Ее сердце мгновенно растаяло. Это было именно то, чего девушка хотела. Себастьян нуждался в любви и теперь просил об этом. Ну, он просил об этом так, как мог бы только Дом. Тиффани отодвинула почту в сторону и села ему на колени. Такие удобные колени. Ну, кроме жезла, который внезапно уткнулся ей в бедро. ― Мне нравится сидеть с тобой. ― И мне. Думаю, мне нравится это больше, чем когда ты у моих ног, ― он нахмурился. ― На самом деле, я не чувствую тебя на своих ногах, так как оставил их в Афганистане. Он пытался пошутить, это было заметно. Она усмехнулась. ― Мне нравится быть ближе к тебе. Мужчина обнял ее, удерживая на месте. ― Ты и представить себе не можешь, как мне приятно быть так близко к тебе. Это вызывает привыкание. Ты вызываешь привыкание. Так что, если я не смогу выбраться из этой ловушки, которую ты поставила, мы должны хотя бы договориться об условиях. Я никогда не буду контролировать твои творческие мотивы. Одежда для тебя, украшения, работа, — это все в твоей компетенции. Ты, вероятно, захочешь переделать квартиру или любое другое место, которое мы выберем, и я с радостью позволю тебе это. Я буду контролировать все, что требует точности. Она могла справиться с этим. ― Но я оставляю за собой право тыкать тебя, когда буду думать, что ты о себе не заботишься. ― Обещаю справиться с этим поизящней. Была одна вещь, с которой она не могла смириться. ― Пожалуйста, скажи мне, что мой папа не Дом. Себастьян улыбнулся, и не было никакого способа описать это, кроме как «прекрасная улыбка». ― Я не говорил, что твой отец Дом. Я не хочу врать своей прекрасной сабе. Она вздрогнула. ― Пожалуйста, скажи, что мой папа не саба. Себастьян наклонился и зашептал ей на ухо: ― Каков отец, такова и дочь. Он очень счастлив знать, что у тебя есть Дом, который за тобой приглядывает, и теперь я обязательно буду держать его в курсе, ― он склонился к ней ближе. ― Тебя беспокоит, что твои родители были вместе таким образом? Он не практиковал с того дня, как твоя мама умерла, если тебе от этого станет лучше. Тиффани не была эгоисткой. ― Я рада, что они были счастливы. Но она также была разумным человеком, который не хотел думать о том, что ее родители занимались сексом. Любым способом. ― Но они же не были в «Санктуме», да? Его же тогда не существовало. ― Спи спокойно, дорогая. Они играли в другом старом клубе, ― он поцеловал ее в щеку, проведя рукой под грудью. ― Мне нравится твой папа. Он очень приятный мужчина. Я боюсь твою сестру. Не ту легкую. А сумасшедшую из Франции. Она не могла дождаться, когда сестры познакомятся с Себастьяном. Ви полюбит его, и Берри, возможно, перестанет смотреть на себя в зеркало достаточно долго, чтобы понять, насколько он крут. ― Она милая, даже когда будет читать лекции о твоей практике пользоваться химчисткой. ― Мои костюмы ни за что не будут стираться в машинке, ― настаивал он. ― Эти костюмы сделаны на заказ. Земля должна будет смириться с этим. И ей нравилось, когда он носил их. ― Ви никогда бы не посоветовала тебе чистить их в современной стиральной машине. Она дала бы тебе камень для того, чтобы ты спустился к реке и отбил вещи, но только если она будет уверена, что это не повредит дикой природе. ― Тиффани? ― его голос снова понизился. Глубокий и доминантный. Как он мог подвергать сомнению свои способности? Звук его голоса заставил ее вздрогнуть. Она была готова провести остаток ночи, играя. Всю ночь. ― Да, Мастер? ― Это письмо из департамента исправительных учреждений? Черт. Она соскользнула с его колен и выхватила это письмо из его руки в одно мгновение. Девушка определенно не хотела, чтобы он участвовал во всем этом. ― Уверена, что там ничего такого. Не переживай об этом. Она должна была разобрать эту чертову почту, но забыла о предстоящем слушании Бобби. Не о чем было беспокоиться, но она не хотела, чтобы это встало между ними прямо сейчас. Последнее, чего Тиффани хотела, — чтобы Себастьян читал ей лекции о ее предыдущем выборе парней. Себастьян протянул руку. ― Думаю, я сам решу, что важно, а что — нет. Дай мне это письмо. Скорее всего, сейчас было не самое подходящее время, чтобы сказать ему, что это ее почта, и он должен убрать свои руки. Тиффани просто согласилась, что именно Себастьян отвечал за это, но почему-то была уверена, что он сильно обидится. ― Да, обдумай это, ― порекомендовал он. ― Перебери все «за» и «против» в своем креативном мозгу и приди к верному решению. В противном случае, этот вечер не пройдет хорошо для тебя. Твою ж мать. Она передала ему письмо. ― Его условно-досрочное слушание приближается. Мой папа позаботился о том, чтобы Департамент исправительных учреждений сообщал мне о любых изменениях в его статусе, но это было все, что он смог заставить их сделать. Бобби угрожал мне, но он также извинился и прошел курсы терапии. Думаю, папа делает из мухи слона. Себастьян открыл конверт. ― Он угрожал убить тебя, прежде чем его посадят в тюрьму. Он не должен быть условно-досрочно освобожден. Этот урод должен гнить там до конца своей жизни, а я позвоню адвокату утром. Знаю, что у твоего отца есть деньги, но у шефа есть связи его брата. У меня будет охранный приказ для тебя до его слушания об условно-досрочном освобождении. Думаю, что мы должны отправить кого-то. Не тебя. Я не буду доставлять ему удовольствие смотреть на тебя, и, возможно, отправим представителя МакКей-Таггарта для выступления от твоего имени. ― Почему кто-то будет говорить от моего лица? Что я вообще должна сказать? Себастьян был настолько серьезен с тем, что не касалось ее жизни годами. Тиффани едва помнила, как Бобби выглядел, и гораздо меньше, чем он там угрожал ей. Мужчина вздохнул, очевидно, пытаясь быть терпеливым с ней. ― Ты говоришь, что хочешь, чтобы человек отсидел каждую секунду того времени, к которому ему приговорили. Без УДО. Это было грубо. Особенно, если Бобби действительно сожалел о том, что сделал. ― Ты не думаешь, что люди могут реабилитироваться? ― Нет, ― ответил он без промедления. ― Реабилитация для травм. Тюрьма для засранцев. Мудак всегда будет мудаком. Они с Ви точно не поладят. Тиффани предвидела много политических споров в их будущем. ― В последний раз, когда он общался со мной, то сказал, что прошел курсы анонимных алкоголиков (АА), и ему нужно было пройти через все шаги. ― Он может пройти все шаги в тюрьме, ― настаивал Себастьян. ― Когда слушание? Девушка пожала плечами. ― Понятия не имею. Мужчина еле слышно фыркнул, глубоко раздраженный. ― Значит, это первое письмо, которое тебе прислали? ― Полагаю, что так, ― или, возможно, было еще одно. ― Может быть, второе. Я на самом деле, не читала первое. Там много юридических штук. Скучно. И не нужно. Большинство людей, попавших в тюрьму, злятся. Это нормальная реакция. Хочешь еще бокал Пино? Вот и прошло счастливое сексуальное время. По крайней мере, у нее все еще было вино. Себастьян уставился на письмо, а затем снова посмотрел на нее. ― Это письмо не о слушании, а о его условно-досрочном освобождении. Это о его проклятой дате выхода. Которая была три дня назад. ― И я все еще жива. Он делал из мухи слона. Криминального слона, но тем не менее, слона. ― Не о чем беспокоиться. Я даже больше не живу в своей квартире. Я здесь, где никто не сможет найти меня. ― Если только он не следил за твоей квартирой и не последовал за Диной сюда. Себастьян отодвинулся и повернул кресло в сторону кухни. ― Я звоню Йену Таггарту. Хочу знать, где этот человек. И еще, определенно, позвоню твоему отцу. Он поймет, почему ты не сможешь появиться на следующем семейном ужине. Или возможно где-нибудь вообще. Ага, он совершенно точно мог доминировать над ней из этого кресла. Раздался стук в дверь. ― Себастьян, ты создаешь проблему из ничего. Я сказала, что Бобби Лен писал мне пару раз и в самом конце объяснил, что он в АА и не хочет ничего, кроме как исправить ситуацию. Это, очевидно, один из шагов.