– Мignon[3], – прошептала забравшаяся к нему собака. Прошептала и закинула на него вторую лапу – верхнюю… Переднюю? Граф решил говорящую собаку погладить. Странные изгибы. А еще что-то под ногой собаки начало шевелиться и пытаться из-под ноги чужой вылезти. Но удивиться всяким шевелениям Брехт не успел, собака лизнула его в губы и сунула ему в рот неизвестный предмет, прямо как флешку в гнездо. Флешка повозилась у него во рту, потом вытащили ее, видимо, проверяли, той ли стороной вставили. Убедились, что да, правильной, и снова вставили в разъем. И так несколько раз. Потом довольно долго флешка шевелилась у Витгенштейна во рту, а затем неизвестное устройство стало высасывать из него информацию и воздух. Не, в голове у него столько информации, которую нельзя доверять никому, даже говорящим собакам. Тем более говорящим собакам. И Петр Христианович решил побороться с агрессором. Он своей богатырской силищей приподнял говорящую шпионскую собаку и повалил ее рядом с собой. Сам навис над шпионкой и решил информацию, выуженную у него, назад вернуть, свою флешку вставил в приемное устройство и стал выкачивать информацию. – Мon amour, – прошептала шпионка и обхватила графа за спиной ногами. Неожиданно оказалось, что у графа есть еще одна флешка, а в шпионском организме есть материнская плата с разъемом. Пришлось и туда вставить. И организм под ним, кем бы он ни был, стал мычать и дергаться. Очевидный сбой в программе. Но сбой этот был заразительным, и граф поддался этому неровному ритму. Собака под ним начала рычать, а потом перешла на скулеж и стала двигаться еще интенсивней. Ужас просто. Нужно как-то сломать это непонятное устройство. И тут нижняя флешка сама до этого додумалась и выпустила вирус в материнскую плату. Устройство дернулось еще пару раз и затихло. Сработало. Вирус угробил чуждую программу. Брехт вытащил из устройства обе флешки и отвалился от горячей оболочки на спину. Справился. – Мon amour. Нет, вирус программу не угробил, флешка чуждая прошлась по его уху и нырнула в ушную раковину. Нет, допускать выкачивания информации нельзя. Петр Христианович вновь взгромоздился на шпионскую оболочку и опять воспользовался обеими флешками. Устройство снова начало дергаться. Работала проклятая программа, зря радовался. На этот раз борьба с вредоносной программой продолжалась дольше, шпионский организм извивался, дергался, мычал, рычал, шептал. Тем не менее графу снова удалось направить в материнскую плату вирус. Устройство дернулось, выкарабкалось из-под графа, прижалось к нему и засопело. Точно собака, в смысле – точно. Собака. – Мignon, – и засопела громче. Граф прошелся горячей ладонью по влажной спине устройства. Волос не было. Спина была теплая, мягкая и чуть скользкая от пота. Ну, слава богу, не собака. Девица. Мастерица. Как мастерски с ним справилась и запутала. Мысли, не высосанные до конца шпионской девицей, шевелились вяло. Третий бокал жженки граф помнил, тост был за дам. Пятый тоже помнил, за матушку чью-то пили. Шестой пили за лисимуса. Нужно потом спросить, кто это такой. Лисимус? Нет, никаких ассоциаций. А вот дальше было хуже. Вроде еще был тост за тактику. Или текилу. Невнятно стал тосты обер-прокурор произносить. Ага, еще: «За нас, пиитов». Несколько, выходит, поэтов было за столом. Наверное, это та старушка, что все время слезы платочком утирала. Жалостливые, видимо, стихи читали. Вспомнить бы какие и кто? Событие седьмое Запомните: всегда будет следующий поезд. На этот раз граф проснулся от удара локтем по ребрам. Больно же. Шпионская девица зарядила. Островат локоток. Брехт попытался протестировать свое самочувствие. Хотелось множество вещей сделать одновременно. Главным чувством было все же желание посетить… горшок. Н-да, под кроватью должно находиться сие керамическое чудо инженерной мысли. Только вот рядом сопела Инесса. Вот, оказывается, кто в него флешку толкал ночью и в кого потом он. Справлять всякие нужды большие и маленькие в шаге от девушки было перебором. Не медсестра же она, а он не лежачий больной с судном-уткой. Отложить Брехт решил эту потребность на некоторое время, хоть настоятельно и требовал действий от него организм. Вторая потребность тоже была, и не менее актуальная. Жутко болела голова, мешая думать и вообще чувствовать себя человеком. Алкозельцеров и даже анальгинов еще нет, и он даже не доживет до их появления. Была колдунья Матрена, она же баба Яга, живущая в домике на курьих ножках. Она дала графу с собой кучу кувшинчиков небольших с настоями и отварами и мешочков с травками. В одном из кувшинчиков был, насколько понял граф из описания действия этого девайса, коктейль из смеси анальгина и аспирина. Не химия, естественно. Ива, возможно, малина и… хрень хреновая. Горечь горькая, коричневая, но работала отрава, Брехт убедился. Простыл в деревне, гоняя дезертиров, ему Матрена и дала пару глотков этой гадости. Пивнул – и симптомы гриппа ушли. В голове сквозняк и члены не крутит. А потом и насморк исчез. Испугался коричневой гадости. Нюанс был. Кувшинчик коричневый с коричневой жидкостью был в доме у Валериана Зубова вместе с остальными его вещами. А он, судя по задрапированным желтой тканью стенам, в доме обер-прокурора Синода. Вчера еще вкусу хозяина поразился. Цвет желтый-то желтый, но с коричневым. На понос смахивает. Несколько одинаковых поносных комнат. Опять придется отложить и это желание, как и первое. Да и без этих хватало желаний. Хотелось принять ванну, выпить чашечку кофе. Попариться в бане, только не черной. Настоящей. Брехт закрыл глаза, чуть отодвинулся от сопевшей в плечо Инессы и начал себя жалеть. Не будет унитазов, туалетной бумаги, ванн с теплой водой, душа. Можно все это сделать? Можно. Для этого нужны деньги и нужно плюнуть на армию и заняться бизнесом, изобретательством. Построить дом с водопроводом. Англичане уже изобрели паровые котлы, пусть несовершенные и маленькие, но есть. Да и наши скоро делать научатся. В Екатеринбурге на Плотинке есть памятник паровозу «Братьев Черепановых». Лет через двадцать сделают. В музее крае-ведческом в Свердловске Брехт был, когда в УПИ учился и узнал интересную штуку про «братьев». Оказывается, они даже и близко не братья. Они отец и сын. Стоп, стоп, стоп. Что там гидесса про отца рассказывала? Он сейчас где-то здесь в Ленинграде, тьфу, Санкт-Петербурге, а еще точнее, в Выборге. На заводе англичанина, как раз изучает паровую машину. Что-то там про подачу воздуха в домну. Найти? Он крепостной. Выкупить. Построить ему мастерскую. И прогрессорством заняться. Царскосельскую железную дорогу создать на четверть века раньше, а то и на тридцать с хвостиком. В Англии в этом году на заводе Стефенсона начнут паровозики делать. Или в следующем. Да не важно. Первые «паровозы», что возили составы до Павловска, были на четырех ногах и какали по ходу движения на рельсы. Яблоки на снегу… – Граф, – из-за шторы показалась страшная, всклокоченная со сна, растрепанная голова обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода Дмитрия Ивановича. – Слушаю вас, Дмитрий Иванович, – приподнимаясь на локте и пытаясь одновременно прикрыть одеялом прелестные прелести нижней чакры Инессы, зашипел Брехт. Нет, столько разнонаправленных действий организм осилить не смог, в результате одеяло перетянул, оно сползло на пол, открыв взору главного по церквам и благочинию прелести прелестницы и стать графскую. – Граф, – обер-прокурор улыбнулся кончиками губ. Страшно. Представьте сморщенного старого вампира с крючковатым носом и оскал на нем. Кровь с губ капает. Цвет странный. Коричневый. – Граф, подлечиться не желаете, там на пару фужеров жженки осталось. На подоконнике стояла. Холодненькая. Хорошо! – И еще сильнее оскалился. – Исцеляй подобное подобным. Similia similibus curantur. Вы гомеопат[4], Дмитрий Иванович? – Точно, пойдемте, сподобимся. И вы мне тот стих еще прочитаете, я запишу. – Всклокоченный вампир из-за шторы скрылся. Как люди вообще живут в этой анфиладной системе комнат? Трудно до коридора додуматься? Где тут личное пространство? Брехт встал, несмотря на ураганный ветер и пятибалльный шторм. Даже умудрился поднять с пола одеяло и прикрыть нижнюю чакру шпионки, на всю не хватило. Косо спланировало, а на поправить сил уже не осталось. Так трубно организм завопил о горшке, что пришлось добыть его из-под кровати и угнездиться. Событие восьмое Где тревога, туда и дорога; где ура – туда и пора; голова хвоста не ждет. Опасности лучше идти навстречу, чем ожидать на месте. А. В. Суворов Гомеопатия сработала, через десять минут от всех прежних желаний осталось только одно – принять ванну. Жженка почти убрала головную боль. Петр Христианович даже вспомнил, зачем оказался в этом доме. – Дмитрий Иванович, а у вас архива вашего дяди не осталось? Тяжко нам без него придется. Французы не успокоятся. Не миновать нам войны с Наполеоном очередной. Может, в бумагах Суворова подсказка есть, как с Буонопартием воевать. – Зажевывая нектар горячим пирожком с малиной, глядя прямо в глаза обер-прокурора, поинтересовался Брехт. Взгляд вильнул. Есть, выходит, но почему-то не хочет показывать. – Там в основном личная переписка, мои письма к дяде… – Дмитрий Иванович, вы же на себе прочувствовали, что Наполеон серьезный противник. Его лихой сабельной атакой не победить. Обещаю, ваших писем и писем Александра Васильевича женщинам читать не буду. Только про тактику. – Хорошо, только вы мне то стихотворение запишите. – Опять показал клыки вампир. Блин, жутко-то как. Дал бог внешность. В двадцать первом веке мог бы стать известным актером, злодеев играя. – Дмитрий Иванович, я перепил явно вчера, не подскажете хоть пару строчек, чтобы я вспомнил, о чем речь. Честное слово, не помню, что за вирши вчера декламировал. – Чистая ведь правда. – Что-то про чудное мгновение. В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья… – Как вы точно описали свое пребывание в деревне в ссылке. Твою же налево!!! Выбрал так выбрал. Витгенштейн наше всё! Витгенштейн – солнце русской поэзии. Брехт чуть за голову не схватился. Нельзя Пушкина обворовывать. Потом при Николае сослать в деревню навсегда нужно будет. Пусть там сидит и стихи со сказками пишет. И Дантеса с его дядей бельгийским раньше пристрелить. Про бельгийского посла Брехт смутно помнил. Ни фамилии, ни времени его пребывания в России. Придется всех бельгийских послов уничтожать. А может, не бельгийский? Голландский? Их тоже всех перестрелять. Мор в России напал на послов Бенилюкса. Падучая. Или не дядя. Точно – приемный отец. Ладно, далеко еще. Тот Дантес еще и не родился. Что со стихом-то делать? – Экспромт был, Дмитрий Иванович, сейчас всего и не вспомню, сесть с ручкой надо. – С ручкой? «Да, что же это такое сегодня!» – про себя выматерился Брехт. Перри еще лет через тридцать начнет перья выпускать. Теперь еще и перьевую ручку придется изобретать. Хотя… ограбить англичан – это богоугодное дело. – С пером, естественно, гусиным. Это у нас поговорка семейная. Перо же в руке держат. Вот ручкой его и называли папан и маман. И мне передалось. – Хорошо, только не тяните с этим, дорогой Петр Христианович. Ваш тост про матушку государыню по всему Петербургу разошелся. Божественно. А теперь еще это «Чудное мгновение». Завидую вам. Редкий дар пиита у вас. А я бьюсь и бьюсь, и понимаю, что ваших высот, граф, мне не достичь. – Обер-прокурор шмыгнул носом и, так и продолжая шмыгать, потянул Брехта за руку в соседнюю комнату. – Вот тут и почил в бозе[5] Александр Васильевич. А вон, на бюро, в углу, его саквояж с бумагами и в самом бюро в ящиках еще есть. Только вы уж письма обещайте не читать. Там личное. – Торжественно клянусь. – Что ж, распоряжусь кофею вам сюда подать. – Хвостов опять шмыгнул носом и удалился. Брехт огляделся. Комната была большой и от этого казалась пустой. Стояла у стены оттоманка. Рядом лавка. Широкая, на которых спят. Вдоль противоположной стены с четырьмя окнами на Крюков канал стояло несколько венских стульев между окнами. И в углу рядом с окном стояло это самое бюро. Старенькое, кое-где поцарапано. На одном из ящиков отломана деревянная пимпочка – ручка. Бедненько. Только Петр Христианович стал выдвигать ящики, как опять пришел хозяин с девкой рыжей-конопатой, которая поставила на подоконник поднос серебряный с малюсенькой фарфоровой чашечкой, в которой был кофе. Запах пополз по комнате, забрался Брехту в нос и дал команду отложить архивариусные дела и заняться организмом. Нужно пять таких чашечек и пару пирожков этих божественных с малиной. – Петр Христианович, не буду вас больше беспокоить. Съезжу в Синод. Дел за несколько дней, должно быть, накопилось. Брехт вчера проходил по Сенатской площади. Зданий Сената и Синода еще нет. Позднее построят. Синод сейчас располагается в здании Двенадцати коллегий, которое находится на Университетской набережной Васильевского острова. Напротив Английской набережной. Блин. А ведь ему нужно было вчера появиться там. Посмотреть на дом на Галерной, где сейчас поселился новый английский посол барон Аллейн Фицгерберт. Пора засвидетельствовать ему свое почтение. – Дмитрий Иванович, а можно мне и завтра прийти к вам, вон сколько бумаг. Боюсь, не успею сегодня. – Да хоть переселяйтесь. Не стесните, и Марфе Васильевне – хозяйке нашей приятно будет. Скрасите разговором скуку хозяйки дома. Опять же Ин… Опять же и мне вечерами будет с кем словом обмолвиться. – Спасибо, дорогой Дмитрий Иванович, так, наверное, и поступлю. Голова трещит, Дмитрий Иванович, нельзя попросить диву вашу рыжую принести еще четыре таких чашки кофею и пирожки эти божественные с малиной. – С удовольствием. Дак, может, вам в столовую подать, и жена моя – Аграфена Ивановна, скоро завтракать будет. – Нет, спасибо, Дмитрий Иванович, неизвестно, сколько у меня времени осталось. Завтра последует команда в Москву отбыть, и придется. А хотелось бы с мыслями генералиссимуса нашего ознакомиться о методах борьбы с узурпатором.