По дороге в пекарню мы увидели, как под моросящим дождем несколько мужчин в рабочей одежде с сосредоточенным видом устанавливали вдоль улицы белые столбы. Пес серьезно обнюхал уже установленные и пометил свою территорию. В меру своих сил, поскольку прогулка оказалась более продолжительной и мокрой, чем обычно. К тому моменту, как мы выбрали булочки к воскресному чаепитию (такова уж наша обжорная жизнь – «улитки», «улитки» и еще раз «улитки»!) и отцепили собачий поводок от специального крючка, оказалось, что на каждом столбе уже развевается датский флаг. Белые кресты на кроваво-красных прямоугольниках колыхались на ветру, придавая улице торжественный и величественный вид. Мы и не думали, что живем в таком особенном месте. – Интересно, что это значит? Может, к нам едет королева? – с надеждой спросил Лего-Мен. Даже трудно себе представить, что королева Дании Маргрете однажды воскресным утром решит заглянуть в Стиксвилль-на-Море, поскольку вряд ли этот город значится в планах ее величества. Однако я решила не разочаровывать мужа. – Может быть… Мы направились к дому, а пес быстро нашел себе дело – стал ревниво охранять коричневый бумажный пакет с булочками. В этом месяце в Ютландии зацвел рапс, и все окрестные поля окрасились ярко-желтым цветом. Свернув за угол, мы увидели знакомую церковь – суровую и прекрасную, типично скандинавское строение; словно белая ракета, она вырисовывалась на фоне серого неба и полей лимонного цвета. Храм был ярко освещен несмотря на десять утра. В поле поблизости стояло несколько десятков машин. Это зрелище нельзя назвать привычной картиной. Обычно красивая церковь казалась почти безжизненной и воспринималась как элемент архитектурного декора на фоне скандинавского ландшафта. Но сегодня жизнь здесь била ключом. Пес остановился, приподняв лапу, насторожив уши и выпрямив хвост. – Я здесь никого не видел с самого нашего приезда, – заметил Лего-Мен. Пес уже рвался с поводка, надеясь разузнать, что там происходит. Мы растерянно наблюдали, как настоящие люди прибывали в наше захолустье. Вдруг послышался низкий, едва различимый звук, который постепенно становился все громче. Раздался рев двигателя и громкая музыка с оглушительными басами. Когда звук достиг громоподобного крещендо, мы увидели огромный черный «хаммер». За этой зловещего вида машиной с тонированными, словно у гангстеров, стеклами появился длинный сверкающий лимузин, который с трудом двигался по узкой улочке. Мы привыкли к тому, что здесь ездят трактора или семейные автомобили, трейлеры или прицепы с яхтами. Однажды Лего-Мен увидел «фольксваген-жук» (памятный день…). Но еще ни разу с момента приезда в Данию мы не видели ничего подобного. За лимузином следовал кортеж из нескольких мощных американских автомобилей, карета Золушки, запряженная лошадьми, а потом еще два лимузина. В нашей идиллической местности все это выглядело немного дико. Парковка возле церкви уже стала напоминать центр Лидса в субботу вечером. Из машин выходили девочки-подростки в бальных платьях и мальчики в костюмах. Все они старались не испачкать свою сверкающую обувь. Пес был вне себя от радости. (Новые люди! Можно играть! У них есть еда! Это КЛАССНО!) И для него, и для нас это было самое необычное происшествие с момента переезда. Пес поскуливал, отчаянно виляя хвостом, и тянул нас с такой слой, что поводок врезался мне в ладонь. Не успела я произнести: «Не очень-то это прилично для дрессированной собаки…», как он уже сорвался с поводка и бросился вперед. Словно в замедленной съемке мы наблюдали, как пес радостно кинулся к группе подростков. Происходящее было похоже на начальные кадры фильма «Черный красавец» в миниатюре (все-таки пес, а не жеребец), только с гораздо более грязным исходом. Как образцовый собаковладелец-супергерой Лего-Мен метнулся наперерез нашему псу. Он уронил пакет с булочками и начал охоту, загребая в воздухе руками в стиле Усейна Болта[52]. Я избрала иную тактику, которой меня научили на курсах дрессировки. Оторвав кусок булочки, я подбросила его в воздух с криком: – Сюда, мальчик! Сюда! Я рассчитывала, что на еду он прибежит обязательно. Не угадала ни одной буквы! Пес несся вперед, следом тащился поводок, хвост вилял, язык свисал из раскрытой пасти. Он направился прямо к миниатюрной блондинке, которая только что вышла из последнего лимузина. Девушка совершила роковую ошибку, когда решила погладить собаку. Пес взвыл от радости и ответил на ласку соответственно: подпрыгнул и поставил две грязные лапы на бледно-розовое шелковое платье. – Не-е-е-е-е-е-т! – в ужасе вскричал Лего-Мен. Но было слишком поздно. Девушка из лимузина и ее друзья кричали. Я вопила. Родители девушки, оставаясь на удивление спокойными, пытались отряхнуть розовое платье и оценить степень ущерба. Все начали осматриваться, пытаясь понять, откуда взялась собака. В этот момент появились двое англичан в резиновых сапогах с пакетами в руках. Взмокнув от смущения и страха, мы лишь повторяли: – Undskyld! («Извините»). Мы пытались вспомнить, как сказать: «Мы в ужасе! Пожалуйста, позвольте нам рухнуть к вашим ногам в эту прекрасную датскую грязь и купить вам новое платье или хотя бы оплатить химчистку…» Нам удалось взять собаку на поводок. И тут произошло чудо! Мать девушки достала из лимузина чехол, в котором было точно такое же платье, только бледно-голубого цвета! Девушка кивнула и отправилась переодеваться. Мы изо всех сил держали собаку. С изумлением наблюдали, как девушка скрылась в лимузине и уже через минуту появилась в идеальном новом платье. – Это не сон? – пробормотал Лего-Мен. – Думаю, нет, – неуверенно ответила я. – У нее было запасное платье? Прямо в машине? На всякий случай? Я растерянно покачала головой, а девушка дружески помахала нам и направилась в церковь, сопровождаемая товарищами и семьей. Поразительно дружелюбная толпа, вместо того чтобы растерзать нас, последовала за девушкой. Когда извиняться уже было не перед кем, мы повернулись и побрели к дому. У меня не было рациональных объяснений. Какое-то безумие! По дороге домой повсюду в садиках соседей мы видели украшенные беседки. Автомобили ресторанной доставки прибывали один за другим. Люди в белых поварских колпаках расставляли столы и выгружали из машин еду. – Может, это какая-то безумная вечеринка, на которую мы не приглашены? – вслух предположила я. Появившаяся в этот момент мобильная установка диджея только подтвердила мою догадку. – Разумная мысль, – согласился Лего-Мен. Возле дома мы встретили Дружелюбную Соседку. Я поздоровалась и спросила, что происходит в городе. – А, да, да! – с энтузиазмом закивала она. – Начинается сезон конфирмации[53]! В вашей стране такого нет? Я ответила, что конфирмация у нас есть, но ее никак нельзя назвать «сезоном» для юных дебютанток. – А, понимаю, – ответила соседка, посмотрев на нас с сожалением. Я буквально читала на ее лице: «Остается лишь пожалеть тех, кому не посчастливилось родиться в Дании». – У нас это вовсе не повод для поездок на лимузинах, – добавил Лего-Мен. – На лимузинах? Но ведь это традиция, – удивилась Дружелюбная Соседка. – В особенный день нужны красивые машины! Ну конечно! Всем известно, что Иисус в восторге от роскошных лимузинов… Сообщив нам о том, что конфирмация – важное событие в Дании, Дружелюбная Соседка извинилась и поспешила удалиться. У нее на сегодня два приглашения, поэтому ей нужно упаковать подарки и подготовиться не к одному, а сразу к двум конфирмационным банкетам: – Очень много дел! Банкеты? Подарки? Лимузины?! Совершенно не похоже на мою конфирмацию: мне было двенадцать лет, меня привели в местную католическую церковь, все прошло очень быстро и буднично, а потом у бабушки мы перекусили сэндвичами с ветчиной. Я пришла на конфирмационное торжество в наряде сомнительного вида – юбка-брюки в цветочек, а моим единственным украшением стала яркая резинка на волосах. Ни банкета, ни диджеев, ни беседок в саду, и возила нас троих мама на своем темно-синем «рено-5» (зато турбо!). Вернувшись домой, мы все оставшееся утро отмывали собаку, тайком поглядывая на конфирмационные торжества, которые разворачивались повсюду. Сначала доставили цветы, потом воздушные шарики. Лего-Мен уверял, что заметил шоколадный фонтан в беседке, установленной в садике нашего пожилого соседа на радость кому-то из внуков. Нас снедало любопытство, но мы понимали, что получить приглашение вряд ли удастся (по крайней мере в этом сезоне). И тогда я обратилась к своему консультанту по вопросам культурной интеграции, Пернилле Чаггар, которая еще в январе доходчиво объяснила мне концепцию хюгге. – Конфирмация – важное событие, – сказала она. – Это традиция! Ну вот, опять традиция! В феврале датчане наряжаются и угощают друг друга особыми кексами в день Fastelavn, на Пасху делают бумажные салфетки и снова пекут особые кексы, на Рождество вывязывают сердечки, сооружают уродливых эльфов и марципановых свинок и опять же пекут особые кексы. Похоже, в Дании на все праздники имеются ритуалы (и особые кексы!). Традиции и связанные с ними обычаи свято почитаются датчанами и дают им ощущение безопасности, стабильности и принадлежности. Недавно я читала о результатах исследований, проведенных в университете Миннесоты, которые показали, что ритуалы привносят в жизнь радость. Наблюдая за датчанами, я не могла с этим не согласиться. «Напоминает клубы по интересам, – подумала я. – Только занятие проходит в выходные и днем, а не как обычно вечером по будням. Традиции охватывают целый год!» Датчанам нравится блюсти традиции. Это позволяет им чувствовать, что их жизнь из года в год следует по пути привычного комфорта. – Наша религия – еще одна традиция, – сказала Пернилле. – Это очень важно для большинства датчан. И конфирмация не исключение, а событие, которое имеет собственные правила и ритуалы. Большинство датчан проходит конфирмацию примерно в четырнадцать лет. В конфирмационной церемонии принимает участие около сорока подростков. Это настоящий праздник для детей. Все наряжаются, повсюду вывешивают флаги. В церкви на церемонии обычно присутствуют друзья и родственники, а потом все фотографируются, и затем начинается торжественный обед с песнями и тостами, который перетекает в вечеринку с развлечениями и морем подарков. Сегодня датчане к конфирмации подходят с размахом. Двадцать лет назад, когда проходила моя конфирмация, такого и в помине не было! – У меня тоже! – подтвердила я, припомнив свою резинку на хвосте. Мы обе согласились с тем, что были многого лишены, а современная молодежь даже не понимает, как ей повезло. Потом я вернулась к делу: – И сколько же в Дании тратят на конфирмацию? – Много, – ответила Пернилле. – Ведь теперь на полную ставку работают оба родителя. А если родители состоят в разводе, то, организуя торжество в честь конфирмации, они отчасти пытаются искупить свою вину перед ребенком: «Мы не посвящали тебе много времени, зато устраиваем в твою честь настоящий праздник! Вот виртуальный скотч, давай попытаемся все склеить!» Кроме того, многие датские родители просто не в силах отказать своим детям и заваливают их подарками, как на свадьбу или юбилей. Пернилле сказала, что обычно дарят деньги, причем сумма сопоставима с затратами на развлечения (включая еду и напитки). И чем ближе родственники, тем больше денег дарят. Если вы решили вручить какой-то настоящий подарок, то вам придется потрудиться. В списке желанных конфирмационных подарков значатся iPhone, ноутбук, часы, ювелирные украшения, дорогие путевки. В среднем, по данным банка Nordea, на подарок к конфирмации расходуется около 17 тысяч крон (1 980 фунтов или 3 200 долларов). «Немало для датского равенства», – подумала я. Магазины получают огромную прибыль в сезон конфирмации. Во многих витринах можно увидеть плакаты: «Не забывай! Ты можешь обменять свои конфирмационные подарки до 1 июня!» Рекламируются конфирмационные открытки, костюмы, платья, обувь и, конечно, особые датские кексы. Денежные подарки подростки реализуют в «голубой понедельник». После завершения церковных церемоний и семейных праздников подростки, прошедшие конфирмацию, получают выходной и отправляются по магазинам. Чаще всего ребята покупают одежду и гаджеты, а потом хвастаются своими приобретениями перед друзьями и распивают сидр. По крайней мере, мне так говорили. – А как все это соотносится с понятием Бога? – спросила я. – Ну… – замялась Пернилле, и по ее тону стало понятно, что Бог в этом почти не участвует. В Дании конфирмация воспринимается как момент, когда Бог подтверждает свое обещание присматривать за человеком, данное Им в момент крещения. Другими словами, в Дании не человек подтверждает верность Богу, а Бог – верность человеку. В подобной ситуации не имеет значения, собирается ли подросток ответственно посещать церковь или нет. Неважно даже, искренне ли он верует. – В датском протестантизме отсутствует страх перед Богом, – пояснила Пернилле. – Конфирмация в евангелической лютеранской церкви – это не таинство, а ритуал перехода из детства во взрослую жизнь. И конечно, праздник для всех. Я прямо-таки услышала негодующие восклицания своей бабушки. – Большинство семей считает конфирмацию праздником взросления. Дания – не слишком религиозная страна, и родители не заставляют детей проходить конфирмацию. В некоторых семьях детям готовы устроить праздник с подарками, даже если они не пойдут в церковь. То есть у нас конфирмацию проходят только те дети, которые действительно этого хотят. Праздники без церковной церемонии ничуть не уступают традиционным по торжественности и количеству подарков, но многие подростки выбирают церковный обряд. Наверное, они воспринимают это как демонстрацию своей самостоятельности. В Дании придается большое значение воспитанию самостоятельности и ответственности за свои решения, а участие в конфирмации – одно из первых решений, которое подросток принимает сам. Да, судя по всему, самостоятельность для датчан гораздо важнее религии. Работая над книгой, я встретилась со священником Ману Сареном, чтобы узнать о религиозности датчан. Выяснилось, что он совершенно спокойно воспринимает подобный подход к вере. – У датчан интересное отношение к религии, – сказал он. – В мире немного стран, где такой значительный процент населения исповедовал бы государственную религию. Население Дании составляет 5,5 миллиона человек, из них 4,4 миллиона являются лютеранами. Однако большинство людей не придает особого значения конфессии. Как правило, детей крестят при рождении. Их регистрируют в ближайшей церкви, если только родители не подадут специального запроса на проведение светской процедуры. Многие датчане считают своим долгом платить церковный налог – до полутора процентов заработка в зависимости от места проживания, что воспринимается как еще один способ поддержать величие нации. В результате лютеранская церковь в Дании считается государственной и финансируется за счет налогоплательщиков. Тем не менее, по данным Центра паллиативной помощи, в загробную жизнь верят только 28 процентов датчан (в США этот показатель составляет 81 процент), и лишь 16 процентов верят в рай (в США – 88 процентов). Опрос, проведенный в 2014 году газетой “Berlingske”, показал, что примерно каждый пятый датчанин считает себя атеистом. Я была удивлена. Многие исследования подтверждают связь религии со счастьем. Например, ученые Колумбийского университета пришли к выводу, что вера избавляет человека от депрессии. Однако несмотря на высочайшие показатели уровня счастья и значительное количество прихожан государственной церкви, Дания является одной из наименее религиозных стран мира. Люди редко посещают церковь, а дети учатся в светских школах и гражданских институтах. Значительная часть населения считает себя атеистами (или, по крайней мере, агностиками). Я спросила Ману Сарена, что он думает о результатах подобных общенациональных опросов и исследований. – Большинство датчан ходят в церковь только на крещение, свадьбы, похороны и в Рождество, – сказал Ману. В отличие от других христианских стран, в Дании Пасха не считается большим праздником: 48 процентов населения воспринимают Пасху как хороший повод провести время с семьей и лишь 10 процентов связывают это событие с церковью и христианским торжеством. Об этом говорится на официальном сайте Дании. По данным статистики, в 2013 году только три процента населения регулярно посещали церковь. В таких условиях церковным приходам трудно удерживать свою паству, и храмы повсеместно закрываются. Сохраняют популярность лишь те немногие приходы, которые сумели перестроиться и живут в ногу со временем. Например, в некоторых городских церквях теперь дают «службы спагетти», когда после мессы прихожан угощают пастой. – В Дании церковь повсеместно открыта для нужд прихожан, – рассказывал Ману. – Это как наша система соцобеспечения: если вам нужна церковь, она всегда рядом. Церковь входит в систему государственной «страховочной сети» и является частью «датского пути». Именно это делает датчан такой счастливой нацией. Ману заверил меня, что его самого это вполне устраивает: – Свой уровень счастья я бы оценил на «девять с половиной» из десяти. У меня есть все необходимое, и я не мог бы даже мечтать о чем-то большем. Психологи из университета Британской Колумбии в Ванкувере пришли к заключению: чем выше уровень образования и благосостояния нации, тем менее люди склонны верить в божественное начало. Глобальный индекс религиозности и атеизма, рассчитываемый Международным исследовательским центром Гэллапа, наглядно демонстрирует, что основным показателем тяготения нации к религии является бедность: именно беднейшие страны – самые религиозные в мире. Единственное исключение составляют Соединенные Штаты. Но даже в такой глубоко религиозной стране, несмотря на ее богатство, нет всеобщей доступности к медицинскому обслуживанию, отсутствует стабильность на рынке труда и надежная система социального обеспечения, что ставит США в один ряд с развивающимися странами. Ученые из университета Британской Колумбии полагают, что обществам, в которых имеется стабильная, безопасная и обеспеченная жизнь, нет нужды искать утешения в Боге. Вот почему Данию и ее скандинавских соседей, Швецию и Норвегию, часто называют самыми светскими странами мира. Скандинавам нет необходимости молиться и просить Всевышнего, чтобы все у них было в порядке, – этими вопросами занимается государство. А поскольку в стране не закрепилась привычка посещать церковь, то следующее поколение будет менее склонно бывать на воскресной мессе, надевая свой лучший костюм. Как показывают исследования английского университета Сент-Мэри, если родители не отличаются религиозностью, то вероятность того, что религиозным будет их ребенок, составляет всего три процента. Однако природа, как известно, не терпит пустоты, поэтому важные жизненные вопросы у людей по-прежнему остаются. Религия пытается упростить своим верующим поиск ответов на них. Но как быть атеистам? В этом отношении датчанам помогает наличие общих ценностей, однородность общества и слепая вера в «датский путь», поддерживаемая конфессией. В тот период, когда я работала над книгой, Ману состоял в движении «Священники за гендерное равенство», что, согласитесь, свидетельствует о его прогрессивном мировоззрении.