— А второй путь? — нахмурился он. — Если второй, то по окончании нашего разговора вас выведут за пределы монастыря, расстреляют и закопают там же, у стены. И никто никогда не узнает, где вы похоронены. — Вы предлагаете мне жизнь или смерть? Так банально? — скривился он. — Конечно нет! Все банальности остались за этими стенами. Я предлагаю вам смерть и смерть. Но эти смерти будут абсолютно разными. — Хороший выбор, — губы его снова искривились. — Вы знаете, что мы находимся в Крестовоздвиженском монастыре? Это ведь одна из ваших святынь? — вдруг спросил человек. — Я не религиозен, — качнул он головой. — Это я тоже знаю. Поэтому раскрою карты. Здесь будет располагаться диверсионная школа. Обучение будут проходить лучшие из лучших. Я изучил ваши документы и предлагаю вам преподавать в этой школе. Вы понимаете, что именно преподавать. Решать нужно здесь и сейчас. Это ваш единственный шанс отомстить. Вы готовы к этому? Ваше слово? Он медленно обернулся к окну. Совсем рассвело. Вдалеке была видна часть креста, словно застывшего в сером, рассветном небе, черного, больше не позолоченного… Он не отрывал от креста взгляда. И вдруг впервые в жизни не поверил своим глазам — ему показалось, что крест раскачивается из стороны в сторону, накреняясь все ниже и ниже, словно готовясь рухнуть на землю… Глава 1 Одесса, 1936 год — Шо ты пялишься залево, як кусок адиёта? Адик, заворачивай взад! — Сема, ща не посмотрю, шо ты вундеркиндер, та як засвечу промеж глаз той твоей бандурой, шо всему двору спать не дает, так ты у мене глазелки зазад та перед и пошкрябаешь! Двое пацанов лет двенадцати, отплевываясь, вылезли из окна подвала, расположенного вровень с землей, и, пытаясь отдышаться, жадно вдыхали свежий вечерний воздух. Запах в подвале был спертый, несмотря на то что в единственном окне оказалось выбитым стекло. Внутри были навалены груды строительного мусора, какие-то старые вещи, останки поломанной мебели, отправленные доживать свой век вместо свалки сюда, какие-то старые канистры с соляркой и прочий хлам, всегда существующий в подвалах старых одесских дворов. К счастью, этот двор был абсолютно пуст, и за приключениями пацанов никто не наблюдал, потому как, будь свидетели, они, разумеется, непременно поспешили бы вмешаться — подвалы в заброшенных домах всегда пользовались дурной славой. Впрочем, в этом доме и жильцов оставалось не так много. Вообще-то во дворе на Пересыпи было три дома, но только в одном жили люди. Первый был разрушен почти полностью: у него был фасад, и именно на него приходился основной удар всех паводков и наводнений, которыми обычно затапливало Пересыпь. Расположенный в очень неудачном, плохом месте, дом находился на пути основного водного потока, всегда во время осадков катившегося вниз с холма. А потому был почти полностью уничтожен — от него оставалась только стена фасада, а в самом доме совершенно не было крыши, и люди не жили в нем уже неизвестно сколько времени. Его и не собирался никто восстанавливать — для жилья это место было плохим, а двор медленно, но уверенно теснила территория ближайшего разросшегося завода. А потому городскими властями было решено, что жителей расселят в другие квартиры — возможно, в совершенно других районах города, старые дома снесут, а место отдадут заводу. Жильцами дома известие это было встречено с восторгом, потому что невозможно было придумать место для жизни хуже, чем одесская Пересыпь, время от времени превращающаяся в обширное, зловонное болото. Сырость постоянно висела в воздухе, а влажность была такая, что никогда не высыхающие лужи делали абсолютно не пригодными для ходьбы и проезда тротуары и мостовые. Когда властями было принято решение расселить этот дом, из второго сразу тоже выселили жильцов. А за неимением обитателей пустые квартиры быстро пришли в негодность. Стекла или сами вылетели, или были выбиты, стены покрылись трещинами, крыша прохудилась, и прежде крепкий, достаточно добротный дом стал стремительно разрушаться. Он стоял в самой глубине двора, подпирая холмистую насыпь непонятного происхождения. Одни жильцы считали эту насыпь холмом, а старожилы двора говорили, что это железнодорожный переезд, заброшенный за ненадобностью со временем. И свято верили в то, что именно в подвалах этого дома открывается ход то ли в катакомбы, то ли в железнодорожные туннели, которые тянутся под землей, — по легенде, почти под всей Пересыпью. В третьем доме, стоявшем чуть сбоку, еще оставались жилыми несколько квартир. Да и то их обитатели уже жили на чемоданах, со дня на день ожидая переезда на другую, более приспособленную для жизни жилплощадь. А потому перемещения пацанов были почти не замечены в этом пустом дворе — немногие оставшиеся жители интересовались только своими собственными делами, и зашедшие во двор могли пользоваться относительной свободой. А посетителей было немало — мелкие уголовники и наркоманы облюбовали несколько подвалов в заброшенных домах. И время от времени местный участковый их гонял, иногда даже для острастки стреляя в воздух. Обитатели особо не сопротивлялись и, быстро исчезнув со злополучной территории, в конфликты не вступали. Итак, двое мальчишек лет двенадцати, вылезши из подвального окна, уселись на выщербленных ступеньках лестницы. Они были перепачканы пылью и грязью, а с уха одного из них, темноволосого крепыша, выглядящего старше своих лет, даже свисали нитки паутины. — Нет здесь ничего, — отплевываясь, он с брезгливостью отряхнул паутину. — Ты, Сема, совсем своей башкой о бандуру эту шандарахнулся да все и перепутал. — Есть, я тебе говорю! — Второй — худенький, щупленький мальчик в очках, даже на поиски приключений отправившийся в выглаженной белой рубашечке, с возмущением кивнул на подвальное окно: — Наводка была точная! Я за нее деньги заплатил. А за деньги не ошибаются. Искать надо. — Застукают нас — тебе же первому башку оторвут, — хмыкнул крепыш. — С чего я тебя, фуфляка, слушаю? — Слушаешь потому, что я прав! — с пафосом ответил мальчик в очках. — Всегда! Ты бы, Стекло, своей башкой иногда думал — цены бы тебе не было! — Нарвешься, — с угрозой протянул крепыш по кличке Стекло. В этот момент во дворе дважды раздался тихий свист. — Это Рыч, — сказал, встрепенувшись, Стекло, — гляди, и здесь нас нашел! — Без него лучше… — злобно протянул Сема, но Стекло, не слушая его, уже замахал рукой и крикнул: — Эй, Рыч, сюда! Через пару минут появился третий участник событий — вертлявый худощавый мальчишка с вьющимися черными волосами, придававшими всей его внешности что-то экзотическое, очень необычное. Его яркая колоритная внешность очень бросалась в глаза, и поэтому так же, как и Стекло, он выглядел гораздо старше своего возраста. — Чего вы тут расселись, бовдуры? — отдышавшись, рассмеялся Рыч. — Не тот это подвал! Сказано ведь было — тот, шо слева! — Да откуда ты все знаешь? — взвился Сема, откровенно недолюбливавший Рыча. — Шо ты завсегда лезешь? Это ж я договаривался! — А я перепроверил тебя, очкастая ты башка! Ты на своей пиликалке хорошо пиликаешь, а в пацанских делах — так, фуфло толкаешь! Сема сжал кулаки и уже почти готов был броситься на обидчика, как в дело вмешался Стекло: — Так, оба захлопнулись! Ты, Рыч, пасть особо не разевай, все равно — как я скажу, так и будет. А ты, Сема, лучше мозгами, а не отростками из плеч шевели, тебе так завсегда получше будет! — и, встав между ними, скомандовал: — Рыч, веди. Только без лишнего базара. Рыч двинулся первым, за ним — Сема и Стекло. Рыч подошел к жилому дому и указал на самый крайний подвал, дверь которого почти упиралась в холм, а разбитых окон в нем не было. — И как мы туда войдем? — нахмурился Стекло, а Сема издал губами презрительный, неприличный звук. — Во, — порывшись в кармане широких штанов, Рыч вытащил маленький латунный ключик, — у дворничихи местной спер, когда она пьяная лежала. — В смысле — спер? — переспросил Сема. — Стырил, украл — как хочешь назови. — И как ты это сделал? — Стекло нахмурился. — А шо тут сложного? — засмеялся Рыч. — Выследил, где дворничиха живет. Вечером увидел, шо напилась она да дверь не закрыла. Шмыг — и со связки ключей снял. Я его днем, когда она тут ошивалась, видел. Еще внимание обратил. Она и не проснулась даже. — Ну ты даешь! — присвиснул Сема, с плохо скрытым восторгом глядя на Рыча. — Учись, очкарик, пока жив! У тебя на такое кишка тонка! — Цыц, оба! — рявкнул Стекло. — Айда до подвалу. И потише тут. Не хватало еще перед дверью сцепиться, бовдуры. Все трое осторожно, с некоторой опаской спустились по прогнившим, стертым деревянным ступенькам, таким шатким, что под мальчишками они буквально ходили ходуном. — Ну и вонища… — поморщился Сема, — уже прямо здесь тхнет. Вонища — шо кошка сдохла… — Та тут за все такое, — передернул плечами Рыч, — катакомбы. Стекло всунул ключ в ржавый замок и стал осторожно поворачивать в разные стороны — до тех пор, пока не раздался зловещий скрежет, и дверь не дрогнула, словно от судорог. — Щас весь дом сбежится, — мрачно прокомментировал Сема. Однако никто не появился, а дверь приоткрылась. Все трое быстро шмыгнули внутрь и оказались в сплошной темноте. — Вонища… — снова потянул носом Сема. Стекло чиркнул спичкой и запалил небольшой фонарик на масле. Вспыхнув, яркий огонь осветил почти пустой подвал и осклизлые стены, кое-где поросшие мхом. — О, здесь люк! — заметил Рыч. С помощью палки, валявшейся на полу, пацаны подняли крышку люка. Вниз вели вырезанные в камне ступеньки. — Мина это, — сказал авторитетно Стекло, — вход в катакомбы. Погреб вырезал кто-то из местных жителей. — Не полезу я туда! — попятился Рыч. — Полезешь! — подступил к нему Сема. — Как был уговор? Либо все лезут, либо никто! Так что как миленький полезешь. — Да не по мне это, — откровенно испугался Рыч, — мне вот если бы как своровать что… Я ведь тебе что хошь сворую. А вот так лезть, в темноту… Не по мне это, — повторил он. Но делать было нечего — надо было спускаться.