– Otto, verderben Sie nicht den Moment, du Idiot! Bist du blind? Sie ist allein! Jetzt amüsieren wir uns mit der russischen Schönheit… Отто, не порть момент, зануда! Ты слеп? Она одна! Сейчас позабавимся с русской красоткой… Что-то мне подсказывает, что Отто далеко не зануда, а битый жизнью волчара с боевым опытом и хорошей чуйкой. Потому, стараясь не выдать себя ни единым лишним движением, пытаясь даже не думать, я аккуратно навожу ствол пистолета на живот более опасного невысокого, но коренастого брюнета. Вот, блин, пара противоположностей в мотоциклетном экипаже! Но для точной стрельбы до них еще слишком далеко… Мещерякова делает еще пару шагов, после чего плавно опускается на колени (умничка, все правильно делаешь!), стыдливо прикрыв грудь и потупив взгляд. Невинная – и одновременно столь соблазнительная… – Нихт щиссен… Интонация последних слов звучит как приглашение к прелюдии – и блондин принимает его. В его глазах плещется уже просто животная похоть, а на губах играет мерзкая придурковатая улыбка. Ну ничего, тварь, сейчас ты у меня позабавишься! Острый укол ревности пронзает сердце, однако она не затмевает разум, и потому я прежде всего слежу за Отто. Брюнет же, сделав несколько шагов вперед и даже стрельнув в сторону Мещеряковой вполне себе мужским, жадным взглядом, по-прежнему не выпускает карабина из рук и не спешит ставить его на предохранитель. Его ищущий, напряженный взгляд утыкается в ложбинку – и хотя мои ноги прикрыты вещами Ольги, спину буквально обдает ледяным холодом! Вещи-то форменные, армейские… А в следующую секунду взгляд фрица становится из напряженного встревоженным, и он тут же вскидывает карабин. Разглядел! Тук… Бах! Тук… Тук… Отчаянно жму на спуск – трижды: первая пуля уходит правее, вскользь зацепив бок противника, с одновременно прогремевшим ответным выстрелом. Смерть, отлитая из немецкого свинца, откланяется всего на десяток сантиметров, вздыбив землю слева, практически у самого лица! Уже не таясь, привстаю и, скорректировав прицел, вновь дважды стреляю. Отто, успевший опуститься на колено и отчаянно досылающий патрон затвором, получает одну из «маслин» в грудь и падает на спину, выпустив карабин из рук. Однако его напарник при первых признаках опасности мгновенно приходит в себя и в считаные мгновения снимает оружие с предохранителя, вскинув его к плечу и нацелив в мою сторону… Отчаянно завизжала Ольга, вскочив с колен и бросившись к фрицу. Отвлекшись на крик, последний разворачивает ствол карабина к казачке… – Ложись!!! Мой крик гремит одновременно с выстрелом; девушка падает вперед, на живот. Не помня себя от ужаса и ярости, дважды жму на спуск, уложив оба выстрела точно в живот немца. Блондин стоял ко мне вполоборота, гораздо ближе напарника… Подрываюсь к распластавшейся на земле Мещеряковой и одним рывком переворачиваю ее на спину; горло сдавил спазм, и имя казачки срывается с губ едва слышно: – Оля… Однако, несмотря на мои опасения, я не замечаю на молочной коже девушки следов ранения. А встретившись взглядом с ее глазами, я с радостью осознаю, что они хоть и наполнены пережитым ужасом, но в них нет ни плещущейся боли, ни потусторонней отстраненности смертельно раненного человека. – Господи… Слава богу… Порывисто обняв девушку, я с нежностью и одновременно негодованием шепчу ей на ухо: – Куда ты дернулась, дуреха? В ответ раздается тихо, но отчетливо: – Он бы успел в тебя выстрелить… Я понимаю ее правоту, а мгновение спустя до меня доходит, что казачка совершенно сознательно рискнула жизнью, чтобы спасти меня. И тогда с губ невольно срывается абсолютно искреннее, сакральное признание, от которого тут же становится неожиданно тепло и легко на душе: – Я люблю тебя… А мгновение спустя в ответ над самым ухом раздается безумно ласковый женский шепот, тут же сменившийся нежным укусом: – А я люблю тебя! Никогда я не чувствовал себя таким счастливым – а посмотрев в шалые, лучащиеся радостью и каким-то необыкновенным светом глаза Ольги, чувствую, что в груди разливается неведанное ранее тепло. Будто в очах девушки засияло одному мне предназначенные солнце, согрев и тело, и душу… Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, готовые в любую секунду встретиться губами – и случись это, я уверен, разгоревшееся между нами чувство полыхнуло бы ярким пламенем, буквально заставив забыться в объятьях друг друга! …И, чудом уцелев сейчас, мы погибли бы минут двадцать спустя, когда на звук выстрелов в рощу прибыл бы немецкий патруль… Рывком поднявшись с девушки, я помогаю ей встать и тут же встревоженно, хоть и мягко указываю: – Быстрее! Пока не успели прийти им на помощь! Я бросаюсь к блондину, чьи глаза уже успели остекленеть, и живо расстегиваю на его груди китель. Девушка, кинувшаяся было к своим вещам, с удивлением и недоверием смотрит за моими действиями. Приходится объяснить: – Наш единственный шанс уцелеть – это прямо сейчас угнать к Беловежской пуще на их мотоцикле, выжав из него весь бензин! Если хотя бы издалека будем на фрицев похожи, может, и сойдем за своих, а значит, их кители нужно надеть, каски, очки… Однако, несмотря на всю логичность моих слов, Мещерякова с чисто женским возмущением воскликнула: – Они же в крови!!! Нет, я их не надену! Прервавшись на мгновение, я поднял на нее взгляд и тихо, отчетливо произнес: – Тогда мы умрем. Очень скоро. Ты к этому готова? К чести казачки стоит отметить, что колебалась она всего секунду, после чего быстрым шагом приблизилась ко мне, не забывая, впрочем, сердито причитать, но уже вполголоса: – Они же в крови… Еще висеть будут, как на пугале… Усмехнувшись словам любимой женщины, я рывком расстегнул пояс фрица, после чего властно приказал: – Одевайся! Китель и пояс с подсумками на себя, да про карабин не забудь! Тут же до меня дошло, что оружие находится на боевом взводе, после чего я поспешно кинулся к нему: – Сейчас, только на предохранитель поставлю… На что казачка довольно резко ответила: – Иди сам «обнову» надевай, командир! А с оружием разберусь, чай, на заставе стрелять научилась! Однако девка мне досталась с норовом… Сомнений в том, что она разберется с трофейным оружием, нет никаких. Внутренне усмехнувшись, бегом направляюсь к Отто, но тут же останавливаюсь: мотоциклист еще жив и глухо хрипит, пытаясь зажать рану на груди индивидуальным перевязочным пакетом. До валяющегося в стороне «маузера» брюнет даже не попытался дотянуться, но, возможно, просто не смог. Мгновение я промедлил, решая, как поступить, потом потянулся к пистолету. Потом понял, что «вальтер» – мой единственный шанс в скоротечной ближней схватке, уже не раз спасший мою жизнь. А патронов к нему осталось совсем ничего… Нерешительно взявшись за рукоять штык-ножа и вновь проколебавшись одно мгновение, я пытаюсь собраться с духом, чтобы добить смертельно раненного, истекающего кровью человека, ничем мне не угрожающего. Не получается. Сцепив зубы, делаю шаг вперед, воскрешая в памяти образ Ольги, бегущей на целящегося в нее фрица, грохот выстрела и свои чувства в тот миг. Как оказалось, эта картина отпечаталась в памяти будто живая – и вызвала в душе настоящую волну ярости. Уже нисколько не колеблясь, стремительно приближаюсь к врагу, вскинувшему руки в отчаянном, молящем жесте, и одним ударом загоняю клинок тому в гортань, по самую рукоять. В голове будто само собой всплыло сакральное: «Кто с мечом к нам придет…» Глава шестнадцатая 26 июня 1941 года. Декретное время: 11 часов 43 минуты. Окрестности деревни Бордзевка Сорвав с убитого китель, я подозвал Ольку: – Иди лучше этот надень, он поменьше, а мне свой отдай, как раз поверх гимнастерки самое оно. Ни на голое тело, ни даже на майку напяливать на себя окровавленные фрицевские тряпки я не собираюсь – уж лучше запариться, чем так. Отложив китель в сторону, берусь за трофейное оружие. Карабин «Маузер 98k», укороченный и несколько модернизированный вариант винтовки «Маузер 98», основное оружие вермахта в годы ВОВ. Вид боепитания – неотъемный магазин на пять патронов калибра 7,9 мм, снаряжаемый обоймами. Принят на вооружение в 1935 году… – Достаточно! Вполголоса оборвав помощника, беру винтарь в руки и, подняв затвор вверх, резко подаю его на себя. Открывается паз магазина, и одновременно выщелкивается патрон с блестящей латунной гильзой. Поднимаю его и вновь вставляю в паз, после чего подаю затвором вперед и тут же закрываю его, опустив вправо. Винтовка заряжена, и, судя по всему, теперь в ней осталось четыре патрона. На всякий пожарный пробую закрыть также и предохранитель. По информации помощника он флажковый, находится позади затвора и имеет три положения. Так вот, мне сейчас нужно перевести его из крайнего левого в крайнее правое, что я и пытаюсь сделать, без труда обнаружив сам флажок. Однако идет он очень туго, аж промялись подушечки пальцев, заболевшие от усилий! Все же переведя его в требуемое положение, я с сомнением смотрю на карабин – во внезапной сшибке несколько самых важных, драгоценных секунд будет потрачено на то, чтобы только изготовиться к стрельбе. Может, ну его на фиг, этот предохранитель? Однако, пораскинув мозгами, останавливаюсь на том, что все-таки нужен – мало ли, не дай бог, случится самопроизвольный спуск? А в скоротечной схватке я вряд ли даже успею сорвать карабин с плеча. Уж лучше полагаться на пистолет – жаль, конечно, что у немцев не оказалось своих, патронами разжился бы… А с другой стороны, что я несу? Будь у мотоциклетного экипажа те же «вальтеры», покрошили бы они нас с Мещеряковой, как пить дать! – Оль, ты на винтовке предохранитель сумела опустить? Если нет, дай сюда, сделаю. Казачка, старательно не смотрящая в сторону мертвого и только-только успевшая облачиться в трофейный китель, отчего на ее лице держится выражение крайнего отвращения, раздраженно ответила: – Нет, и не буду! Я же тогда не смогу сама его открыть! – А ты что, воевать собралась?! Получается неожиданно резко, я буквально рявкнул на Мещерякову – и тут же внутренне усмехнулся: пока даже не переспали, а ведем себя уже как притирающаяся семейная пара! Между тем несколько поубавившая пыл девушка ответила уже спокойнее и немножко обиженно: – Так ведь две винтовки всяко лучше, чем одна. А я неплохо поражала мишени из «мосинки» на стрельбище заставы, не хуже некоторых! И с немецкой при случае справлюсь. Казачка все же не удержалась от шпильки, что вызвало у меня очередную улыбку. Немного подумав, я спросил ее: – А из пистолетов пробовала?