Емельянов подошел к двери вплотную. Сразу разглядел тоненькую щелочку в темноте прихожей скрипача — дверь была приоткрыта, но в комнате свет не включили. Это было еще более подозрительно и только подчеркивало догадку, что там находятся преступники. Емельянов, прицелившись, стал открывать дверь. В темноте никого не было видно. Однако было хорошо слышно, как кто-то ходит по гостиной. Дверь в нее была раскрыта настежь. На фоне окна появился чей-то силуэт. Емельянов отчетливо разглядел фигуру человека. Он стоял спиной к двери и что-то перебирал на подоконнике. Не дав возможности услышать его и опомниться, Емельянов прыгнул вперед, ударил человека пистолетом в спину, повалил лицом вниз на пол и быстро защелкнул наручники. Все это было тренировано, быстро, на автоматизме, так, как он множество раз поступал в подобных случаях. Поэтому полной неожиданностью для Емельянова стал женский крик, прозвучавший в темноте. Похоже, он задержал женщину. Емельянов бросился к выключателю. Яркий свет люстры залил все пространство ослепительным светом. На полу на ковре возле окна лежала темноволосая женщина в синем плаще. Ее длинные волосы растрепались вокруг головы, запутавшись в ворсинках ковра. Сквозь сбитые, спутанные пряди Емельянов разглядел большой зеленый глаз, налитый слезами, полный такого невообразимого ужаса, что он вздрогнул. Рывком опер поднял женщину на ноги и толкнул на стул. — Ты кто такая, черт тебя дери?! Теперь он мог разглядеть ее лицо. Женщина была молода, однако он затруднился бы определить ее возраст в точности — где-то между 35 и 45. Она была просто невероятно красива. Емельянову вдруг подумалось, что никогда в жизни он не видел таких точеных, словно скульптурных лиц, где каждая черточка была в абсолютной гармонии со всеми остальными. У женщины были длинные темно-каштановые волосы и зеленые глаза. Однако каким-то шестым чувством Емельянов определил, что несмотря на свою красоту, женщина вряд ли ее осознает, да и не пользуется ею. К тому же, не сильно себя и любит. Волосы росли как-то хаотично, было видно, что их давным-давно не касалась рука парикмахера. На лице не было и грамма косметики. Ногти, без признаков маникюра, были обкусаны. Это выглядело даже странно. Вроде достаточно зрелый возраст, чтобы хоть что-то осознавать, а кусает ногти. Очевидно, тот печальный пример, когда юность так и не перешла в сознательную зрелость. И почему-то Емельянову стало от этого печально. К тому же она совсем не вела себя нагло. Была жутко испугана, почти как девчонка. Испугана так сильно, что вся дрожала. Ужас застыл в ее глубоких глазах. А в уголках стояли слезы, которые, и это было видно, почти зверским усилием воли она пыталась сдержать. Когда Емельянов рявкнул свой вопрос, они ничего не ответила, только задрожала еще больше — совсем как испуганный кролик. Такой реакции Емельянов не любил, он всегда предпочитал мужество. Поэтому рявкнул снова: — Уголовный розыск! Что вы здесь делаете, на месте преступления? — На месте преступления? — Глаза женщины распахнулись так широко, что казалось, сейчас попросту выкатятся из орбит. — А где Сема? Внезапно Емельянову подумалось, что это могла быть дамочка скрипача. Однако она никак не походила на шикарную кинозвезду. Женщина была одета довольно просто и без претензий. На ней был обыкновенный синий плащ — сразу видно: советский легпром, вязаное черное платье и туфли без каблуков. Емельянов не знал кинозвезд, но подозревал, что они так не одеваются. Он внимательно осмотрел комнату и увидел, что на спинке одного из стульев, стоящих возле круглого обеденного стола, висит серая сумка, явно женская. Емельянов взял ее и вывалил все содержимое на стол. Кроме кошелька, носового платка, «Литературной газеты» в сумке оказался паспорт на имя Розы Львовны Нун. Уроженка Одессы. По паспорту женщине было 38 лет. Не замужем. Детей нет. — Твой? — Емельянов вертел в руках документ. — Мой, — губы женщины дрожали. — Кто такая? Что ты здесь делала? — Я пришла к Семену Лифшицу. Я… его друг. Мне нужно было с ним поговорить. — Как ты вошла в квартиру? — У меня был ключ. — Ты его любовница? Спала с ним? — Нет конечно! Это ключ моего брата. Нашла в ящике письменного стола. — Огромная слеза, не удержавшись, все-таки покатилась по щеке, и женщина поджала губы. Она явно не хотела перед ним плакать. — Что здесь происходит? — За спиной опера вдруг возник Стеклов, который спокойно вошел через раскрытую дверь. Марс, его вечный спутник, сел возле ног женщины. — Привет, Марсик, — сказала та, и собака завиляла хвостом. — Вы знаете эту собаку? — не понял Емельянов. — Кто здесь? — Стеклов стоял возле стола и озирался по сторонам. Емельянову подумалось, что это могло бы быть смешно, если б не было так трагично. — Да вот девицу задержал. К вашему скрипачу явилась. — Я вам не девица! — Неожиданно в голосе женщины вдруг зазвучало возмущение. — Роза, ты? — Стеклов подался вперед. — Что ты здесь делаешь? — Вы ее знаете? — повернулся к нему Емельянов. — Конечно знаю. Хорошо знаком с ее братом. Он писатель-диссидент. Кстати, очень известен в определенных кругах. Несколько раз приходил к Лифшицу. Они были близкими друзьями. — Андрей, скажи, чтобы он снял с меня наручники! — Женщина всхлипнула. — Да вы что, совсем с ума сошли? — усмехнулся Стеклов. Делать было нечего. Емельянов расстегнул наручники. Женщина сразу стала потирать набрякшие запястья, на которых уже появлялись синяки. Кроме этого, еще один довольно большой синяк светился на ее скуле. Емельянов слишком сильно толкнул ее на пол. — Похоже, я чего-то не знаю, — опер оседлал стул и придвинулся к столу. — Садитесь поближе и вы. Как я понимаю, вы оба будете говорить. Емельянов чувствовал себя совершенно спокойно. Он уже успел пройтись по комнатам, даже заглянуть в спальню и заметил, что никаких следов крови в комнатах скрипача не было. Значит, Дато Минзаури принесли сюда уже мертвым. Это было уже совсем отвратительно! Что за дурацкая манера постоянно перебрасывать этот труп? — Я готова говорить, — сказала Роза Нун, — но я не понимаю, где Сема? Что произошло? — Семы больше нет, Роза, — сказал Стеклов, — Сема умер. Покончил с собой. — Нет! — Женщина закрыла лицо руками. Пальцы ее дрожали так сильно, что на это было жалко смотреть. — Андрей, как это произошло? Как ты допустил? Ты же всегда был рядом с ним! — Так, — Емельянов забарабанил пальцами по столу, — а вот с этого момента поподробней! — Но ведь Андрей и Сема были друзьями детства! — Женщина переводила взгляд с Емельянова на Стеклова и обратно. — Разве вы не знали? — Это правда, — Стеклов улыбнулся, — я вам солгал. Я действительно хорошо знал Сему Лифшица. Мы были друзьями детства. Выросли в одном дворе. Я вам даже больше скажу. На самом деле нас было трое. Три друга. Я, Сема Лифшиц и Рыч. Так его звали в детстве. Но во взрослой жизни это был Паук. Это был просто сюрприз! Емельянов никак не ожидал подобного, поэтому воспарил, как на крыльях. Вот она, долгожданная информация о том, как были связаны скрипач и Паук! Вот он, этот кладезь правды, до которого не докопается ни один кагэбэшник. Впрочем, и он не докопался, а узнал по чистой случайности. Но это не важно. Главное то, что он получил доказательство тому, на что вышел только с помощью своей интуиции. — Вы специально поселились в этой квартире, так? — спросил Емельянов. — Да. Я прикрывал Сему. Дело в том, что Сема собирался бежать на запад. И знал, что кое-кому это не понравится. — Кому не понравится? — Емельянов затаил дух. — Отделу эмиграции КГБ. Сема боялся, что его или посадят, или убьют. К сожалению, он оказался прав. — Вот откуда вы знаете про документы в чемодане! — хмыкнул Емельянов. — Это были документы Семы, приготовленные для побега. Он должен был выехать на гастроли в Румынию и Чехословакию. Из Чехословакии собирался перебраться в Париж, а уже оттуда добраться до Израиля, — сказал Стеклов. — Кстати, Роза, ты тоже должна это знать. Анатолий ведь тоже собирался уехать. — Ему отказали. — Ты из-за этого пришла к Семе? Анатолий знал, что Сема собирается бежать на запад, и думал, что Сема сможет взять вас с собой? — Даже если бы Сема был жив, из этого бы ничего не получилось, — горько усмехнулась Роза. — Толика арестовали. Он в тюрьме. Плохо сдерживаемые слезы покатились по щекам, и под молчание обоих мужчин Роза принялась говорить. Стеклов и Емельянов очень внимательно слушали историю Анатолия, которую рассказывала Роза. Ее не перебили ни разу. Когда она закончила свой рассказ, в комнате наступило напряженное молчание. — Вам не кажется, что дело, за которое арестовали ее брата, и смерть Семы — это одно и то же дело? — обернулся к Емельянову Стеклов. — Тогда при чем тут Паук? Если Сему убили за попытку побега, а Анатолий уже попал за решетку как диссидент, с какой стороны тут Паук? — Емельянов нахмурился. — А Дато Минзаури? Меня больше всего беспокоит это. Скажите, кто еще, кроме Анатолия и Розы, знал, что вы все трое — близкие друзья детства? — Никто не знал, — уверенно сказал Стеклов. — Если про мою дружбу с Семой еще могли знать, мы это и не скрывали, то про Паука не знал никто. Дело в том, что мы изо всех сил скрывали наше знакомство. Вы знаете, кем стал Паук. Я работал в милиции. Сема стал мировой знаменитостью, объездил полмира. Разве нам обоим подходил такой друг? А между тем, мы его очень любили. Иногда встречались все вместе. Рыч — он был очень хорошим человеком. Я по привычке называл его Рыч. — Ага, бандит с тремя судимостями, — поддакнул ему Емельянов. — Можно сидеть в тюрьме и быть очень хорошим человеком. А можно занимать высокий пост, быть идейным коммунистом и оставаться последней мразью, — горько сказал Стеклов. — Ну, это спорная истина. Для меня все преступники конченые, — фыркнул Емельянов. — Но вам, конечно, видней. Давайте подумаем: все-таки кто-то знал о том, что вы знакомы. Нужно обязательно вспомнить кто. — Можно мне уйти? — Роза подалась вперед. — Я очень устала, плохо себя чувствую. Мне еще к подруге надо зайти. — К какой еще подруге? — почти одновременно спросили Емельянов и Стеклов, а потом Стеклов добавил: — Ночь на дворе! — Вот именно ночью. Чтобы застать ее наверняка. Я вечером собиралась, но не успела. Вчера моя подруга работала в ночную смену. Я хочу ее точно дома застать. Останусь ночевать у нее. — Я провожу, — сказал Стеклов. — Нет, не нужно. Здесь совсем близко. Дом почти за углом, на Тираспольской. То есть 1905 года, — смутилась Роза. — Хорошо, идите, — разрешил Емельянов, — но напишите ваш адрес. Если будут еще вопросы, я вас вызову. Вырвав листок из записной книжки, Роза быстро зачеркала что-то. Затем ушла.