Я отскакиваю. Я думала, что таблетки – это мой секрет. – Что? – Ты поняла, о чем я. Я никогда не умела врать своей сестре. – Я просто… это… так… – Возвращайся в общагу. Прими горячий душ – чтоб кожа порозовела. Приходи в себя. А потом позвони. Завтра. – Она закрывает дверь прежде, чем я успеваю что-то ответить, и я снова остаюсь одна. На следующий день мистер К. заканчивает репетицию пораньше, и если бы я была человеком, который посылает записки с благодарностью, он бы определенно получил одну от меня. Находиться рядом с Алеком было почти невыносимо. Но сейчас я сосредоточена на блестках. Только они имеют значение. Красные губы, подведенные сиреневым глаза, блестки на моих щеках, плечах, ключицах – всюду, куда будут смотреть. – Ого, – выдыхает Элеанор, когда открывает дверь в нашу комнату. Я еще не выбрала платье и потому почти голая: на мне только каблуки, слой косметики и медальон. – Давай уже одевайся. – Сегодня я тащу Элеанор оттянуться. Нужно отвлечься. Сегодня суббота, и все нормальные нью-йоркские шестнадцатилетние девушки гуляют. – Отстойная была репетиция, да? – протягивает Элеанор, избавляясь от леотарда и колготок. Волосы ее все еще скручены в пучок, и я сама их распускаю. – Алек с нами? Я морщусь, чтобы она поняла: даже говорить о нем не хочу. Ни ей, ни Лиз я еще ничего не рассказала. Не хочу даже лицо его представлять: полную жалости улыбку, когда он наблюдает за тем, как я танцую партию Снежной королевы, а не феи Драже, звук его оглушительного свиста после выступления Джиджи. Может, оно и к лучшему, что сейчас мы разошлись. Не хочу, чтобы на меня так смотрели, когда мы целуемся, дотрагиваемся друг до друга, занимаемся сексом. Я просто подожду, пока Алек снова не прибежит ко мне. Пока не увидит, что я лучше всех остальных. Кажется, он просто немного запутался в собственных чувствах. Да, точно. Он ведь не танцевал ни с кем, кроме меня. Я прощаю его за нерешительность. И за все то время, что мы не проводим вместе. – Сегодня только я, ты и Лиз, – отвечаю, чеканя слова. – Алек слишком хорошо обходится с этой Джиджи, – начинает Элеанор. – Я даже видела, как… – Давай не будем больше о репетициях. Или Алеке. И уж тем более о Джиджи, – говорю приказным тоном. – Ну же! Волосы распустить, грудь подобрать. После кофе, таблеток и танцев чувствую всплеск гормонов, я немного на взводе. Элеанор отодвигается, и мои пальцы выскальзывают из ее волос, залитых лаком и мокрых от пота. На пол сыплется целый дождь шпилек. Мы с самого детства помогаем друг другу с прическами и костюмами. Для нас не существует стыда, нет никакой разницы между ее телом и моим: за сценой она всегда помогает мне натянуть костюм, когда мы быстро переодеваемся, а я поправляю ей макияж. – Убираешь ты. – Элеанор указывает на упавшие шпильки. Она уже закрутила свои волосы назад и собирает их в хвост – отнюдь не совершенный, но, надо признать, опрятный. Она приподнимает брови. Лицо у нее слишком круглое – с такой прической Элеанор выглядит почти толстой. – Я уберу, пока ты одеваешься. – А ведь я так устала… У меня все болит, – ноет Элеанор. – Нам обязательно идти? Но она все равно берет полотенце и идет в душ, потому что знает, что я не приму отказа. – А вещи уже вернули из прачечной? – спрашивает Элеанор, словно это ее домохозяйка стирает, складывает и привозит наши вещи каждые три дня. – Это мое последнее полотенце. – Ага, сегодня прислали. Твоя половина в шкафу. – Я залезаю в ярко-розовую сумку на постели. – Кстати, нашла тут… Я вытаскиваю из сумки легкомысленные черные трусики, которым место в магазине фривольного белья. – Это не мое. Ты что-то скрываешь, Эл? Она раскрывает рот, хватает трусы и начинает оправдываться, выдумывая на лету миллион причин, зачем ей понадобился столь игривый предмет и чем не устроил удобный мягкий хлопок Говорит, что это мелочи. Что это подарок. – Ты ведь встречаешься с кем-то? – щурю на нее глаза. Она пытается сменить тему: – Я, пожалуй, все-таки пойду спать. Ужасно устала. – Сегодня суббота. Завтра никакого пилатеса. Так что мы идем гулять! Можешь надеть то серебряное платье. Я достаю сверкающее платьице, которое купила летом, то самое, в которое Элеанор влюбилась, и вешаю его на створку шкафа для пущего эффекта. Она приближается к нему почти со священным трепетом и касается ткани. Через час оно уже сидит на Элеанор как влитое, и она больше не похожа на балерину. Элеанор всегда была чем-то вроде моей персональной куклы Барби. Ее мама никогда не делилась с ней теми дамскими секретами, в которые посвящала меня моя мать, так что в этой области последнее слово всегда за мной. Когда нам было двенадцать, наша костюмерша мадам Матвиенко отвела ее в сторонку и посоветовала следить за собой получше, а то она выглядит очень неряшливо. Она пришла ко мне в соплях и слезах, попросила о помощи, и с тех пор я всегда ее поддерживала. Сегодня Элеанор позволяет мне немного переделать ее хвостик и подвести глаза черным. Я крашу ее губы в сиреневый и накидываю на шею четыре длинных ожерелья. Под всеми этими слоями косметики, блеском и сияющими камнями она кажется настолько маленькой, что того гляди исчезнет. Как сказала бы моя мама, это платье преподносит ее, а не она – платье. Мое собственное платье – в цвет кожи. Слоновая кость, открытые плечи. Зеленые туфли на каблуках. Все напоказ. Стучу в дверь Лиз и чуть надавливаю на ручку: – Готова? Внутри темно и пахнет потными ногами, леотардом и блевотиной. Элеанор говорит, что плохо себя чувствует, и остается в коридоре. Лиз закутана в одеяло, а не в платье, которое я велела ей надеть. Ее соседки по комнате, Фрэнки, нет на верхнем ярусе. – Почему ты не собралась? – спрашиваю. – И как же у вас тут жутко воняет… – Слишком холодно, – отвечает Лиз, глядя на меня пустыми глазами, закутывается плотнее и щелкает выключателем обогревателя. – Ты заболела? У меня нет желания разбираться с ее проблемами. Вся эта внезапная потеря веса… Хотя не такая уж внезапная, если подумать. Но я не хочу об этом думать. Абсолютно. А она меня этим замучила. Посылала мне сообщения каждый раз, когда добивалась своих крошечных целей. – Да, – отвечает Лиз. – Я ужасно устала. Я обещаю принести ей чая. – Оставайся в кровати, хорошо? И выспись хорошенько. Мы приносим Лиз чай и выходим из здания – длинным путем, вниз на лифте через подвал. О Лиз мы не говорим. У меня и так проблем хватает. – Надо было сразу выйти на улицу, – жалуется Элеанор. Наверняка уже устала от моих дорогущих и высоченных каблуков. Она тянет подол платья за пятьсот баксов и продолжает: – Мы каждый раз сюда спускаемся. – Но это ведь самое интересное. И мне это нужно, ладно? Студенческая комната отдыха полна людей: кто-то смотрит телевизор, Анри и еще несколько парней играют в бильярд, другие – в аэрохоккей. Алек сидит в углу с гитарой. Меня замечает Уилл и тут же шумно вздыхает, на что Алек вскидывает голову. Посылаю Уиллу воздушный поцелуй. Раньше он всегда ходил со мной. Раньше нас вообще было пятеро: Алек, Лиз, Уилл, Эл и я. Наша маленькая стая. Друзья не разлей вода. Сейчас я даже видеть Уилла рядом с собой не хочу. Он хмурится и выглядит так же, как в самый первый день, когда мы только встретились. Новенький парень, рыдающий у входа в класс после того, как мистер К. поймал его в пуантах. Я тогда его утешила. Ощущение, что все это было в какой-то параллельной реальности. Специально задеваю кий Анри, когда прохожу мимо. – Пардон. – Он извиняется. Анри стоит так близко, что я чувствую запах шоколада, который он недавно ел. – С дороги, – говорю. – Мешаешься. – Нет. – Он обводит меня глазами с головы до пят. – Это ты мешаешься – я не промазал. Элеанор тянет меня за руку: – Пойдем уже отсюда! Я оглядываюсь на нее и замечаю, что Алек на нас смотрит. Его рука замерла на струнах. Отлично. Значит, ему не все равно. Толкаю Анри в грудь: – Я что, должна тут всю ночь стоять? Решаю немного пофлиртовать, улыбаюсь. Это все так забавно. – А что, это так плохо? – Мне кажется или он кокетничает? – Или позовешь меня с собой? Так ведь вы и поступаете, да? Анри стряхивает мою руку со своей груди и чуть сжимает ее, но я вырываюсь. Поднимаю голову и собираюсь пройти мимо. Он – ничто. И никто. А вот то, что он танцует со мной, прибавит ему важности в нашей школе. – Да ты ничего не знаешь ни обо мне, ни об этом месте, – говорю громко, чтобы все услышали. – Я уже видел таких, как ты. В Парижской опере таких полно, – отвечает Анри. – Ты не особенная. И я знаю о тебе все. Он склоняется к моему уху, и я вспыхиваю. Смотрю на него с выражением «Ничего ты не знаешь». Надеюсь, что лицо меня не выдаст. Ведь на самом деле я знаю, что он имеет в виду. Алек проходит мимо нас, даже не остановившись, не спросив, в порядке ли я. Буравлю взглядом его спину. Почему он не остановился? Даже Элеанор от меня отодвинулась, оставила один на один с этим французишкой. – Мне многое известно, Бетт Эбни. Такого, чему бы ты не обрадовалась. И я намерен доказать это. Показать всем твое истинное лицо. – Его пальцы скользят по моей ключице. – Не трогай меня!