– Куда торопиться-то? – Рим посмотреть. Я здесь раньше никогда не была. – Я тоже… – Пока я не дозвонилась и мне не сказали ничего конкретного, нужно Рим посмотреть. – Никуда от нас Рим не денется. – По голосу Муськи я чувствовала, что она рада снова оказаться рядом со мной. – Ты скучала по мне? – Мусь! Ты мне спать дашь или нет? – Мне первое время так тошно было без тебя. Даже Вазген заметил это и сказал, чтобы я бросила дурить. Ты, мол, никогда сюда не вернешься… Ты, типа, другого полета – так он и сказал. И еще прибавил, что такие вещи он сразу чует нюхом. А ты, Маруся, – девушка с тараканами в башке, раз мечтаешь о несбыточном, так он и сказал мне. Не вернется сюда твоя подруга – и не мечтай! Я так на него рассердилась, а потом всплакнула, подумала, вдруг это правда. И мы с тобой больше не увидимся! – Ты и правда с тараканами, – беззлобно сказала я. – Раз мне спать не даешь! – Ладно, спи. Завтра разбужу в шесть утра, и поскачешь в Рим, как на зарядку. Только попробуй не встать! – В шесть не надо. Часиков в десять. – Мы же завтрак проспим. И кто из нас с тараканами? Я запульнула в Муську подушкой, и та, поймав ее на лету, возвратила сей предмет обратно. Утром после завтрака мы решили начать осмотр с Колизея и Палатинского холма. Очередь в Колизей растянулась на добрые полкилометра; вдоль нее ходили торговцы со своим нехитрым товаром – очками, сувенирами и предлагали их. – Будем стоять? – скривилась Муська. – Будем! – припечатала я. Колизей не произвел на меня такого впечатления, как Палатинский холм. Солнце поднялось уже высоко, и мы бродили по древним развалинам не спеша; с чувством, с расстановкой осматривая их. Пахло нагретой на солнце сосной, и этот запах, одуряюще-сильный, плыл над нами, пока мы переходили от одного памятника к другому. Это были действительно развалины – где-то камни, где-то полуразрушенные колонны или фундаменты домов. Поражала концентрация памятников в одном месте, отчего рождалась какая-то особая аура. Как на машине времени, мы перенеслись в прошлое и погрузились в него без остатка. Иногда мы останавливались и присаживались прямо на землю или на ступени. На смотровой площадке были лавочки, и пока Муська безостановочно щелкала фотиком, стараясь запечатлеть виды, я думала об одном: что это за фирма «Капитулос» во Флоренции? И что это за тип Матео Парчелли? И почему никто из соратников отца о ней не знает? Даже Богданов… Особой веры этому прохиндею у меня не было, но его недоумение показалось вполне искренним, если он, конечно, не первоклассный актер. Поди разберись… Правда, сейчас множество пособий выходит, как по поведению человека разгадать, лжет он или нет. Ну, во-первых, авторы зачастую сами себе противоречат или между собой не разберутся, почесывание носа является показателем лжи или нет. – Иди сюда! – позвала меня Муська. – Сфоткай меня на фоне римских крыш. Вид и в самом деле был замечательный, и я щелкнула Муську. Римские крыши были как игрушечно-театральные или выполненные в компьютерной графике – такие нарядно-красивые и ухоженные. В отличие от домов крыши были прямо образцово-показательные. Дома выдавали некую итальянскую халатность, сродни российской, и облупленный фасад или покосившиеся ступеньки были не редкость. А здесь… аккуратные горшки с цветами на балконах и лоджиях, стульчики, кое-где скульптуры или вазы. Как в кино про «итальянскую жизнь». Потом мы вышли на большое поле и отправились во двор весталок. Это замкнутое пространство со скульптурами было словно отгорожено от всего мира. Небольшой прямоугольный водоем красовался в центре, по краям росли кусты роз. Вскоре по динамику раздался голос, призывающий туристов покинуть холм, так как он закрывается… Мы вышли на улицу, и Муська повернулась ко мне: – Теперь куда? – В путеводителе я нашла неподалеку остров Тиберина. Пошли там поедим. – Не откажусь. Уже кишки сводит. Слушай, а где тут красавчики итальянцы? Я пока ни одного не вижу… – Разуй глаза! – пошутила я. – Вон на каждом шагу твои итальяшки. – В упор не вижу… Киношных итальянцев и правда не было. Попадались мелкие, невзрачные с озабоченными лицами. Может, они вымерли уже? А по актерам в кино не судят. В отличие от Муськи по отсутствию красавцев итальяшек я не страдала. Был один мужчина, при воспоминании о котором мое сердце начинало сильно биться о ребра, но, похоже, он не в счет. И когда синьор Парчелли вернется к себе? – Подожди! Я сейчас, на минуту… – Я отошла от Муськи и позвонила. Вестей никаких пока не было… Мы обогнули огромный бело-рафинадный комплекс императора Виктора-Эммануила и потопали вниз. Количество туристов в Риме зашкаливало и явно превосходило коренное население. Немножко поплутав, мы вышли к острову. Нужно было перейти мост, пройти несколько метров и еще один мост, и тогда попадаешь на остров. Там уже колыхались от ветра белые натянутые тенты кафе и ресторанов. Прямо перед нами были остатки древнего моста – почти разрушенного; он естественным образом переходил в другой мост и являлся его органической составной частью. Вообще я заметила, что в Риме древности не являлись предметами обожания, они скорее были предметами повседневного быта. Народу на острове было много. Мы выбрали ресторан и сели за столик; рядом, через небольшую преграду, с шумом прорывался Тибр. Мутно-зеленый, с желтоватым оттенком. Взяв по тарелке пасты, мы еще заказали граппу и вкусный хлеб с оливковым маслом. Муська ела с аппетитом, время от времени стреляя по сторонам глазами. – Расскажи о себе! – неожиданно предложила она. – Не пора ли раскрыть свои тайны? – Никаких тайн нет! – пошутила я. – А Вазген говорит… – Мало ли что говорит Вазген. Нашла кому верить!.. – Не хочешь, как хочешь… – обиженно надула губы Муська. Я перевела взгляд на людей, прибывающих на остров. Похоже, у них это было место вечерней и ночной тусовки. Ресторан, который еще минут пятнадцать назад был почти пуст, сейчас быстро заполнялся людьми. Толпа шла мимо нашего ресторана – дальше на мыс острова, откуда раздавалась музыка. Я смотрела на людей, и на секунду мне показалось, что в толпе мелькнул человек со знакомым лицом – с теми самыми светло-зелеными глазами, о котором я так часто думала. И я стала вертеть головой в разные стороны, мне даже хотелось вскочить и побежать в толпу. – Ты чего дернулась? – спросила Муська. – Одного человека увидела. – Показалось? – Похоже на то, – призналась я. – Ты даже побледнела. Знакомый близкий? – Да нет. Я обозналась. Точно обозналась, – убеждала я сама себя в этом. – Как хочешь, – пожала плечами Муська. – А чего мы здесь стенки подпираем? Вроде девушки свободные… незамужние. Симпатичные… – Кого подцеплять-то? Итальянцев? – Почему бы и нет. Горячие, темпераментные. Говорят, женщин на руках носят. – А также сплошные бла-бла-бла разводят и маму свою прежде всего любят. Бабники и маменькины сыночки, короче. Ненадежная публика… Если только роман на час. Но такого добра и в России навалом. Секс на раз, и никаких обязательств. – Приземленная ты, Ксюха! Никакой романтики не осталось. – Что есть, то есть, – усмехнулась я. – Спалилась вся романтика. Была да вышла. Внезапно я помрачнела. Вся моя жизнь четко разделялась на до и после: мокрый шершавый снег, истошный крик матери «Тема!» и ее тело на снегу… И собственное отчаяние и бессилие. А через секунду примирение с неизбежным… Одна мысль: меня сейчас не станет. Есть такое выражение «смотреть в глаза смерти». И я смотрела ей в глаза… Те глаза, сверкавшие из-под маски, я никогда не забуду… И почему меня не убили тогда? Пожалели? Но зачем? Я тряхнула головой, прогоняя непрошеные воспоминания. – Слушай! – шепнула Муська. – На нас два итальянских товарища пялятся. – И что? – А то! Я не хочу до конца своего века прозябать одна. Давай хоть поразвлечемся немного! Я улыбнулась. – Ну давай. Рискнем. Но если что – пеняй на себя… Муська стрельнула глазами и залилась смехом. Я посмотрела вправо и увидела двух итальянцев, сидевших за соседним столиком. Это как раз были типичные итальянцы – черноволосые, высокие, со жгучими карими глазами. В наступающих сумерках их белоснежные улыбки так и сверкали. Через несколько минут они уже пересели за наш столик и на чудовищной смеси английского и итальянского, почерпнутого из мини-разговорника, который мы изучали в самолете и в первый день, всюду таскаясь с ним, полилась наша беседа. Мне было откровенно скучно. Но Муська неожиданно расцвела. Она встряхивала кудрявыми волосами и блестела глазами. «Грацие!» – восклицала она. Ей в ответ было «Белиссимо» (мы уже выучили, что это значит). Одного звали Анжело, другого Лука. Муська облюбовала себе Анжело – он был симпатичнее и веселей, и с удовольствием флиртовала с ним. Лука, улыбаясь, поглядывал на меня и спрашивал почему-то о моей работе. Я сказала ему, что временно не работаю. Он улыбнулся и сказал что-то вроде: «Такой красивой девушке работать не нужно». Следующий вопрос был про мой английский: где я так научилась на нем шпарить. Когда я сказала, что жила в Лондоне целый год, Муська тут же отвлеклась от своего ухажера и пристально с возмущением посмотрела на меня. – Ты жила в Лондоне! А мне ничего не сказала… Комплименты лились рекой; мужчины заказали нам кофе, и когда мы достали свои кошельки – замахали руками. – Не жадины! – резюмировала Муська. – Эх, жалко, я свое красное платье в обтяжечку-облипочку не надела. Оно мою фигурку подчеркивает в выгодном свете. К моим черным волосам красное идет! – Если дело пойдет такими темпами – платье вскоре тебе не понадобится… – пошутила я. – А ты чего сидишь такая мрачная? Вон твой как тебя глазами пожирает! – Это у тебя глюки! – Ничуть… ты присмотрись внимательно. Парнишка симпатичный! – Была бы охота еще присматриваться! Но «мой» итальянец действительно пожирал меня глазами и вскоре безо всякого смущения завладел моей рукой, которую принялся пожимать и нежно поглаживать. Я невольно отдернула руку. – Я тебе не нравлюсь, да? – страстно воскликнул он.