Наполовину прикрыв правый глаз, он изобразил асимметричное лицо Антони. Тот сжал кулаки, что было еще глупее, чем все остальное. – Прекрати сейчас же, идиот несчастный! – сказала Клем и пнула шутника ногой. Затем сердито обратилась к Антони: – Чего тебе надо? Катись отсюда. Но Антони не мог уже шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он, не отрываясь, смотрел на верзилу. У него даже голова закружилась. Стеф, взиравшая на все это с коровьим безразличием, решила разрядить обстановку. – Так… Она встала на ноги и потянулась, как гигантская кошка. Шварценеггер тоже поднялся. Он был на голову выше Антони, не меньше. – Ладно тебе, шуток не понимаешь, – сказал третий чувак. – Да он по-любому на ногах не стоит. – Ты что, блевать собрался? – Ясное дело, сейчас блеванет. – Да он весь белый. – Эй! Антони не понимал, что с ним происходит. Он поднес пузырек к носу, скорее, чтобы не ударить в грязь лицом, чем для чего-то другого, и сделал глубокий вдох. Тут же мозг его словно обдало струей холодного воздуха, и он засмеялся. Кожаная куртка забрал свой пузырек обратно. Остальные смылись, а Антони остался сидеть по-турецки, свесив голову на грудь, совершенно один, в полной отключке. Придя в сознание, он обнаружил, что лежит поперек лестницы где-то снаружи, волосы у него мокрые, а кузен пытается напоить его водой. Тут же сидела Клем. – Что случилось? – Ты отрубился. Он не сразу понял. Он слышал музыку, голоса кузена и Клем и изо всех сил старался держать глаза открытыми. Потом Клем ушла, и он снова спросил, что случилось. – Ты надрался как свинья. А потом грохнулся, вот и все. – Я еще какую-то хрень нюхал. – Ага, Клем говорила. – Да? – Это она отыскала меня, когда ты свалился. – Она тоже ничего. – Ага, нормальная девчонка. Потом кузен пояснил ему, кто были те два чувака – Шварценеггер и кожаная куртка. Антони слышал про них: братья Ротье, папенькины сынки, раздолбаи, возомнившие себя хозяевами долины. На самом деле их дядя тридцать лет подряд был мэром, пока рак поджелудочной железы не отправил его на тот свет. Но даже больным он долго еще расхаживал по Эйанжу, злющий, с раздутым брюхом, высоко перетянутым ремнем. Особенно поражало его пожелтевшее, осунувшееся, словно втянутое внутрь лицо, с которого искоса поглядывали хищные птичьи глаза. Он умер, так и не выпустив из рук мандата, до самой могилы оставаясь городским головой. Все остальные Ротье так или иначе принадлежали к избранным: аптекари, инженеры, разбогатевшие коммерсанты, врачи общей практики. Их можно было встретить повсюду, от Тулузы до Парижа. Везде они занимали ответственные посты, осуществляли руководство, что-то возглавляли, выполняли важную и непыльную работу. Что не мешало некоторым из их отпрысков в пубертатный период испытывать определенные трудности. К таковым явно относились и Симон со своим братцем. – Не знаю, что такое я понюхал. – Растворитель какой-то или попперс. Они же крезанутые, эти чуваки, глотают и нюхают что ни попадя. – Твоя тоже, кстати, нюхала. – Знаю, – сказал кузен. – Долго уламывал? – Еще чего. Когда Антони немного очухался, они два раза обошли вокруг дома. Антони чувствовал себя по-настоящему пьяным. Ему хотелось домой. – Поедем, а? Чего-то я устал. – Еще даже двенадцати нет. – Хреново мне. Сейчас бы в койку. – На втором этаже полно спален. Ложись, отдохни часок. Антони не стал спорить. Когда они поднимались обратно на террасу, веселый галдеж вдруг резко оборвался, и остался только один голос – Синди Лопер. Она пела «Girls just wanna have fun». И в этой внезапно наступившей мертвой тишине ее пение выглядело абсолютно нелепо. Кузены подошли ближе, чтобы посмотреть, что там происходит. Все окружили двух незваных гостей в спортивных костюмах, с выбритыми висками и полным отсутствием задниц в широких портках. Глядя на растерянное выражение их свирепых физиономий, трудно было понять, собираются ли они нападать или сами попали в ловушку. На том, что поменьше, был перстень с печаткой и золотая цепь поверх воротника куртки. Другого звали Хасин Буали. По крайней мере, этого Антони знал. Они с Хасином ходили в одну школу. Его учеба заключалась главным образом в том, что он торчал целыми днями под навесом для скутеров и поплевывал вокруг. Когда ребята встречались с ним в коридоре, то обычно опускали глаза. Он считался опасным типом, любил являться без приглашения на чужие тусовки, чтобы выпить на халяву, попутно что-нибудь стырить, перевернуть все вверх дном и в последний момент свалить под самым носом у полиции. И сейчас его появление явно не вызвало радости у присутствовавших. Полсотни гостей выразили это гробовым молчанием. В конце концов вперед выступил какой-то парень с явной целью урегулировать начинавшийся конфликт. Он был такой маленький, такой ладненький, такой хорошенький со своей стрижкой «в кружок» – ну, точь-в-точь человечек из «Плеймобиля». – Нам не нужны проблемы, – сказал он. – Вам здесь не место. – Да пошел ты! Плевать я на тебя хотел! – ответил Хасин. – Че ты паришься? Мы же пришли как люди, тихо-мирно, – подвякнул его кореш. – Вас сюда никто не звал, – пояснил Плеймобиль. – Вы не можете остаться. – Давайте-давайте, нам лишних заморочек не надо, – проговорил один из пловцов. Он надел на голову капюшон толстовки и вытянул вперед руки ладонями кверху. – Мотайте отсюда, живо, – добавил он. – Да ладно, что вам, жалко, что ли? – попытался уговорить его кореш Хасина. – Выпьем пивка по-быстрому и свалим… Пловец сделал еще один шаг, раскинув руки в знак доброй воли. На нем были вьетнамки, что тоже говорило скорее о его мирных намерениях. – Давайте, чуваки. Берите банку и сматывайтесь. Нам не надо историй. Пролетел тихий ангел, затем, так же раскинув руки, Хасин заявил: – Имел я всех вас и ваших матерей в придачу. В тишине на углях гриля потрескивал жир. Ровным светом сияли бесстрастные звезды. Ответить никто не решился. – Зря стараетесь, – заметил пловец. – Драки не будет. Хватит. – Ты меня достал, – отозвался Хасин. – Да ладно, мы же ничего плохого не делаем, – снова вступил его приспешник. – Ну, захотелось выпить, тихо-мирно. Но Плеймобиль ничего не желал знать. Явились какие-то типы, которых никто не звал, значит, их надо выставить. Кроме того, завтра должны были вернуться его родители, вообще атас. Тут Хасин произнес слово «расисты». В ответ пловец дважды щелкнул пальцами у него перед носом. – Эй ты, очнись. Тебя сюда никто не звал. Вали отсюда, и поскорее. Хорош выпендриваться. – Ну ты, сука. Сказать что-то еще Хасин не успел. В окне второго этажа появилась рыжая девчонка в платье в цветочек и крикнула: – Я вызвала полицию. Слышите? Предупреждаю: я вызвала полицию. Они уже едут. И она помахала беспроводным телефоном, показывая, что не шутит. – Убирайтесь сейчас же, – расхрабрился Плеймобиль. Вообще-то оба прихлебателя выглядели полными ничтожествами, с этими пробивающимися усиками, непомерных размеров кроссовками на тощих ногах, да и выходка их была совершенно идиотская. И тем не менее, чтобы прекратить все это, потребовалось полсотни гостей, один пловец плюс жандармы. Хасин начал отступление, стараясь при этом не ударить в грязь лицом, что в данном случае выражалось в развязной походке, как у бандитов из Бронкса. Оказавшись рядом с грилем для барбекю, он пнул его ногой и опрокинул в траву. Гриль развалился на части, угли разлетелись во все стороны до самой террасы. Стоявшая рядом куколка пронзительно завизжала. – Вы что, совсем придурки?! – закричала ее подружка. – Вон отсюда, дерьмо собачье! – Она же обожглась! Незваные гости были вынуждены убраться, и поскорее, а для верности их проводили до самой улицы. Они не спеша прошли через деревню, время от времени оглядываясь, чтобы выругаться или показать палец. Постепенно их фигуры скрылись из виду, затем послышался удаляющийся протяжный вой скутера, наконец замер и он.