Я сразу догадался, о чем он. Несколько дней назад Хэчжин спросил меня, что я хочу сделать в день рождения, и сказал, что я могу выбрать все, что пожелаю. Я понял, что он долго копил карманные деньги, чтобы сделать мне сюрприз. Я ответил, что хочу втайне от мамы совершить поездку в самое далекое из мест, куда можно съездить на один день. Это было моим заветным желанием, хотя я и не надеялся, что оно сбудется. Но, кажется, Хэчжин решил его осуществить. Я невольно улыбнулся. Значит, вокзал Ёнсан? В отличие от других дней я энергично и радостно собрал сумку. Чтобы мама ничего не заподозрила, я положил в нее обычные вещи: учебники, тетради, пособия… Я вышел из комнаты, и Хэчжин одновременно вышел из своей — с камерой в руке. Мама на кухне накрывала завтрак. На столе стояли суп из морской капусты, жареная скумбрия, которую я любил, и жареная стеклянная лапша чапчхэ — любимое блюдо Хэчжина. Мы сели напротив друг друга. Хэчжин спросил глазами: видел сообщение? Я кивнул. — Вы можете сегодня вернуться пораньше? Вечером устроим настоящий праздник, — сказала мама, поставив передо мной пиалку с рисом. Я взял палочки и покачал головой: — Я не могу уйти с самостоятельных занятий. Хэчжин, зачерпнув ложкой суп, тоже покачал головой. — Извините. Сегодня наш кружок поедет на остров Тэбудо. Мы собираемся подыскать место, чтобы сделать фотографии для выпускного. Опущенное лицо, красная шея. Я переживал, вдруг мама это заметит. — Не нужно извиняться. Не мой же день рождения. Мама, округлив губы, по очереди посмотрела на нас. В глазах читалось явное расстройство. Глаза намекали — могли бы и передумать. Я палочками накрутил лапшу, а Хэчжин торопливо положил в рот ложку с супом. Через двадцать минут мама высадила Хэчжина на остановке 790-го автобуса. А через полчаса остановила машину перед воротами университета. Когда я открыл дверь, мама протянула мне купюру в десять тысяч вон. Карманные деньги на день. — Тебя забрать в одиннадцать? — Да. Как только я закрыл дверь, мама тут же развернулась. Удаляющаяся машина обиженно показала свой зад. Подняв руку, я поймал такси и попросил побыстрее довезти меня до метро. Как только я сел в поезд до Ёнсана, мое сердце забилось чаще. Мне было неважно, что запланировал Хэчжин и куда мы направимся. Самым главным было то, что мы просто куда-то поедем. Хэчжин ждал меня у кассы, в которой продавались билеты на линию Сеул-Чолладо. И вот в моей руке два билета на поезд КТХ до Мокпхо, который отправлялся в 10:37 и обратный билет на 18:57. Как я и хотел, это было самым далеким местом, куда можно съездить одним днем. — Нравится? — спросил Хэчжин, я кивнул. Мне было очень хорошо, но, с другой стороны, я чувствовал себя дураком. Почему я до сих пор сам не додумался до такой простой вещи? От того, наверно, что боялся мамы, или от того, что мы по-разному получали карманные деньги. Хэчжин, которому давалось больше свободы, получал их сразу на неделю, а я — каждое утро перед университетом по 10 000 вон. Мама установила такое правило, объясняя это тем, что я не умею тратить деньги. На 10 000 вон было особо не разгуляться. Еле-еле можно было перекусить пару раз в университетском буфете. Все деньги сразу уходили в тот же день, поэтому у меня даже мысли не было потратить их на что-то еще или куда-то поехать. Возможно, мама именно на это и рассчитывала — куда он денется без денег. — Давай купим чего-нибудь поесть, — предложил Хэчжин. Мы вошли в «Лоттерию». Я взял бургер с креветками, картофель фри и кофе, а Хэчжин — бургер с жаренным на гриле мясом и кока-колу со льдом. В поезде мы почти не разговаривали. Нам было хорошо и так, без слов. Мы чувствовали себя умиротворенно и свободно, просто сидя напротив друг друга и глядя в окно. Мы проезжали горные склоны, усыпанные цветущими вишнями, ячменные поля с пригибающимися от ветра зелеными стеблями, большие города и маленькие деревни и, наконец, добрались до Мокпхо. До обратного поезда оставалось четыре с лишним часа. Денег оставалось чуть больше 20 000 вон. Учитывая наш бюджет и время, мы могли сделать только три вещи: отдохнуть в парке, перед этим пообедав в столовой; поехать на такси к морю, погулять там пару часов и вернуться обратно на вокзал; или сходить в кино. Мы недолго совещались и сразу пришли к единому мнению остановиться на третьем варианте. В кинотеатре неподалеку показывали фильм «Пока не сыграл в ящик», в котором играли два любимых актера Хэчжина — Морган Фриман и Джек Николсон. Он как раз начинался через пятнадцать минут, и на него не было возрастных ограничений. А на оставшиеся деньги мы могли даже купить пакет попкорна на двоих. Автомеханик Картер и миллиардер Эдвард оказались соседями в больничной палате после того, как им поставили диагноз рак легких. Они сошлись на том, что до смерти должны понять, кто они есть, составили список желаний и отправились в кругосветное путешествие. В списке дел, которые они хотели бы совершить, были самые разные вещи: поохотиться в Серенгети, сделать татуировку, погонять на раритетных автомобилях, прыгнуть с парашютом, хохотать до слез, и, наконец, завещать оставить их урны после кремации в самом красивом на свете месте… Несмотря на тему смерти, фильм был очень веселым и интересным от начала до конца. Все было бы идеально, если бы не какой-то козел, который сидел за мной и стучал по спинке сиденья. Но в отличие от меня Хэчжин весь фильм просидел с недовольным лицом. Опять, как и во время просмотра «Города Бога», получалось, что постоянно смеялся лишь я один, не улавливая настроение Хэчжина. — Я не люблю, когда так сентиментально рассказывают о смерти, — неожиданно сказал Хэчжин в поезде на обратном пути, когда мы уже подъезжали к Сеулу. Я, глядя в темное окно, безразлично спросил: — Почему? — Потому что это то же самое, что намазывать ручную гранату шоколадом. — Даже держа в руке гранату, не обязательно быть таким серьезным. Совсем ненадолго глаза Хэчжина, который смотрел в окно, стали отрешенными. Так происходило всегда, когда он вспоминал дедушку. — Я прочитал в какой-то книге, что есть три способа защитить себя от страха смерти. Первый — подавление, когда надо забыть о смерти и жить, словно ее вообще не существует. Большинство людей именно так и живет. Второй — все время помнить о смерти и не забывать о ней, тогда ты понимаешь, что каждый день может оказаться последним, и жизнь становится самой большой благодатью, третий способ — смирение. Человек, который смиренно принимает смерть, ничего не боится, даже в ситуации, когда можно все потерять, он сохраняет абсолютное спокойствие. Ты знаешь, что общего у всех этих способов? Я покачал головой. Я не хотел не только отвечать, но даже притворяться, что думаю об этом. Мне казалось, что легче и удобнее вообще не думать об этих странных вещах, а просто умереть. Хэчжин ответил сам: — Все они являются ложью. Это просто прикрытый страх. — А тогда что есть правда? — Наверно, страх. Потому что это самое искреннее чувство. Я больше не думал об этом, потому что для меня искренность вообще не важна. Я был не согласен с Хэчжином, хотя не стал приставать к нему с расспросами, зачем он про это спросил. Мне просто до слез было приятно съездить с ним в это короткое путешествие, хотя я чувствовал голод. А кино было еще лучше. Больше всего мне понравился монолог Эдварда. — Одним словом… я любил его и скучал по нему. Мне кажется, я буду думать также, если Смерть заберет Хэчжина первым. Я был уверен, что и Хэчжин сказал бы так же. Тогда я предложил ему: — Давай мы сделаем то же самое. — Что? — Хэчжин отвел взгляд от окна и посмотрел на меня. — Напишем по одному желанию, которые мы хотим совершить до своей смерти, и обменяемся ими. Хэчжин не очень хотел это делать — зачем, мы же не дети. Неловко… Но, когда я достал из сумки стикер и ручку, он сразу передумал. Одной рукой закрыл мне глаза, боясь, что я буду подглядывать, и старательно написал свое желание. — Обменяемся. Я отдал Хэчжину сложенную вчетверо записку. Хэчжин сделал то же самое со своей. — Раз, два, три. Мы одновременно открыли записки и положили их рядом. Целый год плавать на яхте по морю. Встретить Рождество в Рио-де-Жанейро в фавелах. Про яхту — мое желание, а про Рио — Хэчжина. Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись. Не было необходимости разъяснять. Хэчжин прекрасно понимал, что значила для меня яхта. А я точно знал, как Хэчжин хотел увидеть трущобы, которые были местом съемок фильма «Город Бога». Счастливые истории в большинстве своем неправда. Я вспомнил слова Хэчжина, произнесенные им в тот день, когда мы выходили из кинотеатра. Я хотел спросить, какую правду он хотел бы там увидеть, но передумал. Поезд уже проезжал через реку Ханган. Скоро нам надо было выходить. Мы расстались на вокзале в восточном Инчхоне. Хэчжин вернулся домой на автобусе, а я у ворот университета встретился с мамой и поехал домой с ней. Мама так и не узнала про «наш секретный день», не узнала про мою мечту, не узнала: претворит ли Хэчжин свою мечту в жизнь, потому что всегда была сконцентрирована только на своих. Если бы и узнала, то только сейчас — с помощью своей кредитки. Я достал из ящика флешку и вставил ее в компьютер. Каждый год, когда мы ездили на Себу, я сам занимался бронью билетов, поэтому вся необходимая информация сохранилась на ней. Подтверждение личности, копии паспортов Хэчжина, мамы и моего… Я забронировал билет с открытой датой в оба конца в Рио через Дубай, действительный шесть месяцев. Это был подарок на Рождество Хэчжину. Когда он доберется до Рио, уже немного отойдет от удара. Ведь у него сильный характер. Но все, что произошло в этом доме, и мои секреты останутся вечной загадкой. Этого достаточно. Я представил удивленное лицо Хэчжина, когда он получит по электронной почте билет. Ненадолго я забыл о своем положении, и у меня даже улучшилось настроение. А представив себе, как Хэчжин с темным загорелым лицом бродит с камерой по переулкам в фавелах, я улыбнулся. В этот момент раздался стук в дверь. Неужели Хэчжин уже проверил почту? Я немного растерялся. Согласно моему плану, он должен был обнаружить билет после моего отъезда. Я быстро положил карту мамы обратно в ящик, выключил компьютер и ответил: — Минуту. Хэчжин стоял в двух шагах от моей двери. Его лицо не выражало ни удивления, ни радости. Наоборот, он был в сильном замешательстве, лицо было бледным, взгляд дрожал, губы крепко сжаты. — Надо поговорить. Его голос был очень холодным и сухим, словно он проглотил железный прут. Я сразу почувствовал, как с моего лица исчезла улыбка. — Я скоро спущусь. — Нет, сейчас. Хэчжин подошел ближе к двери, словно говоря, что будем разговаривать тут. Он был настроен решительно. Мне это не понравилось, но я посторонился. — Заходи. Войдя в комнату, Хэчжин встал у стола и оглядел комнату. Однако он делал это ненамеренно. Его взгляд рассеянно блуждал вокруг, будто бродил по незнакомой местности, потеряв адрес. — Дать тебе стул? — Нет, я присяду здесь. Хэчжин подошел к кровати и сел на краешек. Он не знал, что ему делать дальше: положил руки на бедра и вздохнул, затем сразу же облокотился на колени и согнул спину. Еще через секунду скрестил руки и снова расцепил их, подвигал вперед-назад плечами, потом опустил взгляд, посмотрел на ноги и, подняв голову, уставился на меня. Кажется, он подобрал слова. Я облокотился на край стола. — Ну… у меня к тебе есть один вопрос, — его голос беспокойно дрожал, словно он ехал на мотоцикле. Я почувствовал, что и тело его дрожит, и подумал, что, видимо, в горле комом стояли смешавшиеся слова и эмоции. Я умолял, чтобы его вопрос не совпал с моим предчувствием. Очень хотел, чтобы он спросил меня про билет. Тогда я найду, что сказать. Скажу, мол, помнишь, когда мы ехали из Мокпхо на поезде, написали свои желания, и это мой последний подарок тебе. Кажется, мне придется отправиться в длительное путешествие, я уезжаю в безлюдное место и пробуду там год. — Не знаю почему, но меня очень сильно обеспокоили твои недавние слова о том, что мама оставила машину на парковке. Мама же никуда не уезжает без своей машины, тем более, далеко. Я положил руки в карманы и посмотрел на кончики ног. И что с того? — Поэтому я спустился на парковку, чтобы посмотреть через окно, вдруг в машине что-то осталось. У меня похолодело в груди. Это был темный и печальный холод, словно сумерки, которые сгущаются зимним вечером у северного окна. У меня возникло предчувствие, что пришло время потерять то, что я должен потерять.