– Не кьюжится, – пробормотал я на автомате. – Вома… – Вот блин, я, оказывается, еще и букву «р» не выговариваю. Это сколько же мне сейчас лет? Или не мне, а этому телу, в которое я попал. Но тогда меня точно зовут как-то по-другому. Блин, полжизни писал о попаданцах – и вот на тебе… Ох не спалиться бы! – Говори, где болит? – Нигде. – Я ответил с некоторым удивлением. Потому что голова внезапно прошла. От боли остались только слабые отголоски. Ну, типа тех, про которые еще говорят «наболело». Да и вообще с каждой минутой я чувствовал себя все лучше и лучше. То есть боль была последствием вселения сознания? Черт – ни хрена не понятно… – А чего ж тогда ты на асфальте разлегся? – Раздраженные нотки в голосе тетки стали куда более явственными. – Не знаю. – Я пожал плечами, но затем на всякий случай выдал наскоро сляпанную, но вроде как непротиворечивую версию произошедшего: – Я шел, а потом вот… упал. – О, господи – тебя надо врачу показать! Ты где живешь? Помнишь? – Уф, с одним, похоже, справился – раздраженные нотки из голоса тетки исчезли. Идем дальше… Я огляделся. Блин! Это же улица Горького. Причем не современная, а та старая, из детства. С редкими трех- и двухэтажными домами с одной стороны и маленькими одноэтажными домиками с участком с другой. В городе их почему-то называли «финскими», хотя их, согласно городским легендам, строили пленные немцы. В девяностые и в начале нулевых эти домики были снесены, а на их месте были построены особняки и трехэтажные дома на шесть-восемь квартир с гаражами на первом этаже. Но сейчас улица была точно такой, какой она мне помнилась из детства… – Вон там! – Я вытянул руку и показал тетке на один из трехэтажных многоквартирных домов, тихо радуясь тому, что хоть с чем-то определился. Это был дом моих дедушки и бабушки, в котором я проживал вместе с ними с трех и до восьми лет. Родители заканчивали институт в Арзамасе, а потом еще отрабатывали обязательное распределение. Я их называл дедуся и бабуся и в первый класс пошел под их фамилией. Вследствие чего народ, кто знал меня в первых трех классах, потом ржал и дразнил меня шпионом. Потому что, когда я учился в третьем классе, мои папа с мамой вернулись и в четвертый я пошел уже под другой фамилией… Я с ностальгией вздохнул. Трехэтажки были построены по роскошным сталинским проектам – с бомбоубежищами под ними, с кладовками в подвале на каждую квартиру, в которой хранилось все – от запасов картошки и самодельной квашеной капусты на зиму и до велосипедов и рыболовных принадлежностей, с широкими лестницами и просторнейшими лестничными площадками. Потолки в квартирах были высотой три с половиной метра, а самая маленькая комната имела площадь в восемнадцать квадратов. А еще там был длинный и широкий коридор, по которому я в детстве гонял на трехколесном велосипеде… Вон этот дом, я до него почти дошел! – Так пойдем, я отведу тебя домой. Домой? Хм-м-м… Я оглянулся по сторонам. Так, белый день и, похоже, будний. Потому как вокруг довольно пустынно – то есть народ на работе. Вон и тетке, когда она стучала в калитку ближнего финского домика, никто не открыл… Тут я вздрогнул от пронзившего меня воспоминания. Оп-па, это ж, наверное, день, когда я ушел из детсада! Был у меня в биографии такой случай. В самом начале моего пребывания в этом достойном учреждении. В сад меня отправили, едва только мне исполнилось четыре года. В мае. А сейчас… ну, может, июнь. И вот в один из дней мне стало грустно, скучно, так что я взял да и ушел. Прям с площадки во время гуляния. Тем более что от моего сада до подъезда дома моих дедуси и бабуси было всего-то метров триста пятьдесят. Ну если через дворы… Вот бабуся тогда удивилась! После чего быстренько оделась и отвела меня обратно. Весьма вовремя, кстати. Потому что воспитательницы уже по всем соседним дворам меня разыскивали в полной панике… Хм, а нужно ли мне в сей инцидент еще и эту незнакомую тетку впутывать? Я бросил на нее оценивающий взгляд. М-да, дама, судя по всему, весьма напористая. На хрен такое счастье! Я вскочил на ноги и, выпалив: – Не надо – сам дойду! – рванул в сторону дома. Но не своего, а двух соседних, которые представляли собой некий гибрид. Поскольку были построены по, так сказать, технологиям «финских», но при этом являлись двухэтажными и, м-м-м… несколько квартирными. Ибо, квартир в них было целых четыре. Маленьких и убогеньких. Я это знал, потому что в одной из таких жил мой приятель по детским играм Колька (двор-то у нас был один, вот в нем и познакомились), к которому я несколько раз заходил поиграть. Несколько раз, потому что приятельствовали мы с ним недолго. Сначала я переехал. Ну, когда приехали родители и забрали меня к себе в выделенную им семейную общагу. А потом и он. Когда тот дом расселили и снесли, выстроив на его месте огромную девятиэтажку индивидуального проекта с большим магазином на первом этаже, квартиры в котором по большей части заняли «горкомовские» и «исполкомовские». Отчего в народе этот дом метко прозвали «Дворянское гнездо»… – Стой! Стой! Да стой же… от, оглашенный! – Тетка, сначала весьма резво припустившая за мной, довольно быстро отстала. Ну с такими-то телесами… Впрочем, я тоже, отбежав подальше, затормозил и пошел быстрым шагом. Да-а-а, дыхалка у меня ни к черту. Какой тут бегать, как лошадь ковбоя… Хотя смешно. Если я не ошибся в своих прикидках – мне сейчас только четыре года! Какие уж тут лошади – максимум пони… Добравшись до своего двора, я оглянулся. Тетка стояла и, тяжело дыша, смотрела мне вслед. Увидев, что я оглянулся, она погрозила мне пальцем. Я остановился и, сложив руки перед грудью в жесте приветствующего буддиста, несколько картинно ей поклонился: – Не волнуйтесь, я – в нолме! Все холошо… и-и-и спасибо! – Зачем обижать человека? Особенно если это тебе ничем не поможет. А вот навредить вполне способно. Может, эта тетка тут часто ходит? В этом случае есть большая вероятность на нее наткнуться и получить на пустом месте скандал с наездом. Например, когда бабуся поведет меня в сад или там в часть на занятия по аккордеону. Интересно, а меня уже на них отдали? Ладно – это потом… Тетка невольно улыбнулась и махнула рукой: – Ладно уж, беги, артист! Я еще раз поклонился и легкой трусцой побежал в сторону двухэтажек. Обогнув их, я выглянул из-за угла и, убедившись, что тетка ушла, снова выбежал на улицу Горького и помчался в сторону детского сада. На сей раз бабусю тревожить не будем. Хотя надо признать, что, кто бы там меня сюда ни отправил – момент он выбрал хороший. Никого близкого рядом, то есть некому просечь изменения в поведении в первые мгновения переноса. Хотя бы в первые мгновения… Ох-хо-хонюшки. Не спалиться бы. На воспитательницу я наткнулся перед самыми воротами сада. Она как раз из них выбегала. – Ромочка! – ахнула она, заметив меня. – Ты как, где, откуда? – Гулял, – выдавил я после того, как она схватила меня и прижала к себе. – Как? Почему? У тебя все нормально? Не ударился? Где болит? – Налмально, – выдавил я. Блин, как же ее зовут-то? Вот никаких предположений. Лицо вспомнилось, а имя – хрен! – Ты почему ушел с площадки? – Воспитательница оторвала меня от себя и сердито нахмурила брови. – Соскучился… – пробурчал я, опустив голову. – Ох! – Воспитательница окинула меня растерянным взглядом и присела на корточки, встревоженно уставившись на меня. Ну еще бы – кто знает, что там в башке у малолетки? А ну как устроит истерику? В прошлый раз я запомнил ее очень взрослой тетей, ну с высоты моих-то четырех лет… а сейчас передо мной стояла совсем молодая девчонка. Вряд ли старше двадцати трех. У нее, возможно, и своих-то детей еще нет, а она тут с чужими как-то разбираться пытается. – Ну-у-у, ты бы подошел ко мне – мы бы что-нибудь придумали… – с явственно ощущаемым сомнением в голосе произнесла она. И действительно – что она могла придумать-то? – А вы бы меня не пустили, – тихо ответил я. – Ну-у-у… все равно – уходить не следовало. Тем более так – никому не сказав. Знаешь, как за тебя все переволновались? – Я понимаю. – Я тихо кивнул и опустил голову еще ниже. – Поэтому и вейнулся. Подумал, понял, что вы волноваться будете, и вейнулся. – Я поднял взгляд и уставился на воспитательницу максимально наивным взором. – А вы никому не скажете, что я уходил? Воспитательница нахмурила брови, затем подумала и, рассмеявшись, кивнула: – Ладно, так уж и быть – никому не расскажу, – после чего ловко поднялась на ноги и, потрепав меня по волосам, протянула руку. – Давай руку, бегун, и пойдем в группу… В группе как раз был обед, после которого, насколько я мог припомнить, наступал тихий час. Войдя внутрь, я открыл шкафчик, к которому меня подвела воспитательница, и долго снимал сандалики и переодевал тапочки, искоса рассматривая уже приступивших к трапезе детей. Хм, интересно, а мое-то место где? Поскольку нянечка не расставляла еду на столах, а накладывала в подставленные детишками тарелки, которые они разбирали из горки, наваленной рядом с кастрюлей, угадать с этим было сложно. – Нашли? – дежурно поинтересовалась нянечка, усмехаясь. – Ну ладно, бегун, давай, хватай тарелку и иди сюда. Проголодался небось, набегавшись… – Ха! Бегун! – заверещал тонким голосом пухлый мальчик за дальним столом. – Ой не могу – бегун. Вот умойа! Ха-ха-ха… Я зло сморщился. Вот откуда такие берутся? В любом коллективе обязательно найдется какой-нибудь урод, которого хлебом не корми – но дай потоптаться на оступившемся. Или просто слабом. В любом! Даже таком сопливом. – Тиша, перестань. – Воспитательница сморщилась. Похоже, этот жиртрест у нее также не пользуется особенной любовью. Учтем. Взяв тарелку с гороховым супом, я уселся на свободное место подальше от этого Тиши. Судя по тому, с каким удивлением на меня посмотрела девочка, сидевшая на соседнем стульчике, с местом я не угадал. Но парочка злобных взглядов, которые я весьма демонстративно бросил в сторону жиртреста, дали окружающим повод придумать себе объяснение моему занятию не своего места. Обед закончился быстро. – Так, дети, – хлопнула в ладоши воспитательница, – скажем спасибо Дарье Васильевне… – Спа-си-бо, Дай-я, Ва-силь-ев-на! – тут же хором выдали полтора десятка детских глоток. Ну вот и узнал, как зовут нянечку. Еще бы с воспитательницей разобраться. – …а теперь быстренько сдвигаем столики и раскладываем постели. Быстро-быстро-быстро! В группе поднялись толкотня и суматоха. Я чуть задержался, чтобы не влезать в толпу, образовавшуюся около нянечки, принимавшей грязные тарелки и стаканы из-под компота, и, лишь когда рассосалось, поволок свою посуду на сдачу. Заодно и разобрался в том, что постели здесь оказались маленькими детскими раскладушками, на которые раскатывались такие же маленькие матрасы, внутри которых были закатаны уже застеленные простынки с одеялком и небольшая подушечка. Ну прям кукольная. Впрочем, иного варианта, кроме как раскладушки, и не просматривалось. Если только матрасы прям на пол постелить, как в Америке. На группу приходилась всего одна комната, причем не то чтобы больших размеров. А вот когда мои дети пошли в садик, у них уже таковых было две – спальня и игровая. И санузел. Здесь же туалет был в коридоре. Я дождался пока все разберут раскладушки, собираясь забрать последнюю, которая, по идее, как раз и должна была оказаться моей. Но с подобными расчетами получился облом. Потому что в шкафу остались аж четыре раскладушки… Впрочем, подойдя вплотную, я разглядел-таки свою. Потому что в нишах над тремя другими сиротливо лежал одинокий скатанный матрас с подушкой без наволочки. И только над одной был виден полный комплект белья. Установив раскладушку и раскатав матрас, я вышел в коридор и двинулся в сторону туалета. Уже выходя из группы, я бросил взгляд назад. Жиртреста не было видно. Ждет меня в туалете? Отли-ично! Сейчас все и порешаем. Тиша меня действительно ждал. И не один. Рядом крутилась еще парочка «шакалов». Ну или просто интересующихся. – Гля, ебя, – мерзко захихикал он, стоило мне только появиться в двери. – Бегун! А-ха-ха-ха-ха… ыхек! Последний возглас вырвался у него после того, как я молча подошел к нему вплотную и, опустив руку, быстро зажал в кулак все его невеликое хозяйство, сразу же стиснув его изо всех своих слабеньких сил. Жердяй мелко задрожал и тихо завыл. – Ну? Чево не смеешься-то? – Я угрожающе надвинулся на него. – Ты давай посмейся. И я тогда тебе твои яйца вообще отойву! Ну? Давай смейся! Ы-ы-ы… Ну? Я жду, – прошипел я, дергая его «хозяйство» из стороны в сторону. – Ы-ы-ы… – Ну чего ты – давай! А у меня йука уже устала пйосто дейжать. Я уже дейнуть хочу! – Ы-й-а… – тоненько заверещал «Тиша». – Чего? Не поняй? – Я покосился по сторонам. Оба зрителя, или прихлебателя, молча стояли рядом и испуганно пялились на меня. – Ы-й-а боше не бу-у-у-уу… – Чего не будешь? – Двазни-и-и-иться. – Пьяавда? – Я повел руку вверх, заставив жирстреста подняться на цыпочки. А ведь ему, пожалуй, на самом деле очень больно. – Обеща-а-а-ю… ы-ы-ы… псти-и-и-и… – Ну смотьи – ты сам сказал. – Я разжал кулак и сделал шаг назад. – Если снова ет откеешь – так легко не отделаешься. Закопаю! – Последнее слово я прорычал и, скорчив максимально свирепую рожицу, резко качнул головой вперед, будто бы собирался ударить его лбом в нос. Жиртрест испуганно отшатнулся и, поскользнувшись, шмякнулся на пол туалета. Все, завершающая точка поставлена. Страх противника отфиксирован. С первой победой в новой жизни тебя, Вома… Дойдя до группы и забравшись под одеяло, я криво усмехнулся. Да уж – победа. Загнобил четырехлетку. Молодец, блин, – орел прямо… Нет, со стороны все круто. Их было трое. Жиртрест меня тяжелее минимум на четверть, да и явно в местных «паханах» ходил, как ни смешно это звучит для группы детского сада. Но в подобных противостояниях физическая сила или иные силовые ресурсы, как правило, находятся далеко не на первом месте. То есть не то чтобы вообще не важны, но второстепенны. А первостепенно то, насколько сильная у тебя воля и как ты способен противостоять психологическому давлению. И вот здесь я, со своим взрослым сознанием и жизненным опытом почти девяностолетнего мужчины, был против четырехлетнего пацана как танк против «Запорожца». Слишком несопоставимые величины. Так что ничего славного в подобной победе и быть не могло… А с другой стороны – возникшая проблема решена. Как и, возможно, парочка других. Потому что, как я уже давным-давно понял, если спустить возникшую проблему на тормозах, в надежде, что оно само как-нибудь рассосется, то эта нерешенная проблема потом неминуемо начинает порождать новые. Причем не менее, а часто более серьезные и в хрен знает каком количестве… Ладно, проехали. Сейчас, пока все вокруг сопят в одну дырочку, есть время в тишине и спокойствии разобраться с тем, что со мной случилось и что мне дальше делать. Я перевернулся на бок и, рефлекторно сунув руку под щеку, прикрыл глаза… – Па-адъем! Подъем! – Я сонно блымнул глазами и удивленно огляделся. Вот, блин, – уснул! Похоже, детский организм свое взял… Эх ты – а воспитательница-то новая! А – ну да, вспомнил! Они работают по полдня. С утра одна, после обеда – другая. И наоборот. А эта-то постарше будет… – Добрый день, дети, – очень рада вас видеть! – Лицо воспитательницы озарилось доброй улыбкой. Похоже, это действительно так. Уж больно искренняя у нее улыбка. – Доб-рый день, Ве-ра Ев-гень-ев-на! – громко, но вразнобой прокричали дети. Ты смотри, какие тут порядки! Вот совсем ничего этого не помню… В этот момент воспитательница подошла ко мне и, наклонившись, негромко поинтересовалась: – Ты как, Ромочка, не грустишь больше? Алевтина Александровна мне про тебя рассказала, потому что я за тебя отвечаю, но больше – никому! – Она приложила палец к губам. Опа – вот и имя воспитательницы! Но на подобное нарушение слова нужно отреагировать. Так что я тут же насупился. – А обещала – совсем никому… – хотя на самом деле все было закономерно. Мне и в голову не пришло ожидать, что никто никому ничего рассказывать не будет. Мне ж ведь на самом деле не четыре года, чтобы на это рассчитывать… Так что ситуация вполне в рамках расчетной. Не удивлюсь, что, когда вечером бабуся придет меня забирать, эта Вера Евгеньевна ей тоже расскажет. Все в пределах правил – взрослые должны знать обо всех девиациях в поведении детей. Ну, чтобы успеть их как-то купировать, если дело зайдет слишком глубоко… К тому же мне это тоже в настоящий момент выгодно. Ведь точно же сегодня вечером буду густо косячить. Не помню ж почти ничего. Где, то есть на каком стуле/кресле/диване люблю сидеть, во что играть, что люблю кушать/пить, то есть стоит ли блюду, приготовленному бабусей на ужин, порадоваться или, скривившись, закапризничать, ну и так далее. А так будет хоть какое-то оправдание – стресс, психологическая травма… Со всех сторон выгода! Но и не отреагировать, получается, нельзя. Ибо это будет психологически недостоверно. Оставшееся время в детсаду прошло в пределах нормы. Ну почти. Потому что полдник снова вверг меня в ступор. А вы бы как отреагировали, если бы вам в детском саду на полдник подали черную икру?! Да-да, реально! Кусок не очень вкусного белого хлеба, а на нем солидный такой шматок настоящей черной икры. Понимаете, насколько я обалдел? Нет, наш городок относился к системе Минсредмаша и вообще являлся первым советским наукоградом, так что снабжался он намного лучше не только соседних населенных пунктов, но и самого областного центра. Однако черной икры в детском саду я не помнил напрочь. Даже сначала подумал, что искусственная. Но нет – оказалась родимая, настоящая… Я аж четыре порции сожрал. Потому что остальные дети к этому деликатесу отнеслись весьма прохладно. Жиртрест даже пробурчал: – Опять этот рыбий жир… Я покосился в сторону нянечки и воспитательницы и, заметив, что они отвлеклись, повернулся к нему и, широко улыбнувшись, сделал жест рукой. Типа «Welcome!». Тиша сначала обалдело вытаращился на меня, явно недоумевая от того, что кому-то может понравиться подобная дрянь, но тут же, воровато оглянувшись, шмякнул перед мной бутерброд. А спустя пару мгновений рядом появилась еще парочка. От двух прихлебателей, все так же отиравшихся поблизости. Причем, похоже, от меня, а не от жиртреста… Потом были игры и ужин. На ужин была подана картошка пюре и котлеты. Ну, или биточки. Поскольку они были такими одновременно круглыми и продолговатыми. А потом мы снова вышли гулять на площадку.