– Привет. – Это все-таки оказался Войтех. – А ты чего тут стоишь? Меня встречаешь? – Он удивленно приподнял бровь и криво улыбнулся, давая понять, что это шуточная версия. – Справляюсь с неловкостью, – честно призналась она. И тут же из комнаты раздался незнакомый Войтеху голос с нотками насмешки: – У того, кто вам это подарил, так себе со вкусом. Войтех удивленно замер, скинув с себя только один ботинок, и посмотрел на Сашу. – Это еще кто? – Художник, – почему-то шепотом пояснила та. – Я подумала, что нам не помешает мнение эксперта, вдруг мы чего-то не понимаем в этой картине. Это муж моей подруги, Марк Гронский. Войтех согласно кивнул и наконец разулся до конца. – Да, это хорошая идея, раз уж у нас есть возможность обратиться к эксперту. Только скажи, какая у нас легенда? Мы говорим о странностях картины или просто хотим узнать художественную ценность? – Полагаю, стоит сказать о странностях. Толку нам с художественной ценности этой мазни? И так понятно, что никакой. Если Войтех и собирался что-то ответить, то не успел, потому что из комнаты в прихожую как раз выглянул приглашенный художник. Увидев Войтеха, он посмотрел на Сашу, а потом снова на него. – У нас будет консилиум или вы тот, кто подарил девушке это произведение искусства? – Ну, «подарил» – это громко сказано, – улыбнулся Войтех. – Скажем так, я привлек к ней внимание, а вот подарил ее другой. Меня зовут Войтех, кстати. Он протянул гостю ладонь для приветственного рукопожатия. – Марк, – тот пожал ее, чуть задержав взгляд на тонкой перчатке, но спрашивать ничего не стал. Вместо этого снова посмотрел на Сашу, теперь уже не скрывая ухмылки. – Весело тут у вас. Ну, рассказывайте, что вы хотите о ней услышать? Про вкус я уже сказал, – он бросил быстрый взгляд на Войтеха, – менять мнение не стану. Войтех поднял руки, давая понять, что не имеет претензий. Они втроем вернулись в комнату, где на двух стульях их дожидалась большая черно-белая картина. Скользнув взглядом по столу, где остался стоять Ванин ноутбук, транслирующий видеосъемку мастерской Кати, Саша быстро шагнула к нему и захлопнула крышку. Впрочем, Марк уже наверняка увидел трансляцию, когда находился здесь один, но либо принял за непонятный фильм, либо просто оказался слишком хорошо воспитан, чтобы задавать вопросы. – Что вы чувствуете, глядя на эту картину? – спросила Саша, стараясь лишний раз не смотреть на переплетение темных линий. Хоть сегодня в них уже никто ничего не видел, воспоминания все равно оставались яркими. Марк остановился в метре от картины и уставился на нее, чуть наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. – Я чувствую, что кого-то сильно обманули, сказав, что это произведение искусства. – А как же «в искусстве нет запретов»? – не удержалась Саша. Марк искоса посмотрел на нее и улыбнулся. – Запретов нет у тех, у кого уже есть имя. Либо кому повезло попасть в волну и подняться на этом. Все остальные должны следовать правилам, как минимум на первых порах. Впрочем, – он вздохнул и снова повернулся к картине, – на взгляд некоторых современных художников, я махровый консерватор, который пишет никому не нужные пейзажи и ничего не понимает в настоящем искусстве. Но я, если честно, даже затрудняюсь определить жанр этой картины. Не то абстракция, не то экспрессионизм. Не то просто кто-то краску на холст разлил. Саша прыснула, но тут же снова изобразила серьезность. – Дело в том, что меня эта картина… кхм… скажем так, пугает. – Пугает? – Марк удивленно обернулся к ней, на этот раз полностью, переставив трость, хотя было видно, что ему это тяжело. Саша сделала себе мысленную пометку выяснить у Риты, что случилось с его ногой, и по возможности предложить какую-то помощь. – И не только меня, – призналась она. – Кроме Саши, что-то странное в этой картине увидели еще я и один наш друг, – добавил Войтех. – Причем мы видели это, когда картина… скажем так, стояла в другом месте. Все мы испытывали странное, я бы сказал, гипнотическое воздействие картины. А когда она… переехала сюда, это ощущение пропало. Мы не знаем, то ли дело в том, как падает свет, то ли еще в чем-то… Как вы думаете? Марк долго и внимательно разглядывал Войтеха, как будто пытался что-то прочитать по его лицу, потом так же долго смотрел на Сашу, а затем скользнул взглядом и по квартире. Саша неловко переступила с ноги на ногу, понимая, как все это выглядит для постороннего человека. Наверняка он понял, что они не живут здесь, видел трансляцию из мастерской другого художника и сопоставил все это с их странными вопросами. Однако, к ее удивлению, ничего спрашивать он не стал. Снова повернулся к картине, почти целую минуту, не отрываясь, смотрел на нее, затем обошел вокруг, как будто хотел увидеть что-то сзади. Наконец Марк снова остановился перед ней. – Нет, ну говорят, что если очень долго смотреть на Джоконду, то можно в обморок упасть, – наконец медленно, задумчиво произнес он. – Я уже молчу про «Крик» Мунка, но здесь я даже не знаю… Едва ли дело в падающем свете. Бывают такие картины, глядя на которые под разными углами и при разном освещении, видишь различные вещи, но там все дело в технике написания и игре цветных линий. Здесь же ничего такого нет. – Он вдруг обернулся к стоящим чуть позади Саше и Войтеху и спросил: – Вы когда-нибудь слышали про картину «Женщина дождя» Светланы Телец? Оба отрицательно покачали головами. – А «Руки сопротивляются ему» Билла Стоунхема? И про эту они тоже не слышали. Так себе из них знатоки живописи. – Знаете, если бы мы разбирались в таких вещах, мы бы вас не позвали, – хмыкнул Войтех, скрещивая руки на груди. Потом он вспомнил то, что говорил утром Нев, и предположил: – Или эти картины тоже были написаны с помощью дьявола? Марк удивленно вздернул брови. – Почему тоже? Войтех махнул рукой. – Да это друг наш рассказывал про библию, написанную якобы с помощью дьявола. И вроде как в ней есть его автопортрет. Вот я и вспомнил. Саша явственно увидела, как в голове Марка рождаются вопросы, один интереснее другого, но он снова промолчал. Золото, а не человек. Хотя она уже могла себе представить, что он скажет Рите по поводу ее чокнутых подружек. – В общем, первая картина написана украинской художницей в девяностые годы, – сказал он. – Мрачноватенький такой портрет, я видел, ничего особенного. Говорят только, что все покупатели возвращают картину обратно Светлане, утверждая, будто бы им начинают сниться кошмары. Зато вторая интереснее, – Марк загадочно ухмыльнулся, а затем кивнул на ноутбук, лежащий на столе. – Можно? Саша открыла его, торопливо свернув окно с видеосъемкой, и отошла в сторону, сделав приглашающий жест. Марк подошел к столу, но садиться не стал, защелкал клавишами свободной рукой. – Вот, любуйтесь. Саша наклонилась над ноутбуком, но тут же отпрянула обратно. – Ох, жесть! На выведенной на экран картинке был изображен мальчик лет шести с девочкой чуть помладше. Лица у обоих походили на гипсовые маски, вылепленные рукой душевнобольного скульптора. Но не это пугало больше всего: дети стояли у стеклянной двери, к которой с другой стороны прижимались десятки раскрытых ладоней. Картина ничего, кроме отвращения и животного ужаса, не вызывала. – Те, кто вешал эту картину у себя, говорили, что рано или поздно начинают видеть, как руки за стеклом шевелятся, – пояснил Марк, явно довольный произведенным эффектом. Войтех, тоже подошедший взглянуть, нахмурился и торопливо отвернулся. Конечно, картина не произвела на него такого впечатления, как черно-белая мазня в мастерской Кати, но крошечные ладони на стекле действительно выглядели пугающе. – Но все это не совсем то же самое, – заметил он вслух. – Здесь есть сюжет, довольно тревожный. Я имею в виду, картина визуально обращается к некоторым внутренним страхам. А тут, – он кивнул на картину на стульях, – нет никакого сюжета. – Я просто хочу сказать, что иногда картины оказывают странное действие на людей, – пожал плечами Марк. – Говорят, некоторые способны даже устраивать пожары в тех домах, где висят, не сгорая при этом сами. Например, «Плачущий мальчик»… – Он оборвал себя и снова посмотрел на стоящую на стульях картину. – Вы правы, здесь нет никакого сюжета, но мы не знаем, какие чувства и эмоции вложил в нее тот, кто ее рисовал. Что если она способна транслировать эти чувства тем, кто на нее смотрит? Если вы, конечно, верите в подобное. Могу я узнать, кто художник? Войтеху не хотелось называть имя Катерины, ведь этот питерский художник наверняка знает всех местных коллег. Что если он расскажет ей? Вдруг они довольно тесно общаются? Они и так несколько раз были слишком близки к раскрытию и провалу. Незримый дух ЗАО «Прогрессивные технологии» все еще висел над ними и угрожал их жизням. И все же имя назвать стоило, вдруг это скажет Гронскому что-то важное? – Ее написала Катерина Ляшина, – после недолгого молчания признался Войтех. – Ляшина? – Марк удивленно приподнял брови и снова повернулся к картине. – Вы ее знаете? – уточнила Саша. – Не так чтобы близко… Встречались пару раз, по-моему, даже не разговаривали, но я знаю ее картины. Поверьте, это – не Ляшина. – В каком смысле? – Это совершенно не ее стиль. Она пишет акварелью, такой романтический реализм, картины у нее в основном… – он замялся, подбирая слова. – Как бы вам так попроще объяснить… – Как для тупых. Марк посмотрел на Сашу и усмехнулся. – Заметьте, это вы сказали. Она улыбнулась в ответ. – Заметьте, без сарказма. Мы реально не очень в живописи. – Понимаете, она очень хорошо умеет передать движение. Ее картины легкие, как будто воздушные. Она не всегда четко прорисовывает детали, но при этом вы, глядя на ее работу, видите движение: движение изображенных фигур, кисти по холсту, света, тени, воздуха. Если бы Ляшина хотела передать через картину какие-то чувства, она бы это сделала. И если это, – он кивнул на картину, – написала действительно она, то ее стоит отвести к психиатру на предмет клинической депрессии. – Сурово. – Я знаю, о чем говорю. Саша и Войтех переглянулись, и последний понимающе кивнул. Это было уже что-то, пусть оно и не очень проясняло ситуацию. Но в каком-то смысле слова Гронского соотносились со словами Нева. Хотя его видение пока их напрямую не подтвердило. – Что ж, спасибо вам за… консультацию, – он улыбнулся Марку. – Понятнее не стало, но было интересно и познавательно. – Да не за что, – тот пожал плечами и посмотрел на Сашу. – Если вам действительно подарили эту картину, и она вас пугает, мой вам совет: избавьтесь от нее до того, как она начнет вам сниться. Саша улыбнулась. – Приму к сведению. Рите привет передавайте, надо как-то встретиться. – Вытащить ее из дома определенно будет нелишним. Они попрощались, и когда за Марком закрылась дверь, Саша вернулась в комнату к оставшемуся возле картины Войтеху. Он так и стоял перед полотном, глядя на него внимательно, как будто надеялся снова вызвать у себя чувства, которые испытал в первый раз.