Так и оказалось. Результат я получил за долю секунды. И он меня серьёзно озадачил. — Любуешься? — спросил я Кая. — Думаю, — ответил тот. — О чём? — Да так… о всяком, — он вздохнул, и посмотрел на меня, — понимаешь, у меня ведь вся жизнь была расписана наперёд. Я всегда точно понимал, куда двигаться, что хорошо, а что не очень… а потом меня познакомили с тобой… — И теперь я для тебя что-то типа воплощения всего кошмара, который случился с тобой и твоим миром, — тихо сказал я. — Нет! — воскликнул Кай, и добавил, уже спокойнее, — возможно. Не знаю. Понимаю, что это несправедливо, но… вот что делать, когда само понятие справедливости потеряло значение? Что вообще сейчас имеет значение, а? Меня создавали для войны со страшным врагом. Я должен был защищать. Мать. Сестру. Родной мир. А теперь я для чего? Ты можешь мне сказать? Почему я продолжаю жить? Ради будущего твоего мира? Но ведь он совсем чужой мне, понимаешь? Я ответил взглядом на взгляд Кая. Помолчал немного. Потом сказал: — Ирония в том, что, похоже, нас всех создали для чего-то, чего мы совсем не понимаем и не знаем. Похоже на то, что нас выращивают, как скот в загоне. Понимаешь? А все наши промежуточные цели. Весь наш патриотизм. Привязанности. Любовь к другим людям. Оно всё вписывается в заранее заданную схему, оно часть нашего большого загона-пастбища. И в этом смысле положение любого живого существа в нашей системе ничуть не лучше твоего. Понимаешь? Кай смотрел на меня с просыпающимся интересом. Глухая тоска в его глазах медленно таяла. — В каком-то смысле мне хуже, чем тебе, — продолжал я, — меня тоже создали для чего-то. Моя ДНК — искусственная, как и твоя. Но я не знаю ни своих непосредственных создателей, ни целей. И вот что я тебе скажу. У меня есть одна гипотеза, которая помогает жить. Я думаю, что фундаментальное свойство любой жизни — это всегда искать обходные, нестандартные пути. Нельзя раз и навсегда загнать жизнь в гетто. Она все равно найдет выход. И сделает всё по-своему. Помолчали, глядя на разгорающийся рассвет. А потом я всё-таки решился сказать: — И ты был прав насчёт этого шлейфа. Столкновение произошло вне плоскости эклиптики. Не очень высоко — градусов на десять выше орбиты Марса. Но шансы на то, что в этой точке сошлись траектории двух межзвездных скитальцев очень уж незначительные. Что-то у нас тут случилось. И мне очень хочется взглянуть — что же именно. Кай заинтересованно посмотрел на меня. — Думаешь, потратить резерв горючего? — спросил он. — Нет, — я отрицательно помотал головой, — собираюсь использовать по назначению тюрвинг, который мы добыли. Утром мы перелетели вглубь материка и устроились на обширном каменистом плато, которое я счёл достаточно надёжным, чтобы переждать следующие несколько десятков миллионов лет в стазисе. Днём отдыхали, набирались сил. Эксперименты с тюрвингом я отложил на ночь — в тени Земли проще экспериментировать с дальностью прыжков, и радиации поменьше. Плюс на охлаждение не надо энергию тратить; подогреть скафандр в космосе проще, чем охладить. Имея данные по механизации установки, которую использовали венерианцы для активации тюрвинга, я мог рассчитать нужную силу нажатия на спусковой крючок для прыжков на определённое расстояние. Но не время нажатия. А без этого параметра о точных перемещениях в пространстве даже думать не приходилось. Единственный выход — подбирать нужные значения опытным путём. Но и тут была сложность. Скорее всего, артефакт переносил хозяина в пространстве линейно. Без учёта кривизны земной поверхности. А, значит, даже минимальный прыжок мог выбросить меня в воздух, на приличную высоту. Парашютов у нас на борту не было. Ситуация могла показаться неразрешимой, если бы не мои особые способности. — Слушай, мы ведь не обязательно должны это делать, — Кай нервничал, то и дело тревожно поглядывая на темнеющее небо, — можно просто двинуться дальше. Ты разве не хочешь поскорее обратно, в твой мир? — Ты же сам хотел посмотреть, — улыбнулся я, — и потом, почему-то мне кажется, что дальше не будет так уж легко. Мы малость задержались в прошлом — и посмотри, что нашли, — я продемонстрировал тюрвинг, который держал в правой руке, — так что любопытство иногда даёт весомые преимущества. — Или губит… — тихо сказал Кай. — Ну почему сразу губит-то? Что за пессимизм? И вообще — не надо говорить такие вещи перед важным экспериментом, — я сделал «тьфу» через левое плечо, и постучал костяшками вакуумных перчаток по гермошлему. — Это не я, — Кай вздохнул, — это Книга Ветра и Крови. Ты её процитировал. Я просто дополнил цитату. — Ясно, — кивнул я. — Что делать, если ты не вернёшься? — Мы уже сто раз это проговорили. Продолжай двигаться вперёд. Всю информацию по нашему времени я тебе оставил. Постарайся спасти наш мир. Если мы доживём до полётов к звёздам — ты, возможно, сможешь рано или поздно узнать, что случилось с твоими. Кай нахмурился, посмотрел мне в глаза, но промолчал. — Но я вернусь, — добавил я, — даже не сомневайся. Риск не такой большой, как кажется. — Ты не можешь долго быть в своём супер-режиме. Помнишь, что было на Венере? Я помнил. Ради спасения Кая из щупалец какого-то местного чудовища мне пришлось войти в режим раньше, чем мы обнаружили бот создателей. Из-за этого мы попали в плен к врагам, и лишь в последний момент чудом выбрались. — У меня достаточно питьевого концентрата, чтобы восстановить силы, — успокоил я напарника, — а в космосе — там ведь спешить некуда. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Запаса кислорода всего на двенадцать часов, — возразил Кай. — Слушай, мы можем так препираться вечно, — вздохнул я, — скажи лучше честно — ты просто сам хотел быть на моём месте. Кай вздохнул, и опустил взгляд. А потом улыбнулся. — Будем считать, ты меня раскусил, — ответил он, — ладно. Я сделал всё, что мог. Со связи только не пропадай. — Это смотря куда я попаду, — ответил я, — мы не создатели, связи через пятое измерение у нас нет. — Ты собрался сразу двинуться туда? — Кай кивнул в сторону шлейфа. — Угу, — ответил я, — сам ведь говоришь, кислорода на двенадцать часов всего. Пока мы разговаривали, Солнце окончательно скрылось за горизонтом, оставив полыхающий алым небосвод. Из-за метеоритной пыли в атмосфере закаты тут были очень живописными. — На связи, — сказал я. После чего поднял тюрвинг, тщательно прицелился в зенит и, входя в режим, быстрым движением нажал на спусковой крючок, тщательно фиксируя всё происходящее. 7 Учитывая, что артефакт, судя по всему, был способен переносить объекты на космические расстояния, я предполагал, что меня вынесет как минимум на земную орбиту. Но всё оказалось иначе. Куда опаснее. Меня подбросило вверх на какие-то жалкие тридцать метров. Счастье, что я был в полном режиме. А то хотел ведь сэкономить ресурсы, и выйти в режим только на орбите. Ангел-хранитель вразумил, не иначе… Мгновенно извернувшись в воздухе, я снова нацелился в зенит. В этот раз удерживал спусковой крючок ровно в два раза дольше. Теперь прыжок вышел более солидным: я падал с высоты чуть больше тысячи метров. — Первый, ты как? — голос Кая в шлемофоне звучал взволнованно; не удивительно — он ведь наверняка успел увидеть моё появление на тридцати метрах. — Нормально, — ответил я; разговор почти не отнимал ресурсов, так что молчать не было смысла. Сопоставляя силу и время нажатия, я сделал несколько прыжков, чтобы «откалибровать» управление тюрвингом. После чего, уже целенаправленно, в один прыжок, оказался на высокой геостационарной орбите. Это был опасный момент. Я не знал, что происходит с энергией перемещаемого объекта. Вроде бы, согласно закону сохранения энергии, она не должен меняться при перемещении — но тогда моя угловая скорость на орбите равнялась бы угловой скорости на поверхности Земли. То есть, оказавшись на космической высоте, я должен был мгновенно начать падать вниз, с ускорением свободного падения. Как после манёвра резкого торможения. Однако, к моему удовлетворению, этого не произошло. Простой расчёт показал, что моя орбитальная скорость выросла кратно пройденному в прыжке расстоянию. Конечно, на это потребовалась энергия. Значит, сам тюрвинг где-то её взял. Самое главное — чтобы по пути обратно он так же легко и непринуждённо нашёл способ эту энергию вернуть. Иначе я рисковал вынырнуть в атмосфере на гиперзвуковой скорости. Впрочем, когда нужно будет спускаться — этот момент я, конечно же, проверю. И, при необходимости, рассчитаю серию прыжков, которая позволит плавно погасить скорость. Только теперь, оказавшись на орбите, я сообразил, что в своих расчётах и планах в обычном состоянии допустил одну досадную оплошность. В «супер-режиме», после «калибровки» я мог легко управлять тюрвингом, контролируя необходимое направление и расстояние вплоть до тысячных долей миллиметра. Но дело в том, что я не мог сохранить эту информацию. У меня просто не было никакого устройства, где я мог бы зафиксировать точные формулы и параметры нажатия. Запомнить всё это дело в обычном состоянии я точно не мог. Отсюда следовало два вывода: во-первых, тюрвингом я мог пользоваться только в своём особом «супер-состоянии»; без него использование артефакта превращалось в опасную игру, и во-вторых — перед каждым использованием будет необходимо тратить время на «калибровку». Каждый раз придётся всё считать заново, на собственном опыте. По крайней мере, до тех пор, пока я не вернусь на челнок, и не запишу необходимые формулы на бумаге, или на электронном носителе. Тогда перед каждым использованием мне нужно будет всего лишь считать нужные записи. С учётом всего, я решил не терять времени даром. Посмотрел на пылевой шлейф, красиво переливающийся в солнечных лучах за пределами земной тени. Рассчитал точку столкновения. Навёл тюрвинг. — Кай, я прыгаю на межпланетное расстояние. У меня есть двенадцать часов, чтобы вернуться. Если меня не будет через сутки — смело уходи в стазис и действуй по плану.