А потом этот грязный рот касается моей ноющей плоти, и поганый язык лениво и тягуче ее облизывает. Господи. Боже. Мой. Ошеломляющая волна удовольствия прокатывается от клитора до груди и до… ну, до всего. Я ощущаю движение языка каждым сантиметром тела. Это так приятно, что мне не хватает сил оттолкнуть мужчину. Я даже делаю обратное: хватаю его за затылок и притягиваю ближе, а предательские ноги раздвигаются шире. – Да, это и нужно, – бормочет Блейк в мою чувствительную плоть. – Раскройся мне, милая. Я его ненавижу. Ненавижу теплые губы и умелый язык. Ненавижу, как ладони жалят внутреннюю поверхность бедер, а грубый кончик пальца касается моего отверстия. Ненавижу… Нет. Я обожаю это – все, что он со мной делает. Каждое движение языка по клитору, любой стон. Но от этого нет никакого освобождения. Нет никакого лекарства от этого узла напряжения, который стягивается внизу моего живота. – Мне надо кончить. – Я почти вою. Между ногами вибрирует его смех – мужской, хриплый, самодовольный. Он опять лижет меня языком и одновременно двигается пальцем ниже, проскальзывая внутрь. Это все, что нужно. Я ахаю, когда оргазм разрывает меня на части, пульсируя в крови и заставляя дрожать колени. Я сжимаю волосы Блейка в кулак. Когда я, наконец, успокаиваюсь, он поднимает голову и вытирает запястьем рот. – Обожаю тебя целовать, – торжественно говорит он. Мозг стал слишком медленным от пресыщения, чтобы ему ответить. Однако, несмотря на туман удовольствия в голове, я хотела его ударить. С твердостью скалы Джесс Пусть пару часов назад между мной и Блейком произошло что-то сумасшедшее, покой нам только снится. Вечеринка крутится вокруг меня. Джейми и Уэс уже отчалили: в полночь лимузин отвез их в родительский дом, чтобы они могли немного поспать (или побыть наедине) перед медовым месяцем. А я начала уборку. Всю тяжелую работу сделают официанты, а мне надо забрать украшения, вернуть одолженные вещи, дать чаевые диджеям и вызвать такси. Я слишком занята, чтобы думать о Блейке или искать его в толпе. Нет времени думать, что произойдет позже ночью в моей кровати… – Джесс, можно тебя на минутку? Стул, который я в этот момент складывала, валится на землю, потому что я слишком торопливо повернулась к маме. – Эм, конечно. – Я выгляжу виноватой? Мама – женщина с лучшей интуицией в мире. Она поняла, что мой куст патрулировал шафер? Но она только улыбается и дает маленькое лимонное печенье с тарелочки, которое предлагает всем. – Я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Не могла бы ты проводить своего брата и Уэса в аэропорт в пять утра? Я думала, что сама займусь этим, но это будет за два часа до нашего отъезда. А бабушка ожидает горячий завтрак в шесть тридцать утра. Я не справляюсь с ней, когда сама буду зомби. – Конечно, – быстро соглашаюсь я, наклоняясь вниз, чтобы опять расположить стул вертикально. Боже, надеюсь, на платье у меня нет мокрого пятна. – Я все сделаю. Мать кладет руку мне на плечо. – Я очень тебе благодарна. Ты прошла через все это с твердостью скалы. Любой, кто наймет тебя для организации праздника, будет счастлив. Я содрогаюсь, когда она это говорит. Организовать чужую свадьбу легче, но у меня все равно нет желания делать это еще раз. – Что такое, солнышко? – спрашивает мать, что-то заметив. Может быть, дело в шампанском, но я говорю правду: – Организация свадеб – не совсем мое. Ее реакция следует незамедлительно, и это именно то, что я ожидала: она бледнеет. – Слушай, – торопливо говорю я, – это не из-за того, что я не могу с этим справиться или мне скучно. Но я должна заниматься чем-то важным. Чем-то, что дает миру больше, чем выбор цветовых схем. Мама вздыхает, и этот звук режет слух. Я именно тот ребенок, для которого она копит вздохи. – Но прошло три месяца с тех пор, как ты объявила, что это твое будущее. – Четыре, – поправляю я, хотя это не поможет. – И я бы продолжила этим заниматься. Я хороший организатор праздников. Это не похоже на дизайн египетских украшений, мам! Но, когда болел Джейми, я все поняла. Понадобилась пара месяцев, чтобы все обдумать, но я наконец-то в себе разобралась. Мама сует в рот печенье. Понимаю, что вывела ее из себя. Обычно она избегает белую муку и сахар. – Так расскажи мне. – Она кивает, призывая с этим покончить. – Я хочу пойти в медицинскую школу. Знаю, что будет сложно, но я очень хочу этим заняться. Она жует. Сглатывает. Она сует в рот еще одно печенье. Ох. Наконец она берет меня за руку. – Учиться в медшколе дорого, солнышко. И сложно. Если ты начнешь, то должна закончить. – Закончу, – настаиваю я. – Уже подала заявки в четыре школы. У нее расширяются глаза. – Это много. – Они, эм, дорогие, как ты и сказала. И там большой конкурс. Но я справлюсь. У меня «четыре» по органической химии. Для них это важно. Я достаточно умна, чтобы поступить. – Я никогда в этом не сомневалась. – Она гладит меня по запястью. – Ты можешь справиться со всем, за что возьмешься. Но вот со старательностью проблемы: ты сдаешься, когда становится сложно. Мне требуется вся сила воли, чтобы не начать спорить. Это не совсем правда, но так меня видит семья. – Я хочу быть медсестрой, мама. Как сестра Берта. – Она ухаживала за Джейми, когда он лежал с пневмонией в больнице в Торонто. Мы с матерью ее боготворили. – Я всегда говорила, что хочу заниматься чем-то связанным с искусством, но ошибалась. Есть много способов привносить в мир красоту. Я хочу помогать людям, которые больны и напуганы. Это самое лучшее, что я могу сделать со своей жизнью. Выражение на лице матери говорит, что я на верном пути. Она смотрит на меня так же, как на Тамми, словно я стою ее усилий. – Сколько стоит учеба в медшколе? – мягко спрашивает она. – Ну… – Я прочищаю горло. – Калифорнийский университет в Сан-Франциско, к сожалению, самый дорогой. Первый год стоит пятьдесят пять тысяч. – Пятьдесят… – Мама издает такой звук, точно задыхается. – Солнышко, у нас нет таких денег. Я уменьшаюсь в размере, когда это слышу. Конечно, это сумасшедшая сумма денег. Ни у кого в семье нет машины, которая столько стоит. Но в голове возникает вопрос: была бы реакция менее бурной, если бы то же самое нужно было другому ее ребенку? – Это… я… – Мое достоинство сегодня принимает удары со всех сторон. – Я найду способ. – Это делает меня похожей на капризного ребенка, но я серьезно. Даже если родители не помогут, должен быть какой-то выход. – Наверняка есть другие программы. – говорит мама, отходя от шока. – Дешевле. Я помогу тебе с поиском. – Ладно, – медленно соглашаюсь я. Но я уже искала. Магистерские программы дорогие. А я все хочу сделать правильно. – Есть кредиты. Она морщится. Мать не верит, что я доведу дело до конца. – Мы что-нибудь придумаем. – Нет, я со всем разберусь. Я должна все сделать сама. – Я не могу продолжать бегать к мамочке за финансированием всех моих начинаний. Не в этот раз. Знаю, что с советами Дайсона я смогу с этим справиться. И быть независимой – единственный способ показать матери, что я серьезна. – Джесс? Я поднимаю взгляд и встречаюсь глазами с самым несерьезным человеком на Земле. А затем дрожу, потому что Блейк Райли в этом костюме слишком привлекателен. Его широкие плечи – выступ, на котором девушка может удобно расположить голову. На его гладком лбу лежит прядь непослушных волос. Мужчина привлекателен, но мне совершенно не подходит. Он большой игривый парень. А в следующем году мне будет не до игр: жизнь будет крутиться вокруг достижения целей.