– Да-да, мне тоже! – Напомни-ка мне, Пепел, в каких отношениях мы состоим, – произнес человек в тени. Сквозь его терпеливый тон проступил осколок глубинного гнева. – Я… я тебе служу! – Пепел сделал умиротворяющий жест. – Ты орудие в моей руке, – мягко поправил человек в тени. – Не более того. Лицо Пепла сделалось слегка вызывающим. Он помолчал. – Я не… Мягкий голос вдруг отвердел, точно прут рамстонской стали: – Ферула! Вся ртутная грация Пепла враз испарилась. Он пошатнулся, тело его окаменело от боли. – Ты орудие в моей руке, – повторил холодный голос. – Скажи это вслух. Пепел на миг сердито стиснул зубы, потом дернулся и вскрикнул – скорей как раненое животное, чем как человек. – Я орудие в твоей руке! – выдохнул он. – Лорд Халиакс. – Я орудие в твоей руке, лорд Халиакс! – поправился Пепел и, весь дрожа, рухнул на колени. – Кому ведома глубинная суть твоего имени, Пепел? – проговорил тот медленно и терпеливо, точно школьный наставник, повторяющий забытый урок. Пепел обхватил себя трясущимися руками и скорчился, зажмурив глаза: – Тебе, лорд Халиакс. – Кто хранит тебя от амир? От певцов? От ситхе? От всего, что способно причинить тебе вред в этом мире? – спрашивал Халиакс со спокойной учтивостью, как будто ему и впрямь был интересен ответ. – Ты, лорд Халиакс, – голос Пепла звучал как негромкий обрывок боли. – А чьим целям ты служишь? – Твоим целям, лорд Халиакс! – выдавил Пепел. – Твоим, и ничьим более! Висевшее в воздухе напряжение развеялось, и тело Пепла вдруг обмякло. Он рухнул на четвереньки, и с его лица дождем посыпались на землю капли пота. Белые волосы прилипли к его лицу. – Спасибо, владыка! – искренне выдохнул он. – Я этого больше не забуду! – Забудешь. Ты слишком привязан к своим жестоким забавам. Как и вы все. Скрытое под капюшоном лицо Халиакса повернулось из стороны в сторону, обводя взглядом каждую из фигур, что сидели у костра. Они нервно шевельнулись. – Я рад, что решил сегодня сопровождать вас лично. Вы ненадежны и привержены своим прихотям. Некоторые из вас, похоже, забыли, к чему мы стремимся, чего хотим достичь. Прочие, сидевшие у костра, слегка передернулись. Капюшон вновь обернулся к Пеплу: – Однако я тебя прощаю. Быть может, если бы не приходилось напоминать об этом вам, я бы и сам это забыл. – Последние слова прозвучали довольно резко. – Ну же, доверши то, что мы… Холодный голос осекся, темный капюшон медленно запрокинулся, глядя в небо. Воцарилось выжидающее молчание. Те, кто сидел у костра, замерли абсолютно неподвижно, и взгляды у них сделались пристальными. Все, как один, вскинули головы, словно глядя в одну и ту же точку на сумеречном небе. Словно пытаясь уловить запах, принесенный ветром. Мое внимание привлекло ощущение, будто за мной следят. Я почувствовал напряжение, будто воздух стал чуточку другим. Я сосредоточился на этом, радуясь возможности отвлечься, радуясь чему угодно, лишь бы оно еще на несколько секунд отвлекло меня от необходимости мыслить здраво. – Они идут! – тихо произнес Халиакс. Он встал, и тень, клубясь, черным туманом хлынула от него во все стороны. – Живей! Ко мне! Прочие встали со своих мест у костра. Пепел с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, преодолел полдюжины шагов, что отделяли его от костра. Халиакс раскинул руки, и тень вокруг него распустилась, точно цветок. Затем каждый из них развернулся с наработанной легкостью и зашагал в сторону Халиакса в окружавшую того тень. Подходя ближе, они замедлили шаг и плавно начали исчезать, точно были сделаны из песка, разметаемого ветром. Один лишь Пепел оглянулся, и в его кошмарных глазах мелькнул гнев. А потом все исчезли. Не стану отягощать вас рассказом о том, что было дальше. Как я бегал от трупа к трупу, лихорадочно пытаясь нащупать признаки жизни, как учил меня Бен. Как тщетно пытался вырыть могилу. Как ковырял землю, пока не сбил пальцы до крови. Как нашел своих родителей… Наш фургон я нашел уже в самый мрачный ночной час. Наш мерин унес его на добрую сотню ярдов прочь по дороге, прежде чем издохнуть. Внутри все выглядело таким нормальным, таким спокойным и уютным. Меня ошеломило то, что в глубине фургона так сильно пахнет ими обоими. Я зажег все лампы, все свечи, что нашлись в фургоне. Свет меня не то чтобы утешил, но это было настоящее, подлинное золотое пламя, не тронутое синевой. Я открыл отцовский футляр с лютней. Лег на родительскую постель, положил рядом лютню. От маминой подушки пахло ее волосами, ее объятиями. Спать я не собирался, но уснул. Проснулся я, кашляя и задыхаясь. Все вокруг было в огне. Разумеется, это все свечи. Все еще пребывая в шоке, я принялся пихать вещи в сумку. Двигался я медленно и бесцельно. Мне было совсем не страшно. Я спокойно достал из-под своего горящего тюфяка Бенову книжку. Ну чем теперь мог меня напугать обычный пожар? Я уложил в футляр отцовскую лютню. Ощущение было такое, словно я ее краду, но я не мог придумать, что еще взять на память о них. Ведь и он, и она тысячу тысяч раз касались ее деревянных боков! Я ушел прочь. Я шел через лес, пока заря не окрасила восточный край небосвода. Когда запели птицы, я остановился и бросил сумку. Достал отцовскую лютню, прижал ее к себе. И заиграл. Пальцы у меня болели, но я все играл и играл. Играл до тех пор, пока на струны не брызнула кровь из пальцев. Играл, пока солнце сияло сквозь кроны. Играл, пока не заныли плечи. Играл, стараясь ни о чем не вспоминать, пока наконец не уснул. Глава 17 Интерлюдия. Осень Квоут вскинул руку, останавливая Хрониста, обернулся к ученику и нахмурился: – Баст, не надо на меня так смотреть. Баст, похоже, готов был удариться в слезы. – Ох, Реши! – выдавил он. – Я и не подозревал! Квоут махнул рукой, словно рубя воздух ребром ладони: – Тебе неоткуда было это знать, Баст, да и незачем заострять на этом внимание. – Но, Реши… Квоут посмотрел на ученика сурово: – Ну что такое, Баст? Что мне теперь – плакать, волосы на себе рвать? Проклинать Тейлу и всех ангелов его? Бить себя в грудь? Нет. Все это дешевая театральность. – Его лицо немного смягчилось. – Я ценю твою заботу, но это всего лишь часть истории, и даже не худшая ее часть, и не для того я об этом рассказал, чтобы на жалость напрашиваться. Квоут отодвинул стул и встал. – А потом, все это случилось много-много лет назад. – Он махнул рукой. – Время – великий целитель, и все такое. Он потер руки: – Ну-с, схожу-ка я принесу дров, чтоб на всю ночь хватило. А то ночка будет холодная, если я хоть что-нибудь смыслю в погоде. А ты можешь пока подготовить для выпечки пару караваев да заодно попытаться взять себя в руки. Лично я не намерен рассказывать дальше, пока ты пялишься на меня этакими слезливыми коровьими глазами. С этими словами Квоут ушел за стойку и, пройдя через кухню, вышел через черный ход. Баст кое-как вытер глаза и проводил наставника взглядом. – С ним все нормально, пока у него дело есть… – тихо сказал Баст. – Прошу прощения? – машинально переспросил Хронист. Он неловко поерзал на стуле, словно хотел встать, да не знал, как повежливей отпроситься. Баст тепло улыбнулся. Глаза у него снова сделались обычными голубыми человеческими глазами. – Когда я узнал, кто вы, я так обрадовался, что он вам расскажет свою историю! А то он в таком мрачном настроении последнее время, и расшевелить его нечем, заняться ему нечем, только сидеть да лелеять мрачные думы. Я уверен, что, вспоминая старые добрые времена, он… – Баст поморщился. – Нет, это я все неудачно выразился. Вы уж извините за то, что утром было. Я просто не подумал. – Д-да нет, – поспешно выдавил Хронист, – это все я, это была моя вина, вы извините… Баст покачал головой.