— А я думала, что наш парк открыт для всех, он — всеобщее достояние, — сказала Линда. — Нам в школе так говорили. — В какой-то мере это так, — ответил Халлек. — «Всеобщее» означает общую собственность жителей городка. Налогоплательщиков. Банг! Ложь № 2. Налоги никакого отношения не имеют к общественным территориям в Новой Англии. — Налогоплательщики? — сказала она с недоумением в голосе. — Надо получить разрешение на использование общественных угодий. Кланг! Ложь № 3. Эта идея была отброшена в 1931-ом, когда группа фермеров, выращивавших картофель, основала Хувервилль в самом сердце Люистона, штат Мэн. Город обратился в Верховный Суд Рузвельта, но там их даже слушать не стали. И все потому, что хувервилльцы избрали парк Петтинджилл, чтобы разбить там свои палатки, а парк Петтинджилл оказался общей землей. — Так бывает и когда приезжает цирк «Шрайн», — подкрепил он свой довод. — А почему цыганам не дают разрешения? — голос ее уже звучал сонно, слава Богу. — Может быть, забыли что-то оформить… «Ни малейшего шанса, Лин. Только не в Фэйрвью. Тем более, когда видишь парк со стороны Лантерн Драйв и клуба: за этот вид, за такой пейзаж ты приличные деньги заплатил, так же как и за частные школы, где обучают компьютерному программированию для банков на новеньких „Эппл“ и „ТРС-80“, не говоря уж о сравнительно чистом воздухе и тишине в ночи. Конечно же, нет возражений против цирка „Шрайн“, тем более их нет — против празднества „Пасхальное яйцо“. Но цыгане? Извините, — вот Бог, вот — порог, не забудьте вашу шляпу. Грязь мы с первого взгляда распознаем. Руками ее не касаемся. Зачем? Есть прислуга, которая все выметет из дома. Когда грязь появляется в городских общественных местах, у нас есть Хопли». Но эти истины не для девочки-школьницы, подумал Халлек. Такие истины познаются жизнью. Может, узнаешь их от своих однокашниц, или само придет. «Не наши они люди, девочка, и держись от них подальше». — Спокойной ночи, папа. — Спокойной ночи, Лин. Он еще раз поцеловал ее и вышел. Дождь со штормовыми порывами ветра забарабанил по окну его кабинета. Халлек проснулся, словно не от сна, а от дремоты. «Не наши они люди, девочка», подумал он вновь и тихо засмеялся. Звук собственного тихого смеха испугал: только чокнутые смеются в одиночестве. Это и делает их чокнутыми. «Не наши люди». Если раньше он в это не верил, то поверил теперь. Теперь, когда он стал «Худеющим». Халлек наблюдал, как медсестра Хаустона вытянула из него одну-две-три пробы крови из левой руки и расставила их в контейнер, как яйца в картонку. Ранее Хаустон дал ему три карточки на анализ стула и попросил прислать ему результат. Халлек мрачно сунул их в карман, потом наклонился для ректо-анализа, содрогаясь от унизительной процедуры, которая хуже некуда. Жуткое ощущение чужеродного вторжения. — Расслабься, — сказал Хаустон, надевая со щелчками резиновые перчатки. — Пока не чувствуешь обе мои руки на твоих плечах, можешь не беспокоиться. — Он рассмеялся. Халлек зажмурил глаза. Хаустон увиделся с ним через два дня, поскольку, по его словам, главное — анализ крови. Халлек уселся в приторно уютной комнате (картины с изображением парусника-клиппера, борющегося с волнами, глубокие кресла, толстый мягкий ковер серого цвета), где Хаустон консультировал пациентов. Сердце Билли тяжко билось, на висках выступили капельки холодного пота. «Не стану распускаться перед мужиком, отпускающим шуточки в стиле черномазых», сказал он себе с мрачной решимостью и уже не первый раз. «Если придется поплакать, выеду из города, припаркуюсь где-нибудь и сделаю это». — Знаешь, все выглядит прекрасно, — спокойно сказал Хаустон. Халлек заморгал. Страх успел настолько глубоко въесться в его душу, что ему показалось, будто он ослышался. — Что? — Все выглядит прекрасно, — повторил Хаустон. — Можем еще повторить тесты, если хочешь, Билли, но я пока что не вижу в этом необходимости. Скажу более, твоя кровь выглядит даже лучше, чем в двух прежних анализах. Холестерин снизился, то же самое с триглицеридами. Еще больше потерял в весе — моя медсестра зафиксировала утром 217 фунтов. Но что я могу сказать? Ты все еще на тридцать фунтов превышаешь норму, и я не желаю тебе опять потерять из виду собственный член. — Он улыбнулся. — А вот чего бы я действительно желал, так это узнать твой секрет похудения. — Нет у меня никакого секрета, — ответил Халлек. Он испытывал замешательство и огромное облегчение. Точно как пару раз в колледже, когда чудом сдал экзамены, не подготовившись к ним. — Пока воздержимся от выводов — подождем результатов серии Хеймана — Рейхлинга. — Чего? — Твои говенные карточки, — сказал Хаустон и расхохотался. — Может, в них что-нибудь вылезет. Но я тебе скажу, Билли, двадцать три различных анализа твоей крови — отличные. Картина убедительная. Халлек шумно выдохнул. Шумно и судорожно. — Я… мне так страшно было. — Помирают молодыми те, кто такого страха не знает, — ответил Хаустон. Он выдвинул ящик письменного стола и извлек пузырек с маленькой ложечкой, прикрепленной на цепочке к пробке. Ручка ложки, заметил Халлек, была в форме Статуи Свободы. — Примешь малость? Халлек покачал головой. Он был доволен. Ему приятно сидеть тут, сложив руки на животе — на своем уменьшенном животе — и наблюдая, как самый преуспевающий семейный доктор Фэйрвью втягивал кокаин сначала одной ноздрей, потом — другой. Затем он спрятал бутылочку обратно в стол, вытащил другую и коробочку маленьких тампонов. Обмакнул тампон в пузырек и протер им ноздри. — Дистиллированная вода, — пояснил он. — Предохраняет пазухи. — Хаустон подмигнул Халлеку. «И со всей этой дурью в башке он, наверное, лечил детишек от воспаления легких», подумал Халлек. В данный момент доктор Хаустон не мог не вызывать его симпатии, потому что сообщил прекрасную новость. Хотелось только одного: сидеть здесь, сложив руки на уменьшенном собственном животе, и исследовать ощущения нахлынувшего облегчения, испытывать их, как новый велосипед или новый автомобиль. Ему представилось, что когда он будет покидать приемную Хаустона, почувствует себя заново рожденным. Режиссер, снимающий в этот момент фильм о нем, мог бы вполне сделать музыкальным фоном «Так сказал Заратустра» Рихарда Вагнера. От этой мысли Халлек улыбнулся, а потом засмеялся. — Поделись хохмой, — сказал Хаустон. — В этом грустном мире нам нужны любые хохмы, Билли-бой. — Он шумно втянул ноздрями и снова смазал пазухи носа тампоном. — Ничего особенного, — ответил Халлек. — Просто… понимаешь, я уж очень был перепуган. Представил себе, как буду вести себя, пораженный раком. — Может, еще и придется такое представить, — сказал Хаустон. — Но не в нынешнем году. Мне, в принципе, даже и не нужны результаты анализа по Хэйману — Рейхлингу, чтобы сообщить тебе об этом. Рак имеет свое определенное внешнее обличье. По-крайней мере, когда он сжирает тридцать фунтов веса. — Но я-то жрал, как и прежде. Я сказал Хейди, что больше стал заниматься физкультурой. А она мне говорит, что на утренних зарядках столько веса не сбросишь. Только жир свой уплотнишь. — Ну, это не так. Последние исследования показали, что физические упражнения гораздо важнее диеты. Но она права в другом: для мужика-тяжеловеса, вроде тебя, вернее, такого, каким ты был, это необычно. Толстые мужики, которые начинают яро заниматься физкультурой, обычно заканчивают надежным второклассным тромбозом. От него не помрешь, но особенно и не погуляешь, в гольф не поиграешь и тому подобное. Билли подумал, что кокаин делает Хаустона разговорчивым. — Короче, ты этого не понимаешь, я этого не понимаю, — сказал он. — Но тут я уж слишком многого не понимаю. Мой приятель-нейрохирург в городе пригласил меня посмотреть года три назад рентген черепа. К нему пришел студент из университета Джорджа Вашингтона, с жалобами на ослепляющие головные боли. Моему коллеге они показались типичными проявлениями мигрени, и парень выглядел предрасположенным к приступам мигрени. Но там мудрить-то было нечего. Подобные симптомы — признак мозговых опухолей, даже если у пациента отсутствуют обонятельные галлюцинации, — знаешь, то дерьмом пахнет, то тухлятиной, то поп-корном и прочим. Мой приятель сделал ему серию рентгеновских обследований и направил в клинику для анализа спинного мозга. И ты представляешь, что они обнаружили? Халлек покачал головой. — Этот парень по учебе — в лучшей тройке студентов университета, но оказалось, что у него почти отсутствует мозг. В центре черепной коробки обнаружились несколько переплетенных жгутов из ткани коры головного мозга — этакое макраме, представляешь? Мой коллега показал мне снимки. Просто поразительно! Эти жгуты управляли всем — от дыхания до оргазма. А остальная часть черепушки была занята спинномозговой жидкостью. Понять такого мы не могли: получалось, что эта жижа осуществляла его мыслительные процессы. Но так или иначе, он по-прежнему учится, по-прежнему страдает от мигрени и выглядит как человек, страдающий от мигрени. Если не помрет от сердечной болезни, где-то после сорока лет у него это может и пройти. Хаустон выдвинул ящик стола в очередной раз, повторил кокаиновую процедуру, предложил Халлеку, но тот только покачал головой. — Или вот еще, — продолжил Хаустон. — Лет пять назад пришла ко мне пожилая дама, жаловавшаяся на боли в деснах. Она, правда, уже умерла. Если назову тебе ее имя, сразу вспомнишь. Короче, я ее осмотрел и глазам не поверил. Последние зубы у нее выпали лет десять назад, ей уж было под девяносто. Так вот, у этой бабки прорезались новые зубы — пять штук! Не удивительно, что десны болели: третья партия зубов пошла. И это в восемьдесят восемь лет. — Ну, и что ты сделал? — спросил Халлек. Он слушал доктора вполуха, как убаюкивающее жужжание или тихую музыку в магазине поношенных вещей. Голова была занята другим. Наверняка, кокаин Хаустона не давал такого чувства удовлетворения, какое он теперь испытывал и смаковал. Промелькнул было образ цыгана с разлагающимся носом, но в нем сейчас не было больше той темной силы, которая вызывала хронический страх. — Что я сделал? — переспросил Хаустон. — Господи, да что я мог сделать? Прописал ей усиленный вариант мази «Нум-Зит» — чем смазывают десны младенцев, когда у них прорезываются молочные зубы. До смерти у нее еще успели вырасти дополнительно три зуба. — Я и с другими случаями сталкивался — сколько угодно. Каждый врач имеет дело с такими вещами, которым порой нет объяснения. Мы ни черта толком не знаем хотя бы о метаболизме. Знаешь, что это? Химические реакции в клетках, которые поддерживают нашу жизненную энергию, обмен веществ. Есть, к примеру, такие люди, как Данкен Хопли, — знаешь его? Халлек кивнул. Шеф полиции Фэйрвью, гонитель цыган, этакий вариант местного Клинта Иствуда. — Он жрет так, словно каждая еда — последняя в его жизни, — сказал Хаустон. — Святой Моисей, я в жизни не видывал такого обжору! Но вес у него сохраняется постоянно на ста семидесяти. Поскольку рост у него шесть футов, то вес его как раз в норме. У него метаболизм буквально кипит. Он сжигает калории вдвое быстрее, чем, скажем, Ярд Стивенс. Халлек кивнул. Ярд Стивенс был хозяином единственной в Фэйрвью парикмахерской под названием «Выше голову!» А весил не менее трехсот фунтов. Иной раз думаешь: не иначе ему жена шнурки на ботинках завязывает. — Ярд примерно такого же роста, что и Данкен Хопли, — продолжал Хаустон. — Но когда я видел его за обедом, он едва прикасался к еде, ел как птичка. Может, правда, он тайком в сортире наверстывает. Но не думаю. У него и рожа-то вечно какая-то голодная. Сам знаешь. Билли слегка улыбнулся и кивнул. Он знал. Ярд Стивенс выглядел, как говорила его матушка, так, словно ему от еды никакого толку не было. — Скажу тебе больше, хотя эти разговоры, я думаю, — между нами: и тот, и другой курят. Ярд Стивенс утверждает, что выкуривает пачку «Мальборо» в день. Данкен говорит, что выкуривает две пачки «Кэмела» в день, а это значит — три, а то и три с половиной. Ты когда-нибудь видел Данкена без сигареты во рту или в руках? Билли подумал немного и покачал головой. Тем временем Хаустон обслужил себя очередной мощной понюшкой. — Все! Хватит! — сказал он и решительно задвинул ящик стола. — В общем, Ярд выкуривает полторы пачки легких сигарет, а Данкен — три пачки или больше крепких сигарет. Но из них двоих Ярд Стивенс нарывается на рак активнее, чем другой. Почему? Из-за проблемы метаболизма, а темпы метаболизма каким-то образом связаны с раком. Есть врачи, которые заявляют, что мы найдем средство лечения рака, когда разгадаем генетический код. Ну, может быть, какие-то разновидности рака. Но никогда мы до конца не раскроем тайну рака, пока полностью не поймем природу метаболизма. Что и возвращает нас к Билли Халлеку — невероятно худеющему человеку. Или лучше так: сокращающему массу. Не увеличивающему массу, а именно — сокращающему. — Хаустон по-дурацки расхохотался над собственным суррогатом юмора. Билли подумал: «Если кокаин вытворяет с тобой такое, лучше уж принимать пряники-колечки». — Ты не знаешь, отчего я теряю в весе? — Нет. — Хаустон был явно доволен этим фактом. — Но я полагаю, что ты внушил себе похудеть. Так делают, ты знаешь. Примеров самовнушения полно. Приходит иной деятель, который хочет сбросить вес. Обычно у таких из-за страха перед ожирением сердце дает сбои, обмороки случаются во время игры в теннис или бадминтон. Я им прописываю хорошую успокаивающую диету, которая в течение пары месяцев позволяет еженедельно сбрасывать от двух до пяти фунтов. Таким манером можно сбросить от шестнадцати до сорока фунтов без всяких проблем и неудобств. Все хорошо. Только большинство людей теряют в весе гораздо больше. Они соблюдают диету, но теряют в весе больше, чем ею предусмотрено. Тут словно некий часовой в мозгу пробуждается, который годами спал, а теперь начинает орать: «Пожар!» Метаболизм ускоряется, потому что часовой приказал ему устранить лишние фунты, покуда весь дом не рухнул. — О'кей, — сказал Халлек. Ему хотелось верить Хаустону. На работе он взял отгул, и теперь им овладело желание отправиться домой и сообщить Хейди, что с ним все в порядке, подняться с ней наверх и заниматься любовью при солнечном свете в их спальне. — Верю! — Если будешь по-прежнему терять вес, проведем полный курс обследования на ускорение метаболизма, — сказал Хаустон. — Я, конечно, тут развивал мысль о том, что мы мало что мыслим в метаболизме, но иногда подобное обследование дает очень много. Я, правда, думаю, что до этого дело не дойдет. Мне кажется, темп похудения замедлится: на этой неделе — фунтов пять, на следующей — три, потом — один. А там — встанешь на весы и обнаружишь, что снова набрал. — Спасибо тебе. У меня, знаешь, гора с плеч. — Халлек крепко пожал руку врачу. Хаустон улыбнулся заговорщически, хотя по сути дела, ничего не понял из того, что происходит с Халлеком. Главное — не рак. — Для того мы и тут, Билли-бой. Билли-бой направился домой, к супруге. — Он так и сказал, что все в порядке? Халлек кивнул. Она крепко обняла его. Он ощутил соблазнительную упругость ее грудей.