«Как же этот старикан умудряется работать?» — удивилась про себя Риццоли. Заслуженному профессору Алану Куигли было семьдесят восемь лет, однако это не мешало ему, преклонив колени, сидеть на самом дне раскопа и терпеливо ковырять совком в каменистой земле. Его изношенная грязная панама с загнутыми по бокам полями казалась такой же старой, как и он сам. Профессор трудился в тени брезентового полога, однако даже в этом случае здешняя жара запросто могла свалить и куда более молодого человека. Действительно, студенты из его бригады уже закончили работу и теперь дремали в тени неподалеку, но старый профессор продолжал откалывать камни и собирать в ведро рыхлую землю. — Появляется определенный ритм, — пояснил Куигли. — Дзен-раскопки, так я это называю. Молодые ребята выкладываются полностью, выплескивают всю нервную энергию. Они считают, что мы ищем клад, а потому торопятся найти золото быстрее других. Или хотя бы до конца семестра — если он приходит раньше. Они либо полностью истощаются, либо, обнаруживая лишь землю и камни, теряют интерес. Так или иначе, но это случается с большинством. Однако серьезные ребята — те редкие личности, которые продолжают работать, — понимают, что человеческая жизнь проходит в мгновение ока. За один сезон невозможно раскопать то, что копилось веками. Сняв солнечные очки, Фрост вытер со лба пот. — Так что же… э-э… что вы откапываете там, профессор? — Мусор. — Как? — Это мусорная куча. Место, куда сваливали отходы. Мы ищем битую посуду, кости животных. Изучая то, что считали нужным выбросить, можно многое узнать о том или ином обществе. А здешняя община была крайне интересной. — Куигли натужно крякнул и поднялся на ноги, вытирая рукавом обветренный лоб. — Эти старые колени уже давным-давно пора заменить. Первое, что портишь, занимаясь нашей профессией, — это проклятые колени. — По приставной лестнице он выбрался из раскопа. — Роскошное место, правда? — проговорил профессор, окидывая взглядом пейзаж — долину, усеянную древними развалинами. — Когда-то этот каньон был обрядовым местом, здесь совершали священные ритуалы. Вы уже посмотрели парк? — Боюсь, что нет, — ответила Джейн. — Мы только сегодня прилетели в Альбукерк. — Вы так долго добирались из Бостона и не хотите посмотреть на каньон Чако? Одно из лучших мест раскопок в стране? — У нас мало времени, профессор. Мы приехали, чтобы поговорить с вами. Он фыркнул. — Тогда вам придется оглядеться, ведь это место и есть моя жизнь. Я провел в этом каньоне сорок сезонов — во всяком случае, все то время, когда не нужно было читать лекции в университете. А теперь я ушел на пенсию и могу полностью посвятить себя раскопкам. — Поискам мусора, — добавила Джейн. Куигли рассмеялся. — Да. Полагаю, можно сказать и так. — А Лорейн Эджертон работала в этом же месте? — Нет, мы стояли вон там, по другую сторону каньона. — Профессор указал на скопище каменных руин, видневшихся вдали. — Со мной работала бригада студентов — старшекурсники и аспиранты. Обычная смесь. Некоторые из них и в самом деле интересовались археологией, а иные приехали, только чтобы получить диплом. Или повеселиться всласть, а может, даже потрахаться. Джейн не ожидала услышать грязное словцо из уст семидесятивосьмилетнего старика, однако этот человек большую часть жизни провел, работая бок о бок с сексуально озабоченными студентами. — Вы помните Лорейн Эджертон? — О да. После того происшествия я конечно же не забыл о ней. Эта девушка была моей аспиранткой. Весьма целеустремленной и крепкой, как скала. Во всем том, что случилось с Лорейн, разумеется, хотели обвинить меня, хотя она сама прекрасно могла за себя постоять. — Кто хотел обвинить вас? — Ее родители. Они были безутешны, ведь Лорейн — их единственная дочь. Поскольку руководил раскопками именно я, они решили, что это моя вина. Они судились с университетом, но, разумеется, дочь уже нельзя было вернуть. Видимо, именно из-за этого отца Лорейн в конце концов хватил инфаркт. Ее мать умерла несколько лет спустя. — Куигли покачал головой. — Самое удивительное, что эту девушку будто бы поглотила пустыня. В один прекрасный день она села на мотоцикл, помахала рукой и исчезла. — Профессор поглядел на Джейн. — А теперь, вы говорите, ее тело обнаружили в Бостоне? — Но мы считаем, что ее убили здесь, в Нью-Мексико. — Прошло так много времени. И только сейчас мы узнали правду. — Не всю. Именно поэтому мы и приехали. — Тогда нас допрашивал какой-то детектив. Кажется, его звали Макдоналд или что-то в этом роде. Вы говорили с ним? — Его звали Макдауэлл. Он умер два года назад, но все его записи теперь у нас. — О Господи! А ведь и он был младше меня. Все они были моложе, и все уже умерли. И Лорейн. И ее родители. — Профессор устремил на Джейн взгляд своих ясных голубых глаз. — А я по-прежнему жив и здоров. Никогда не знаешь, что тебя ждет, верно? — Профессор, я понимаю, это было давно, но мы очень просим вас вспомнить то лето. Расскажите нам о дне, когда исчезла Лорейн. И обо всех студентах, с которыми вы тогда работали. — Детектив Макдауэлл опросил всех, кто тогда был здесь. У вас наверняка сохранились эти записи. — Но ведь вы лично знали студентов. И наверняка вели полевой дневник. Документировали раскопки. Профессор Куигли встревоженно посмотрел на Фроста, чье алое лицо стало еще на тон ярче. — Молодой человек, я вижу, вы больше не в состоянии выносить эту жару. Может, лучше поговорим в моем кабинете? Это в административном здании парка. Там есть кондиционер. На фотографии Лорейн Эджертон стояла в последнем ряду, бок о бок с мужчинами. Черные волосы она забрала в хвостик, словно желая выделить свое сильно загоревшее лицо — широкий подбородок и выпирающие скулы. — Мы называли ее амазонкой, — сказал профессор Куигли. — Не за выдающуюся силу, а за бесстрашие. И не только физическое. Лорейн всегда высказывала свое мнение, не раздумывая, будут у нее из-за этого неприятности или нет. — А у нее бывали неприятности из-за этого? — осведомился Фрост. Куигли с улыбкой глядел на лица бывших студентов, которые теперь уже достигли среднего возраста. Если, конечно, были еще живы. — Со мной — нет, детектив. Ее честность забавляла меня. — А других? — Ну, знаете, как это бывает в группах. С одними конфликтуешь, с другими ладишь. А этим молодым людям было едва за двадцать, так что нужно все это помножить на гормоны. От таких проблем я изо всех сил старался держаться подальше. Джейн внимательно рассматривала фотографию, сделанную в самый разгар сезона. На ней студенты расположились в два ряда — те, что были спереди, стояли на коленях. В футболках и шортах все они выглядели симпатичными, загорелыми и здоровыми. Рядом со студенческой группой стоял профессор Куигли — пусть лицо его казалось полнее, а бакенбарды пышнее, зато фигура, как и теперь, была худощавой. — В этой группе гораздо больше девушек, чем юношей, — заметил Фрост. Куигли кивнул. — Обычно так оно и бывает. Похоже, женщин археология привлекает сильнее, чем мужчин, — они с большим усердием берутся за утомительные чистку и просеивание. — Расскажите мне о молодых людях, изображенных на фото, — попросила Джейн. — Что вы о них помните? — Вы думаете, кто-то из них мог убить Лорейн? — Для краткости отвечу: «да». — Детектив Макдауэлл опросил всех. Но так ничего и не обнаружил, а потому никого из них не привлек по этому делу. — Тем не менее мне бы хотелось узнать все, что вы о них помните. Куигли некоторое время поразмышлял над просьбой Джейн. А потом указал на азиата, стоявшего рядом с Лорейн. — Джефф Чу, готовился поступать в медицинскую школу. Очень умный мальчик, только вот нетерпеливый. Думаю, здесь ему было скучно. Сейчас он работает врачом в Лос-Анджелесе. А это Карл, не помню, как его там. Обычный неряха. Девочкам все время приходилось убирать за ним. Третий парнишка на этом снимке, Адам Станчефф, изучал музыку. Таланта археолога за ним не водилось, а вот на гитаре он играл хорошо. Девочкам нравилось. — И Лорейн тоже? — поинтересовалась Джейн. — Адама любили все. — Я имею в виду, с точки зрения романтических отношений. У Лорейн был роман с кем-нибудь из них? — Интрижки Лорейн не интересовали. Она упорно занималась своей профессией. И это меня всегда восхищало в ней. Мне бы хотелось, чтобы как можно больше студентов походили на нее. Однако в основном мой курс посещают знатоки «Расхитительницы гробниц». Они понятия не имеют, что им придется таскать землю. — Он замолчал, пытаясь понять выражение лица Джейн. — Вы разочарованы. — Пока я не узнала ничего нового — все это мы уже читали в записях Макдауэлла. — Сомневаюсь, что мне удастся добавить хоть что-нибудь стоящее. А если что и вспомню, то после стольких лет этому вряд ли стоит верить. — Макдауэллу вы сказали, что ваши студенты вряд ли причастны к этому исчезновению. Вы до сих пор так считаете? — Мое мнение не изменилось. Знаете, детектив, все они были хорошими ребятами. Некоторые, конечно, ленились. И порой перебирали с выпивкой, когда ездили в город. — А как часто они это делали? — Раза два в неделю. В Гэллапе тоже, знаете, особо делать нечего. Ну и взгляните на каньон. Кроме здания администрации парка и нескольких лагерей, здесь ничего нет. Впрочем, днем сюда наведываются туристы, и в каком-то смысле это развлечение, потому что они ходят вокруг нас и задают вопросы. Но, помимо общения с ними, можно развлечься только поездкой в город. — Вы упомянули туристов, — заметил Фрост. — Детектив Макдауэлл проработал этот вопрос. Нет, я не могу припомнить среди них ни одного убийцы-психопата. Правда, увидев такого, я вряд ли понял бы, с кем имею дело. И уж конечно не смог бы вспомнить его лицо, особенно четверть века спустя. В этом-то и состоит проблема, подумала Джейн. Спустя двадцать пять лет воспоминания стираются или, что еще хуже, преобразовываются. Выдумки становятся правдой. Она глянула в окно, на дорогу, ведущую к каньону. Всего-навсего грунтовая дорога, над которой взметаются клубы раскаленной пыли. Для Лорейн Эджертон она стала дорогой забвения. «Что же случилось с тобой в пустыне? — задумалась Джейн. — Ты села на свой мотоцикл, выехала из каньона и словно бы провалилась во временную яму, чтобы двадцать пять лет спустя снова выбраться из нее, но уже в Бостоне, в музейном ящике. А пустыня давным-давно уничтожила все следы твоего путешествия». — Профессор, можно мы пока возьмем эту фотографию? — попросил Фрост. — Но вы ее вернете, правда? — С ней ничего не случится. — Просто с того сезона у меня осталась только эта групповая фотография. Без таких снимков мне трудно припомнить всех. Когда каждый год к тебе приходит по десять студентов, имена начинают путаться. Особенно если преподаешь столько лет, сколько я.