И больше никакого алкоголя в ближайшее время. Она ведь не Лерка-холерка, чокнутая наркоманка, трахальщица и алкоголичка. Нельзя до такого опускаться. Ната не сразу сообразила, что видит тонкую полоску света, ползущую по земле. На заднем дворе фонарей не было. Она подняла голову и сразу же определила источник света: окно ее журнальной комнаты. Ната нахмурилась, пытаясь вспомнить, выключала ли свет. Вполне возможно, что нет. Пьяные люди, знаете ли, не слишком хорошо себя контролируют. Однако она была уверена, что все выключала. Подошла к бочке и поискала кочергу. Не нашла. Из обуглившегося нутра шел жар. Пластмасса и латекс слиплись в огромный бурый ком. Затем Ната увидела открытое окно на первом этаже. И кочергу, прислоненную к белой стене. В мыслях сразу выскочило имя. Лера. Нет, быть такого не может. Совершенно точно. Разве что потаскушка попросила кого-нибудь помочь разобраться. Но кто будет помогать психованной наркоманке? У нее вообще остались друзья? Ната потянулась за телефоном, но вдруг передумала. Холодный ветер и мелкая дождливая морось принесли свежесть мыслей. Она поняла, что надо делать. Перелезла через окно в темноту гостиной, чтобы не греметь ключами и не щелкать замком входной двери. Разулась. На цыпочках прошла по коридору к лестнице на второй этаж и убедилась, что наверху действительно кто-то есть. Дверь в журнальную комнату была открыта, свет сползал по ступенькам. В тишине Ната расслышала щелчок фотоаппарата и почувствовала злость. Это была глубокая, старая злость, возникшая еще в тот день, когда Ната поняла, что Денис ей изменяет. Тогда она еще не знала, с кем и как часто, была ли это интрижка на один раз, или все серьезно. Злость зародилась в недрах души и сделала мышцы похожими на желе, а мысли – вялыми и темными. Злость парализовала. В то время Нате удалось с ней справиться. Пара тренингов и вебинаров с психологом – и злость оказалась заперта внутри. Затем ее заменило чувство мести. А сейчас все вернулось. – Сучка… – прошипела Ната сквозь зубы. Не включая свет, она спустилась в подвал. В подвале все было просто: два шкафа слева, железный ящик справа. Прямо – стол и полки, где скапливался всякий хлам. Нату интересовал железный ящик. Она открыла дверцу, запустила руки внутрь, нащупала деревянный приклад арбалета. Подарок папы. Он, фанат охоты, пытался втянуть в это дело и Дениса. Денис же совершенно не годился для таких дел. Стрелять не умел, терпения никакого. Бродить по лесу в поисках живности считал скучнейшим делом. Арбалет положил в ящик и вспоминал о нем только по каким-нибудь праздникам, когда хотелось пострелять по мишеням во дворе. Ната выудила арбалет, достала комплект стрел. Четыре штуки. Почувствовала сладкую дрожь предвкушения охоты. Кто бы там ни был, он умрет. Вечер должен закончиться идеально. Улыбаясь, Ната вышла из подвала и направилась к лестнице. Тихо скрипнула ступенька. Она поднялась на второй этаж, не сводя взгляда с полоски света из журнальной комнаты. За дверью шевелилась чья-то тень. Можно было расслышать шелест страниц. Ублюдочный вор решил разворошить ее личную жизнь. Гнев переполнял. Ната едва сдержалась, чтобы не войти в комнату сразу. Потом одумалась: очистить папки от крови будет непросто. Лучше подождать. Тяжесть арбалета придавала ей уверенности. Ната бесшумно прошла по коридору, застыла в темноте у двери в их с Денисом спальню. Тихую и пустую. Через несколько минут свет погас. Скрипнула дверь. Ната различила чей-то силуэт и представила, что это Лера. Как все было бы просто, верно? Всадить стрелу между лопаток сестры, вызвать полицейских и рассказать трогательную историю о том, что увидела открытое окно, подумала про воров и попыталась защититься… Силуэт двинулся к лестнице, и одновременно с ним двинулась Ната. Она остановилась у края лестницы, прицелившись. Одного выстрела должно хватить. Чтобы не бегать потом за раненой дичью по всему дому. Нащупала рукой выключатель. Щелкнула. Яркий свет залил лестницу и весь второй этаж. Внизу на лестнице стояла не Лера. Это был ее парень или друг, Пашка. Взвизгнула тетива, отправляя стрелу в цель. Пашка успел полуобернуться, и стрела тяжело вошла ему в правое плечо. Он оступился, упал, вскрикнул. Ната торопливо зарядила арбалет второй стрелой, натянула затвор до щелчка. Спустилась на несколько ступеней. Азарт охоты пустил по артериям адреналин. Можно было вызывать полицию. Но зачем, если дичь еще жива? Она выстрелила второй раз. Стрела воткнулась в живот, разорвав одежду. Пашка заорал, хватаясь руками за воздух. Ната подошла ближе. По полу поползли тонкие струйки крови. Они выглядели не так круто, как обычно бывает в фильмах, но все же завораживали. Пашка сумел подняться и выбраться в коридор. Ната не стреляла, наслаждаясь следом крови, размазанным по полу. В коридоре стояла недопитая с утра бутылка виски. Ната прихватила ее. Пашка вломился в комнату, через которую проник в дом. Заляпал кровью паркет. Ната замахнулась и что есть силы ударила бутылкой Пашку по голове. Аккурат в залысину на затылке. – Убегающий от проблем – слаб не только телом, но и духом, – произнесла она. – Хорошая цитатка, надо выложить в своем аккаунте. Глава одиннадцатая Вокруг Пашки был густой осенний лес, пахнущий дождем, перегноем, грибами, смертью. Так, наверное, мог выглядеть персональный загробный мир, куда Пашка хотел угодить после смерти. Но это ему показалось. Сразу стало понятно: накинулся морок, выдрал из реальности и погрузил в приятное сновидение. Мозг сбегает от проблем и боли. Спасается. В лесу все было не так, как Пашка хотел. Запахи не те, ощущения… Подвох… Вдобавок проступили неясные тени, какие-то дерганые силуэты, в глазах двоилось, и вот уже Пашка увидел Нату и еще одну Нату, и они заталкивали его в багажник автомобиля и переговаривались одинаковыми голосами. А в багажнике едко пахло выхлопами и машинным маслом. Запахи немного отрезвили, наваждение рассеялось, Ната стояла одна, в темноте, зажав в губах сигарету – его, Пашкину, самокрутку! – и пыталась прикурить, чиркая спичками и ломая их. Он шевельнулся, неловко уперся в канистру с «незамерзайкой». С хрустом отломилось оперение стрелы, торчащей в плече. Боль взвилась до затылка, Пашка застонал, но Ната его не слушала. Ей удалось закурить. Она захлопнула багажник, завела мотор. Пашка снова оказался в лесу – теперь он уже четко все понимал про морок и боль – и попытался выкарабкаться из влажной высокой травы. Где-то журчал ручей. Рука не слушалась, живот болел, а из носа и рта капало. Кровь или что-то еще – не разобрать. Очнулся в помещении. Куда-то его уже перенесли. Было тепло. Кто-то (конечно же, Ната!) уложил его на бетонный пол и прикрыл до пояса старым драным одеялом. Пашка сразу заметил дверь, потому что сквозь узкую щель проникал густой оранжевый свет, рассеивающийся по пыльному полу. Когда глаза привыкли к полумраку, он смог различить множество картонных коробок. Из некоторых вывалилось содержимое: книги, одежда, пустые бутылки и прочий разнообразный хлам, который обычно убирают в подвал, чтобы забыть навсегда. Тут же лежали мешки с цементом, осколки кирпича, куски линолеума. У одной из стен тихо гудели два старых холодильника. Когда они синхронно замолчали, стало слышно, что над головой кто-то ходит. Донесся приглушенный голос. Скрипели половицы. Что это за дом, интересно? Куда его привезли? Осторожно, чтобы не вызвать очередную волну боли, Пашка нащупал стрелу в области живота. Острый конец торчал справа сбоку, распоров кожу. Ранение точно не смертельное. Вот только вряд ли кто-то повезет Пашку к врачу в ближайшее время… Дверь приоткрылась, впуская густой свет, и вошла Ната. Черные очки, на голове – платок, скрывающий волосы, платье помятое, с пятнами крови. В руках Ната держала пластиковый контейнер. – Очнулся? – Смотря для каких целей интересуешься… – с трудом выдавил он. Казалось, звук голоса сдирает кожу внутри рта, будто мелкая наждачная бумага. Ната подошла, присела рядом. Контейнер поставила у его головы, извлекла плоскогубцы. – Зубы драть будешь? – усмехнулся Пашка. Ната не ответила, а зажала плоскогубцами стрелу в животе, надавила и с хрустом переломила у основания. От вспыхнувшей боли он едва не заорал, рефлекторно попытался схватить Нату за запястье, но не смог. А она засунула руку под Пашкин бок, нащупала кончик стрелы и вытащила ее с громким чавкающим звуком. Пашку разом покинули силы. Он обмяк, изо всех сил пытаясь не провалиться обратно в лес, во влажную траву, в загробный мир. Ната между тем нащупала наконечник второй стрелы, под лопаткой, резко выдернула и ее тоже. Тут же достала из контейнера пузырек перекиси, обильно полила на обе раны. Пашка задергался от боли. – Может, лучше к врачу? К врачу, а?! – зашипел он сквозь зубы. – Заткнись! – коротко бросила Ната, раскладывая на полу пузырек йода, какую-то мазь, пачку стрептоцида, свернутый рулон ваты. Несколько минут она возилась с ранами, прижигая и обрабатывая их с двух сторон. Потом направилась к холодильникам. В полумраке было не разглядеть, что там лежит. Ната вернулась с кубиками льда в целлофановой упаковке. Положила одну на живот, вторую на плечо. Пашка затих. Холод приятно растекался под кожей, заглушая боль. – Ты какая-то извращенная маньячка… – прошептал Пашка. – Так обычно не делают, если хотят завалить человека. – Мне твоя смерть не нужна, – ответила Ната. – Ты мне ничего не сделал… Если не считать, что сунул нос куда не надо. Но, я думаю, договоримся. – Конечно, договоримся. Она едва заметно улыбнулась и посмотрела ему в глаза: – Передумал умирать? – Что?.. – Ты же всегда был трагической фигурой. Помню, один раз Лерка притащила тебя к папе в качестве своего ухажера. А ты напился вискаря и рассказывал Вике, что хочешь умереть. Типа, у тебя депрессия и постармейский синдром. Какую-то чушь нес. Наш отец к твоим годам в Афгане уже побывал, так что мы, конечно, посмеялись. Но ты глуп, как и моя сестричка, поэтому не заметил… И каково сейчас? Когда у тебя две новые дырки в теле, хочется умирать? Мне почему-то кажется, что не очень. В воздухе разлился запах йода. Пашка попытался собраться с мыслями – не очень-то хорошо получалось, потому что одурманенный болью мозг не хотел включаться, не хотел генерировать что-либо подходящее. – Я не хочу умирать прямо сейчас, – наконец сказал он. – В каком-то подвале, как собака. Тем более не хочу, чтобы меня убила именно ты.