Брехт план не поменял. Выглядел он так. Как только карета с поляками заезжает в тоннель этот или подворотню, так они на своей карете перекрывают полякам путь к отступлению. Ваньша-мелкий остается на козлах, а они вчетвером окружают карету поляков и тесаками их дезертиры, привыкшие уже к этому оружию, а он кортиком адмиральским, отправляют Чарторыйских и их охранников в ад. Тесак – это почти меч. Общая длина семьсот миллиметров, длина клинка пятьсот. Сейчас в армии им вооружены нижние чины саперных войск. Так и называется эта штука – «Тесак саперный солдатского образца 1797 года». Тяжеленная двухкилограммовая штука. Ширина лезвия почти десять сантиметров. Даже если тупым по башке стукнуть, то каюк однозначный, а острый голову просто на две части располовинит. В Студенцах, выбирая оружие для дезертиров, именно на них Петр Христианович и остановился. Практиковались Ивашки и Сема – свиней забивая. С одного удара кабанчика отправляли этой штукой в их свинячий рай. Для этого экса одежду опять взяли измайловскую. Толька Сема, у которого она вся в крови, пойдет в красном английском мундире, он и остановит карету в этом тоннеле. Сразу видно, что это иностранец, у нас в таких мундирах, на фрак похожих, нет никого. Событие двадцать четвертое Зачем каторжнику часы? Им и календаря хватит. Никто два дня графа Витгенштейна не трогал, а он боялся из дома выйти, вдруг опять кому из сильных мира сего понадобится. Ситуация с английским послом была совсем непонятная. Тишина. За газетами Петр Христианович людей посылал, но цензура, видимо, работала, про все было, про виды на урожай, про смерть от «родовой горячки» сестры императора Александра в Вене, про премьеру в театре, про продажу домов и целых имений, а про убийство английского посла ни слова. Как и про польскую организацию «Великая Польша от моря до моря». Ну, те полторы тысячи наглов, что сейчас живут в столице, не могут не знать и шепчутся, скорее всего, но их шепот в газетах не печатают. Совсем стемнело, когда Брехт вывел свою банду на операцию возмездия, которой по привычке дал название. Вспомнил фильм «Зеленая карета», по нему и назвал. Это где Мерзликин играет. Карета у князя Чарторыйского красная. Вроде дальтоники некоторые красный цвет с зеленым путают. Остановились возле следующего дома, Ваньку маленького посадили на козлы бдить, а сами за шторками сидели, поглядывали на улицу. Вчера карета князя от Зимнего дворца прибыла с братьями в десять вечера. Или около того, ручных часов нет ни у Брехта, ни тем более у Ивашки-младшего, что вел наблюдение за домом. Когда Чарторыйские скрылись в подъезде, Ванька прибежал и Петру Христиановичу доложил, тот и глянул на часы, что стояли в углу кабинета Валериана Зубова на комоде резном золоченом. Они показывали десять вечера, но сверять было не по чему, и потому могло быть и больше, и меньше. Время тянулось медленно, потом стало еще медленней, рука сама собой пыталась вылезти к глазам, чтобы те посмотрели, сколько минут прошло. Нет часов. Наверное, уже где во Франции или Швейцарии начали брегеты небольшие делать, а не луковицы огромные. Пока без стекол, но делают. Изобрели же уже даже хронометры. Читал даже в газете Брехт, что в Москве, кажется, какая-то часовая фирма выпустила аж 70 часов в прошлом году. Нужно будет зайти в… ювелирный, должно быть, магазин, часы сейчас роскошь и их ювелиры делают. Туда давно нужно сходить и попытаться часть вещей, что досталась им после ограбления ювелира в Москве преступным семейством, реализовать. Брехт чуть побаивался это делать. Не так много в России иностранцев, владеющих ювелирными магазинами, могут узнать товар, а про то, что их товарища в Москве замочили, точно должны уже узнать. Потому сильно и не спешил. Кроме того, мысль одна пришла, как с помощью этой ювелирки улучшить позиции России на Кавказе и себе имя сделать. Но мысль пока была сырая – нужно все взвесить. Да и попасть еще на тот Кавказ надо, ни поездов, ни самолетов, за пару дней до Дербента не добраться. Вот скоро там война начнется, и его туда отправят. Тогда можно будет и попробовать план реализовать. Бряк. По крыше кареты, в которой они сидели, Ивашка-младший черенком кнута стукнул. Это был сигнал, что появилась красная карета младшего Чарторыйского и, значит, начинается операция «Зеленая карета». – Выходим, орлы. – Петр Христианович толкнул дверцу и первым выскочил на мостовую, холодный ветер сразу забрался под рубаху. Зябко. Весна не спешила в Северную Пальмиру, еще и дождик нудный покапывает. Нашел Петр место для столицы, если море нужно, то чего бы в Одессу не перенести стольный град. Карета приближалась быстро, и Брехт поспешил юркнуть в подворотню, нельзя допустить, чтобы она въехала во внутренний двор, там из окон увидят слуги и обитатели других этажей. Тревогу могут поднять. На подельников граф не оглядывался. Главное – затормозить экипаж в этой мертвой для свидетелей зоне. Успел, не так просто на четверке развернуться на не сильно широкой улице и въехать в небольшой зев этого тоннеля. Он перегородил дорогу передней паре роскошных белых в яблоках лошадей. Себе бы забрать, но нет. Эта операция никакой экспроприации не предусматривала, просто нужно очистить мир от двух братиков. Зажились. Лошади, напуганные его махами руками, присели на задние ноги, стараясь затормозить своих товарок во второй паре и карету за ними. И граф бросился к козлам. Там сидели двое. В плане второго не было. Брехту просто нужно было заколоть кучера. На голове у графа была маска, сшитая его дворовыми вышивальщицами в Студенцах. Оскаленная морда Черта. Возница отпрянул и даже открыл рот, чтобы закричать, но Петр Христианович уже сунул ему клинок кортика синявинского в горло и перерубил гортань, не как у Тарантины фонтанами, а толстой пузырящейся черной струей из горла разрубленного хлынула кровь. Не на Брехта, потекла по горлу и дальше на одежду. Сидящий справа от кучера мужик был прямо… как будет по-польски – борзый. Он выхватил из-за пояса пистолет и нацелил его в Петра Христиановича. Секунды ляху не хватило, адмиральский кортик и этому в горло впился, крови отведать вражеской. Как там, в романах про попаданцев в магические миры, обязательно главные герои там приобретают волшебные живые клинки, которые нужно кровью вражеской потчевать. Ну, за последнюю неделю Брехт свой клинок насытил, должно быть. Вон, без промаха бьет. Подзарядился. Все, счет пошел на секунды, граф спрыгнул с облучка и в два широких шага преодолел расстояние до дверцы кареты, с той стороны уже слышалась возня. Что-то у Семы не заладилось. Брехт дернул что есть силы дверцу кареты на себя. Неудачно, именно в это же мгновение дверь и с той стороны попытались распахнуть, и возможно даже ногой. В результате дверь утащила Петра Христиановича за собой, и он поскользнулся на дурацких деревянных каблуках, бамс и уже под каретой лежит. Да еще лошади дернулись, видимо, запах свежей крови до них добрался. Чуть не наехало колесо на Брехта, еле успел выкатиться из-под колеса. Ивашка, который Иннокентий, стоял в проеме дверном кареты и тыкал туда тесаком. Эх, не то оружие выбрали. Нужно было шпаги брать. Висели же у Валериана Зубова на стене в одном из залов. Они длиннее. Тесак, с его пятьюдесятьюсантиметровым лезвием, явно не доставал до обороняющихся внутри кареты. А у него кортик такой же длины. В карете заорали, достал кого-то Ивашка, или это Сема с той стороны. Брехт поспешил к заднему окну, замахнулся и гардой выстеклил его. Бабах. В ответ из кареты грянул выстрел. Пистолет граф с собой на всякий случай взял. Наверное, его время настало. Петр Христианович оттолкнул Ивашку и выстрелил в ближайшую тень. Бабах, ну теперь все полицейские сюда бегут с центра города. Бросив пистоль в карету, Брехт ткнул кортиком в сидящего напротив убитого поляка. В орден, что ли, попал, в металл ударилось лезвие. Граф повторил, на этот раз клинок вошел хоть и в тугую, но податливую человеческую плоть. Петр Христианович выдернул кортик и ткнул в тело еще раз, метя чуть повыше. Опять удачно. На всякий пожарный пару раз ткнул кортиком и в того, что под выстрел подвернулся, товарищ был жив – хрипел. – Сема, что там?! – выкрикнул Брехт, пытаясь разглядеть противоположную сторону кареты. – Готово. – Уходим. Событие двадцать пятое Я рекомендую вам заботиться о минутах: часы сами позаботятся о себе. Филип Стэнхоуп – Ванька, уезжай, покрутись по городу, – крикнул Брехт маленькому кучеру. Поздно, не уехать. Минутки не хватило, даже десятка секунд, не упади он под карету, и все задуманное бы получилось. А так!.. Со всех сторон слышались свистки. Ну, прорабатывали и этот вариант. Ваньша-младший должен тогда быстрее сматываться с каретой. Даже если его и остановят, то внутри никого, довез господина графа до прошпекту и возвращается. Наше дело телячье, обделался и стой. Только это на самый крайний случай, именно если они начнут стрелять или по ним. Тогда переполох в центре города знатный поднимется. Рядом ведь посла убили, и полиция приведена в состояние повышенной бдительности. Сами должны были уходить в разные стороны поодиночке, но с этим тоже опоздали, словно облаву полицейские устроили, с обеих сторон десятки свистков. Прямо оркестр целый. – Назад! Все, назад! – рыкнул дезертирам заметавшимся Брехт. – В подворотню назад. Пробежали мимо кареты с кучей мертвецов и оказались в небольшом закрытом колодце двора. С трех сторон стены домов, выхода на другую улицу нет. Эх, неудачно Чарторыйский-младший поселился. Нужно было что-то делать. Как в кино забраться по пожарной лестнице на крышу и перепрыгнуть на другой дом не получится, во-первых, не кино и десять метров не перелететь, а во-вторых, тупо пожарных лестниц нет. Слишком дорого железо, чтобы такую хрень к домам приделывать. И по водостоку не вскарабкаться, их тоже нет. – Сема, в каком доме поляки живут и на каком этаже? – принял решение Петр Христианович под приближающуюся трель свистков. – Здесь, на втором, – указал Тугоухий на ближайшую огромную дубовую резную дверь. Из двери именно в это время выскочил слуга в таком же, как у Гюстава, шитом золотом одеянии председателя кабинета министров. А следом явно пан в уланском наряде, только сине-красных цветов, вроде нет таких полков в России. – Туда, этих с собой. – Брехт подбежал к улану и всадил ему кортик в солнечное сплетение. Потом вынул и добил в горло. Семен в это время подскочил к ливрейному и со всего замаху рубанул ему тесаком по лбу. Кость явно прорубил, кровь так и брызнула во все стороны. Петр Христианович распахнул дверь пошире, Ивашки занесли убитых, и Брехт закрыл дверь, одновременно оглядывая помещение. Большой холл, из которого на второй этаж вела зигзагами лестница с коваными перилами. – Туда этих, под лестницу, – граф первым взбежал на один пролет. Пока никого. Он дождался, пока Ивашки затащат убиенных под лестницу, с глаз долой, и присоединятся к ним с Семой. – И что теперь делать, где ховаться? – правильный вопрос задал Тугоухий. – Должен же быть черный ход для прислуги. Нужно захватить «языка». – Языка? – Ивашки хором. – Человека, который расскажет, где здесь черный ход, – рыкнул Брехт. – Пошли дальше. На второй этаж. Еще один выбежал улан в ненашей форме и саблей длиннющей в руке. И с рожей зверской. И с походкой пьяной. И с замахом на рубль. И с ударом… Глава 10 Событие двадцать шестое Вот голова твоя, мой друг, А вот твоя рука. Но как от головы до рук Дорога далека! Мирза Шафи Вазех Чарторыйский, который Адам, сильно повлияет на политику России. Он входил в «негласный комитет» Александра, а позже занимал пост министра иностранных дел Российской империи. И добивался только одного, чтобы Россия практически воссоздала царство Польское и предоставила ему максимальную автономию, и почти ведь удалось товарищу – Александр плясал под его дудку, разрешил даже женой пользоваться. Малость помешала – поражение при Аустерлице. После этого любовь его к Александру охладеет, и он начнет заниматься восстановлением польской армии, которая почти вся, при появлении Наполеона, переметнется на его сторону. А в 1830 году Адам Чарторыйский практически возглавит очередное восстание. А в Крымскую войну опять будет вербовать и снабжать поляков, чтобы те участвовали в войне на стороне Турции против России. Плохо это или хорошо? Хорошо, наверное. Человек последовательно боролся за свободу и независимость своей страны. Свободы, ее никогда много не бывает. Да, Польша имела свою конституцию и своих правителей, свою валюту и свои университеты. И не надо содержать армию. Живи, развивайся, все налоги остаются внутри страны. Про религию и вообще говорить не стоит. Никто католиков не трогал. Но людям нужна была полная свобода. Только Николай после очередного восстания чуть гайки закрутит. А Адам? Адам умрет в возрасте девяносто одного года в своем имении под Парижем. Ничего не добившись. Вообще ничего, кроме причинения вреда России, поляки будут убивать русских. И сами тысячами гибнуть, но какое дело до этого Адаму. Это борьба за свободу и власть, королем независимой Польши от можа до можа хотел стать, а за свободу и власть нужно расплачиваться кровью. Всегда. И всегда чужой. Теперь не получится у «сердечного друга» влиять на молодого восторженного императора, витающего пока в облаках. Завтра найдут вторую записку от организации «Великая Польша». Точнее, найдут сегодня, но среди ночи не будут же будить императора, утра дождутся сатрапы. Хотелось бы Брехту поглядеть на дело рук своих. Поглядеть на Александра, команды раздающего войскам. Для этого малость нужна – дожить до завтра и не попасться в лапы полиции. Синий кристалл в кармане не появился и в случае смерти очередной исторической эпохи не будет. Будет смерть. Не интересный вариант. Желательно умереть в глубокой старости, и чтоб молодые пейзанки красивые стакан воды подавали. Они взбежали на площадку второго этажа, где польский сине-красный улан с ходу бросился на Витгенштейна в атаку. Противостоять с легким и коротким кортиком тяжелой уланской сабле тяжело. Заведомо проигрышная ситуация. Ну, это если вступить в сабельную рубку. От первого удара Брехт уклонился, клинок рассек воздух в сантиметрах от плеча. Удар был коварный. По диагонали. Графу пришлось при его росте почти лечь на пол. И тут он и воспользовался своим ростом. Петр Христианович перевернулся на спину и ногой сначала подсек ногу поляку, а потом, когда тот заплясал, пытаясь восстановить равновесие, зарядил деревянным каблуком по тому месту, откуда ноги не растут, нет, там чего-то растет, но ногой оно не называется. Попал. Улан хрюкнул и присел. Брехт не доставал до него. Не всегда кортик хорош. Зато достал Ивашка, который Кеша, он с размаху богатырского рубанул тесаком. В голову кудряво-завитую определенно метил, но поляк верткий – уклонился, хоть и покалеченный был уже в самое естество. Потому вертикальный рубящий удар двухкилограммового тесака пришелся по краю плеча. Хрясь, и рука с саблей лежит отдельно от поляка. Поляк прилег рядом. Н-да, не скрыть уже их пребывания в этом доме – лужа крови, увеличивающаяся с каждой секундой, все полицейским поведает. Брехт встал, и кортик в выпученный глаз улана вставил. Ничего личного, может, и не нравился ему серый глаз ляха, не из-за этого, просто мучиться не будет напрасно человек. Не изверги[9] же они. Больше никто не нападал на «неуловимых мстителей». Брехт посмотрел на руку с саблей. Пригодиться может, вдруг с кем еще рубиться придется. Попытался эфес из руки вытащить. От ведь у ляхов руки загребущие, не хотела синяя рука отдавать саблю. Еле выцарапал, пальцы по одному разжимая. А пока разжимал, понял, что лох последний. Нужно двери было запереть, вон, и ключ торчит огромный из створки, и засов есть. Петр Христианович сбежал по лестнице вниз и запер дверь на замок, а потом и кованый железный засов выдвинул. Дверь толстая, дубовая, укреплена полосами металла, непросто будет сломать. Все бы хорошо, только неизвестно, есть ли из этой квартиры другой выход и не стоят ли там уже полицейские. «Языка» нужно было брать срочно. – Пан! – на лестницу из двери в какое-то помещение показалась красивая рожица с обвитыми вокруг головы косами, прямо как у Юлии Тимошенко, да и похожа немного, моложе только. Хотя Газовая принцесса тоже молодой когда-то была. – Где пан Адам? – на франко-польском спросила. Блин. Тут и женщины еще. Не убивать же их. – Убит. Где второй выход? – Брехт двинулся к двери.