Утром меня разбудила очаровательная воздухоплавательница в свободной джеллабе с капюшоном; леди предложила мне чашку, в которой, судя по запаху, мог находиться только лучший колумбийский кофе. Я покачал головой, выражая удивление и восхищение, и сел. — Я надеюсь, что ваш бедный слуга пережил ночь. — Она протянула мне фарфоровую сахарницу. — Он казался очень слабым. Это что-то вроде бедуинского блюза? Его пение временами почти напоминало оперы Вагнера. Вы знаете такого композитора? Я объяснил, что бедное создание одно время работало в Бейруте у торговца граммофонами и повторяло немецкие мелодии, которые тогда разучило. Как и у многих других идиотов, у него была способность точно воспроизводить музыкальные мотивы. Я заверил ее, что мой слуга успокоится, как только вернется к нам. Но, однако, следовало избегать разговоров о гении из Байрейта[604]. — Он кажется довольно красивым, — сказала она, — несмотря на всю эту грязь и загар. А его мать была красива? — Она была русской аристократкой, — честно ответил я, — которая стала женой его отца. Синьорина кивнула. — Гены иногда не могут справиться с потрясениями. Во мне самой есть капля той опасной старой крови. Даже при смешении с кровью соплеменников возможны необратимые психические нарушения. Моя сестра, к примеру, совершенно безумна. Конечно, то же самое происходит и с лошадьми. Вы не хотите немного сухарей и конфитюра? Вот и все, что я могу предложить на завтрак. Масло кончилось. Я согласился присоединиться к ней, как только помолюсь. В молитвах не было ничего дурного, особенно если учесть, что гора ожидали от меня их. Более того, они могли бы что-то заподозрить, если бы я пропустил утреннюю молитву. Синьорина посмотрела в бинокль, когда я садился за стол. — Он кажется отдохнувшим, ваш товарищ. — Она передала бинокль мне. Глаза Коли были уже не такими красными, как накануне, но он смотрел в нашу сторону с тревогой и печалью. Потом мы увидели, что его снова заставили работать, демонстрируя выносливость и силу невольника. Вероятно, то, что он был занят делом, оказалось только к лучшему. Это отвлекло его от Вагнера, который, в конце концов, немало способствовал нынешнему положению Коли. Думаю, он начал понимать это, и прежнее чувство юмора возвратилось к нему. Коля обернулся ко мне и довольно бодро сказал по-русски: — Вот видишь, дорогой Димка, я обещал тебе, что мы найдем здесь работорговцев. Проблема, сухо отметил я, поглаживая бедуинскую бороду, состояла не в том, как найти работорговцев, а как потерять их. По моему мнению, единственная причина их нападения на воздушный шар заключалась в том, что они считали летающий аппарат беззащитным. Теперь честь была восстановлена и начались достойные переговоры; а потом бандиты почти наверняка двинутся обратно в Судан или станут бродить по забытой богом пустоши, которую они считали своим домом. — Смотри! — сказал единственный гора, умевший хорошо говорить по-арабски. — Он хорош и силен, а когда он работает, он не поет. — Но где я буду его держать? Он не может все время работать. — Пусть работает побольше, тогда он слишком устанет, чтобы петь. Я обдумал это разумное предложение. — Хорошо, — через некоторое время ответил я, — он кажется достаточно крепким. Мы, наверное, найдем применение еще одному носильщику. Я осторожно отошел назад, скрывшись из поля их зрения. Вернувшись, я сказал: не все согласились, что нам требуется еще один раб. Мы сделали перерыв на кофе. Тем временем Коля таскал туда-сюда бурдюки с водой. — Он очень силен, — сказала синьорина фон Бек, громко хрустя не слишком хорошо засоленным огурцом, — и кажется неправильным, что вам придется платить за выкуп собственного раба. — Печально, — ответил я, — но в пустыне редко встретишь окружного судью. Закон владения здесь превыше всего. Она поняла смысл моих слов и улыбнулась. — Это ваша забота: сохранить то, что вам принадлежит, верно? Подобный индивидуализм развивается в Европе при новом порядке. Им следовало бы у вас поучиться. — О, думаю, мои люди уже очень многому научили европейцев, — язвительно, почти с упреком заметил я. Она в ответ покраснела. Я протянул к ней руку, чтобы заверить, что не имел в виду ничего дурного. На это моя собеседница улыбнулась, и я был вдвойне очарован. Я пребывал в прежнем восхитительном, платонически-духовном состоянии, когда обычные чувства, казалось, достигали пределов экстаза — и все же не требовали физического выражения. После обеда, пока Коля переводил дух в тени маленькой пальмы, я возвратился к выступу скалы, держа на локте «ли-энфилд». Я сообщил, что товарищи отправили меня осмотреть раба. Я с должной церемонностью попросил разрешения приблизиться и получил его. Потом я осторожно спустился к берегу озерца, где ждали кочевники. Массивный выступ известняка, который укрывал эту площадку от лучей солнца и благодаря которому появился бассейн, теперь отражался в водах оазиса вместе с немногочисленными финиковыми пальмами, что сохранились здесь, без сомнения, со времен цивилизации, покинувшей Зазару. Гора толпились возле неприглядных шерстяных шатров; рядом были тощие козы и несколько верблюдов. Эти люди напоминали обычных бандитов, в лучшем случае — работорговцев-любителей. Мне сразу все стало ясно, ведь я уже повидал влиятельных бедуинских работорговцев. Они превосходно одевались и носили много оружия, у них были шатры, слуги, жены и вьючные животные, как и приличествовало их положению. Благородные берберы пожалели бы Колю, согласно требованиям их кодекса чести, и помогли бы ему достичь цели. Гордость не позволила бы им потратить хоть минуту своего времени на переговоры о его продаже. Решив заключить подобную сделку, я сам рисковал потерять лицо, но мне нужно было позволить сохранить его этим темнокожим проходимцам, чтобы они могли убраться прочь. Вдоволь поторговавшись, они добьются своего и уедут. Я был убежден, что они не направили разведчиков в обход наших позиций и не узнали, сколько нас на самом деле. Возможно, они и не хотели выяснять истину, о которой подозревали. Не зная сил врага, они не чувствовали себя обязанными перейти к боевым действиям, тем более что «гатлинг» оставался нашим главным аргументом. Я добрался до плоской скалы и приблизился к африканцам, остановившись, чтобы положить винтовку и нож. Вождь в белом тюрбане — тот, который говорил по-арабски, — вышел вперед и положил свой лук и копье. Теперь между нами установилось понимание, и оно сохранится независимо от того, насколько горяч будет наш спор. Меня пригласили в их лагерь. Воины отвели меня туда, где смеявшийся Коля, до сих пор полубезумный, сказал мне по-французски: — Будь ты проклят, Димка! Если тебе мой вид не нравится, пусть они меня продадут кому-то другому! Я в ответ покачал головой и обратился к вождю: — Смотри, все оказалось правдой. Пусть помилует его Аллах. Он одержим. Джинн говорит его устами. Что бормочет эта обезьяна? — Это франк. Возможно, мы должны отрезать ему язык, — серьезно заметил вождь, глядя на лезвие ножа. — Это не помешает ему работать. Я согласился, что так мы могли бы на некоторое время решить проблему, но пока его лучше оставить как он есть. Предположим, джинна удастся изгнать, тогда несчастное существо будет искалечено без всякого смысла и вдобавок станет менее ценным. Коля, казалось, успокоился, когда это услышал. Потом я объяснил, что мы путешествовали с небольшим грузом и у нас есть только несколько маленьких рулонов качественной ткани. Может, они возьмут за сумасшедшего немного тканей… Вождь дружески улыбнулся и пригласил меня сесть рядом с ним на землю. Так начался настоящий торг. Мы шутили, обменивались оскорблениями, изображали разные эмоции — от сомнения до отчаяния; мы выпили несколько чашек горького чая, поговорили об устройстве мироздания, пришли к выводу, что вера — единственное решение наших проблем, а евреи и христиане — их причина (при любом другом варианте часть вины падала на Бога, что, конечно, было бы ересью). Время от времени мы возвращались к основной теме и вновь принимались торговаться. Иногда торговля — это единственное, что связывает обитателя пустыни с его сородичами, и обмен становится таким же важным способом общения, как и назначение настоящей цены. Было уже три часа пополудни, когда я заявил, что друзья назовут меня упрямым дураком, но я добавлю красивый кинжал к той клетчатой материи, которую хотели получить гора. Они внезапно согласились, и таким образом я вновь обрел друга. Наверное, напряжение этих минут отрезвило его. Коля больше не говорил о Вагнере; теперь он поблагодарил меня со своей прежней вежливостью: — Ты прирожденный дипломат, милый Димка. Наши верблюды все еще у тебя? Я заверил его, что сохранил весь наш маленький караван. Коля сильно устал, но все-таки был довольно весел. Гора напоили и накормили его, чтобы он понравился покупателю, и это придало ему сил и помогло прийти в себя. — Что случилось, Димка? — Он остановился перевести дух, когда мы карабкались по склону. — Тебя нашла итальянская армия? Нам понадобятся документы? Я заверил его, что больше никакая опасность ему не угрожает. Он снова остановился перевести дыхание и посмотрел на сетку и шелк, которые лежали на ближайших скалах. — Если это не армия, то что же это такое? Итальянские воздушные силы? Но я больше ничего ему не сказал, пока не помог подняться, притворяясь, что проклинаю и понукаю раба. Наконец он добрался до вершины горного хребта и застыл, удивленно разглядывая корзину и ее очаровательную обитательницу. Синьорина фон Бек надела бледно-зеленое платье с темно-синей оторочкой, темно-синюю шляпу — «колокол» и такого же оттенка чулки. Обувь была подобрана в цвет платья. — Как он, бедняга? — спросила она, обращаясь ко мне через голову Коли. — Восхваляет Аллаха за его милосердие, синьорина фон Бек, подобно всем нам. Закончив дела, гора уже сворачивали лагерь. Я предположил, что они направлялись на встречу с другими бандитами, рассчитывая подыскать себе какое-то занятие. Но там они могли рассказать о нас… Когда Коля приблизился, синьорина фон Бек сморщила нос. — О, дорогой! Он должен принять ванну, вам не кажется? Я согласился с ней. Я сказал, что тоже не прочь искупаться. Тем временем, решила она, как только раб отдохнет, он сможет, вероятно, принести немного воды, для того чтобы и она могла помыться. Я согласился, но сначала мне следовало проведать своих верблюдов. Наши бедные терпеливые животные страдали слишком долго. Оставив груз у корзины воздушного шара, мы с Колей с трудом удерживали измученных верблюдов, готовых броситься к оазису. Вода была хороша, но приобрела специфический вкус — старая пальма упала в озерцо и сгнила там. Верблюды тщательно обнюхали бассейн, прежде чем начали пить. — Полагаю, ты не ожидаешь, что я потащу воду для той девчонки, — пробормотал друг, когда мы разделись и окунулись в озеро в тенистом месте; нас нельзя было заметить сверху. Я улыбнулся, оценив его беспокойство, и сказал, что мы привезем немного воды в фэнтасе на верблюде. — Поскольку, дорогой Коля, ты был не в своем уме, у меня просто не осталось выбора. Пришлось вернуться к прежнему оправданию и рассказывать сказки о слабоумном слуге. — Эта роль не очень-то мне подходит, — заметил он, но в итоге принял мою точку зрения. — Девчонка, как я полагаю, здесь по заданию правительства? — Только отчасти. Она — первая женщина, совершающая полет в одиночестве по заданию Итальянского географического общества. Как я понимаю, Муссолини теперь оказывает немалую поддержку таким предприятиям. В ту секунду меня посетило вдохновение: Италия — вот страна, которой я должен предложить свои услуги. Я мог помочь в строительстве энергетических установок; мои машины сделают эту страну настоящим государством будущего, Новым Римом в истинном смысле слова. В Италии, как я понял, процветала и киноиндустрия. Возможно, моя встреча с синьориной фон Бек была своевременной сразу во многих отношениях. Коля уже говорил о следующем этапе нашего путешествия через пустыню. Теперь мы нашли Зазару и Дорогу Воров, и все, что нам оставалось сделать, — это двигаться по ней на запад. В итоге «меньше чем через тысячу миль» мы попадем в Марокко. Теперь, конечно, я представлял свое будущее несколько иначе, но ничего не сказал. — Сначала мы должны помочь синьорине фон Бек надуть ее воздушный шар. — Я вытянулся в воде и поплыл. — А затем можно снова двинуться в путь. Это самое меньшее, что мы способны сделать, Коля, так как она, по правде сказать, спасла наши шкуры. — Потерпев крушение в пустыне? — (Я вкратце изложил ему всю историю.) — Доверившись нам, — напомнил я. — Вообще-то, с ее точки зрения, мы могли оказаться просто парочкой жуликов. Его это оскорбило. Ведь я, конечно, заметил, что она уже разглядела под тряпьем настоящего человека? Когда он снова облачится в приличную одежду, то непременно поблагодарит синьорину за своевременное появление, хотя она, в конце концов, помогла нам просто случайно. То, что она оказалась в нужном месте, — лишь удачное стечение обстоятельств. Я возражал, что это чересчур низкая оценка ее навыков воздушной навигации, тем более что сам Коля не очень-то хорошо умел ориентироваться в пространстве. Он начал грубить, но почти сразу же извинился. Он просто слишком сильно устал от перенесенных лишений, нервного истощения и нехватки воды. Солнце клонилось к закату, и гора уходили из ущелья, несомненно, направляясь в пустыню, — они так же радовались исходу столкновения, как и мы. Оставив Колю спать у кромки воды, я сам заполнил металлический фэнтас, погрузил его на Дядю Тома и повел животное по крутому склону туда, где ждала воздухоплавательница. Синьорина фон Бек коротала время за чтением. Я уже заметил небольшую стопку книг в мягких цветных обложках и еще несколько журналов. Все они были на английском и, казалось, с приключенческой литературой. Синьорина объяснила, что любовь к ужасам и драмам у нее пробудилась в Челтнеме[605]. — Там, понимаете, вообще ничего не происходило. Аккуратно отметив страницу, она положила книгу на столик и вытащила из встроенного шкафчика складную холщовую ванну, которую бережно развернула. Я перелил в ванну четыре галлона воды из фэнтаса. Синьорина захлопала в ладоши. — Я мечтала об этом уже три дня! Я тихо вернулся в оазис и стал приводить в порядок Дядю Тома. Верблюдица все время ворчала и вертела головой, однако мое внимание явно приносило ей удовольствие. Вдобавок знакомые и привычные действия помогли мне собраться с мыслями. Конечно, легче всего будет покинуть пустыню на отремонтированном воздушном шаре. Но что, если это приведет нас прямо в руки властей? Если мы двинемся по Дороге Воров, пройдут месяцы, возможно, даже год, прежде чем мы доберемся до цивилизации. Если же мы поднимемся на воздушном шаре и сохраним свою маскировку, то у нас будет возможность скрыться в городской толпе, прежде чем итальянцы или французы проявят чрезмерное любопытство. Впрочем, оставалась большая вероятность того, что нас снова подстерегут и на сей раз убьют, чтобы отобрать верблюдов и вещи. Гора, несомненно, были не единственной бандой, действовавшей в этих краях. Они разнесут новости. Нам придется выдержать пару нападений — в лучшем случае. И не следовало забывать о верблюдах. — Мой дорогой, твоя любовь к этим верблюдам кажется прямо-таки непристойной. Коля встал и подошел к одному из наших вьючных животных, попытавшись нащупать что-то у него на горбе. Только тогда я заметил на шкуре недавно зажившие шрамы. — Я очень испугался, что ты захочешь обменять меня на нескольких наших верблюдов! — Я потерял бы лицо, если бы предложил больше, чем ты стоишь, — ответил я. Такие шутки были для нас обычным делом. В глубине души я, конечно, очень обрадовался, узнав о спасении друга. Вряд ли я испытывал такие сильные чувства к какому-то иному мужчине, кроме разве что капитана Квелча. Мы стали Роландом и Оливье[606], искателями приключений, хранителями законов рыцарства. Я был обязан ему жизнью. Тем не менее и дальше действовать по его первоначальному плану казалось мне чистейшим безумием. Возможно, мы даже могли бы убедить леди высадить нас в каком-нибудь удобном месте.