в жизнь изначальный замысел. Во всяком случае, зеленый свет проекту возведения 350-метровой башни я только что дал, подписав соответствующие бумаги. Да, амбициозная затея, ничего не скажешь. Бросив взгляд за окно, я представил себе где-то там, в Москве, на Воробьёвых горах, взметнувшуюся ввысь ажурную конструкцию. Если все пойдет по плану, то через год, максимум два, в Москве появится башня, превышающая Эйфелеву на целых двадцать шесть метров. По крайней мере, до строительства Эмпайр-стейт-билдинг в 1931 году Шуховская башня будет высочайшим рукотворным сооружением в мире. И мы уж выжмем из этого максимальный эффект. Разумеется, в первую очередь она мне была нужна именно как радиопередающая вышка, способная вещать на огромные расстояния, покрывая всю Европу и всю Россию. Но и сама по себе она должна стать пропагандистским символом новой эпохи. Кстати, если уж продолжать аналогию с творением мсье Эйфеля, следует задуматься и над проведением в Москве всемирной выставки. Пусть не сейчас, но готовиться к этому все равно нужно. Если мы рассчитываем на некие инвестиции, то и страну нужно показать во всей красе с демонстрацией открывающихся перспектив и возможностей. Вообще же в перспективе мне виделась концепция Большой Москвы, в которую войдет Старая Москва с ее нынешними улочками, стеной Китай-города и прочими архитектурными достопримечательностями для туристов будущего, и Новой Москвы, построенной заново, с чистого листа по самому последнему слову архитектуры и технологий. Разумеется, никаких небоскребов мне не надо, а вот величественные имперские высотки будут обязательно. И вся эта Новая Москва будет строиться, отталкиваясь от культурно-архитектурной доминанты – Шуховской башни, взметнувшейся к небесам. Просмотрев еще раз выкладки руководителя проекта господина Айзенштейна и моего главноуправляющего Министерством информации господина Суворина, я сделал пометку о необходимости электрической подсветки всей конструкции, наложил итоговую высочайшую резолюцию и отложил папку. Возможно, кому-то покажется то, чем я занимаюсь, абсолютно не нужным и вообще глупым занятием, ведь идет война, заговор на заговоре, вся держава на грани коллапса, а я тут фантазиями занимаюсь. Но нет, не соглашусь. Во-первых, особых ресурсов все эти проектные работы и прочие изыскания не требовали, а времени на подготовку требовали немало. А во-вторых, я должен всячески демонстрировать окружающим свою абсолютную уверенность в завтрашнем дне, а значит, и уверенность в исходе дня сегодняшнего. Так что проекты не только разрабатывались, но и широко освещались в прессе. Проводились конкурсы и прочие общественные слушания. В частности, активно обсуждалась тема объявления центра Москвы зоной исторического наследия с запретом на снос и реконструкцию зданий, имеющих историческую или культурную ценность. Писались списки таких зданий, шли интриги, колебалась рыночная стоимость недвижимости, и все это вызывало живейший интерес, становясь темами разговоров и в светских салонах, и на рынках города. Уж лучше пусть москвичи архитектуру обсуждают, чем революцию. Дальше был доклад Министерства информации о ходе работ по расширению Ходынской радиостанции. Меня не устраивала существующая схема, по которой из Ходынки можно было связаться хоть с Лондоном, хоть с Римом, а вот прием сигнала осуществлялся радиостанцией в Твери. А уже оттуда он «на перекладных» доставлялся в Москву. Мне нужно было весь комплекс иметь под рукой, а вот тверская радиостанция перепрофилировалась под базовую для обеспечения устойчивой связи на линии Москва – Петроград, в том числе и для постоянной радиосвязи во время движения между столицами моего императорского поезда. После истории с блокировкой поезда Николая и отрезанием его от всей связи в государстве, я как-то стал нервно относиться к периодам, когда находился «вне зоны покрытия сети». Сегодня у меня день, посвященный Мининформу. День завтрашнего дня. Хотя далеко не все доклады ведомства господина Суворина касались далеких перспектив. Была обширная аналитическая записка о ходе празднования прошедшего Первомая, отдельно по России и отдельно по другим странам. Суть посылов, лозунги, тенденции. Особо отмечался тот шум, который устроили по всему миру всякого рода суфражистки, требующие от своих правительств такого же признания прав женщин, как это у себя сделала Россия. В общем, пока нам удается удерживать инициативу, продвигая всякого рода общественные новации и находясь в центре внимания всякого рода прогрессивной общественности в Европе. Тем более что Россия демонстрировала миру альтернативу французским дрязгам и всякого рода беспорядкам. Мировой общественности был явлен вариант общественных преобразований без серьезнейших внутренних потрясений. Идеи освобождения и служения, мобилизации общества вокруг блага всего народа, примат общественного интереса над личным эгоизмом и такое прочее – все это вызывало серьезный интерес. Пусть это и порождало ожесточенные споры в самых разных слоях – от аристократической и финансовой элиты мировых держав до всякого рода теоретиков революционного движения. Тот же Ленин в Швейцарии чуть ли не ежедневно являл миру очередной свой опус, клеймящий меня на чем свет стоит. В общем, пока мы в тренде. Не знаю, как надолго нашего запала хватит, но пока многие взоры в Европе и США были обращены в нашу сторону. Следующим был доклад Имперской СБ об интригах вокруг господина Суворина, равно как и самого господина Суворина. Слишком многих он раздражал, слишком явным выскочкой он был, не прослуживший в госаппарате ни одного дня, и произведенный вдруг в действительные статские советники, а это генеральский чин, между прочим. Разумеется, такой резкий взлет не мог не породить зависть, а равно и желание примазаться, так что интриги вокруг нового фаворита развернулись вовсю. В свою же очередь сам господин Суворин активно формировал ориентированную на него команду, которую распихивал в общеимперские, региональные и фронтовые органы, так или иначе входящие в сферу компетенции Министерства информации и формирования общественного мнения в целом. Отметив для себя ключевые моменты и посмеявшись в паре мест, я отложил аналитическую записку. – Ваше императорское величество!