Остаток ночи прошел бездарно. Я проворочался ровно до половины пятого утра, а потом, когда до будильника оставалось всего полчаса, мне, по великому закону подлости, страшно захотелось спать. Словом, все, как обычно. Великие люди придумали душ и горячую воду. Вот за что надо Нобелевку давать, а не за всякие сомнительные достижения в области физики, которые только и можно использовать, как для одновременного убийства максимально большого количества людей. С физиков и их антигуманных открытий моя мысль соскочила на направленные землетрясения. А с землетрясений – на старух, точнее, на одну старуху, с которой мне предстояло работать. За завтраком, состоявшим из яичницы из четырех яиц, черного хлеба и крепкого сладкого чая, мое воображение услужливо изобразило настоящее исчадие ада, способное одним нажатием кнопки в секретном бункере где-нибудь под подмосковной помойкой легко уничтожить ничего не подозревающий мирно спящий город в любом из четырех полушарий планеты. В любом случае, какой-то запас времени у меня есть (не за тем же меня вербовали, чтобы немедленно уничтожить), а значит, куда-нибудь да вывезет. Главное ввязаться, а там посмотрим. С такими оптимистичными мыслями я ввинтился в переполненный вагон метро и ровно в 7 утра был на явочной квартире в Кузьминках. Аркаши там не было, а может, он и был, но только я его не видел. У подъезда меня перехватил Тимур – ничем не примечательный парень в коротком, выше колен спортивном пальто и вязаной шапочке. При моем приближении он вылез из припаркованного у подъезда джипа и сделал приглашающий жест: – Доброе утро, Альберт Эдуардович! Прошу в машину! В салоне джипа пахло кожей, хорошим парфюмом и еще чем-то неуловимым, но явно очень дорогим. Когда мы выехали со двора на проспект, я огляделся и беспокойно заерзал на своем переднем сиденье. – Если хотите, можете курить, – с улыбкой повернулся ко мне Тимур. – Хотите, приоткрою окно, но на улице холодно, да и воняет там. Вот пепельница, курите сколько хотите, не стесняйтесь, я знаю, вы много курите. Знает он! Не иначе, Аркаша уже провел с ним целый инструктаж на предмет того, как себя со мной вести. И досье на меня наверняка уже завели. Ну и ладно, плевать. Можно, конечно, попробовать разговорить Тимура, только зачем? Лишнего он все равно не сболтнет – вон какой улыбчивый, такие не болтают. Да и лень разговаривать, лучше подремать по дороге – после бессонной ночи самое оно. Почти весь путь прошел в полудреме. Я бездумно смотрел на встречные машины и унылый зимний пейзаж за окном. По Волгоградскому проспекту мы выехали на кольцевую автодорогу и по ней довольно быстро добрались до Дмитровского шоссе, где я закурил вторую за время путешествия сигарету. Третью под понимающую улыбку Тимура я закурил, когда мы свернули с шоссе на боковую дорогу, минут через 20 съехали и с нее и, сбавив скорость, покатились сквозь темно-зеленый туннель, образованный здоровенными елями. Еще через какое-то время (мне показалось, что прошло минут 10, не больше) туннель закончился и мы уперлись в автоматические ворота, рядом с которыми стояла будка охраны. К моему удивлению, из будки никто не вышел, но ворота распахнулись, словно сами собой. Мы приехали. Я стоял перед входом в санаторный корпус, правда, не совсем обычный. Обычным отдыхающим не создают таких условий, к тому же их так не охраняют. Двухэтажное здание, образующее букву П, внутренний двор с цветочными клумбами и скамейками и ухоженный парк на территории, окруженной высоким забором. Камер видеонаблюдения я не заметил, но буквально кожей ощущал, что их тут предостаточно. Людей во дворе тоже видно не было, но я чувствовал, что через темные в солнечном свете оконные стекла на меня смотрит не одна пара глаз. Тимур, зашедший в здание, попросил подождать его во дворе, где я и стоял, как дурак, изо всех сил изображая расслабленность, уверенность в себе и равнодушие. Ничего этого не было и в помине, к тому же, после теплого и ароматного салона джипа я быстро замерз и дрожал мелкой противной дрожью. Как оставленная на улице сучонка – такое мне в тот момент пришло в голову самоуничижительное сравнение. Наконец, дверь открылась и улыбчивый Тимур сделал второй за утро приглашающий жест: – Прошу, Альберт Эдуардович! В просторном холле было тепло и очень уютно. Но при этом ничего лишнего. Какой-то неуловимой формы столики, располагающие кресла и гостеприимные диваны – все словно из кино о красивой жизни. Но кино явно не отечественного. В российских фильмах про богатых и знаменитых дворцовые интерьеры могут запросто сочетаться со шмотками, купленными из экономии на рынке у метро, а обучающаяся в закрытой английской школе дочь нефтяного магната может иметь лицо вокзальной шлюхи и примерно такой же говорок. Но здесь все было по-другому. Я не большой знаток дорогих вещей, но, едва переступив порог этого заведения, даже мне стало понятно, что здесь пахнет настоящим богатством, и сколько стоит эта кажущаяся простота. Людей в холле почти не было – мы с Тимуром и еще двое. За стойкой сидел похожий на киношного лорда мужик лет 50 и, не поднимая головы, куда-то неотрывно смотрел – наверное, в мониторы наблюдения, подумал я. Второй был совсем еще молодым человеком и напоминал больше студента-старшекурсника, задвинутого на какой-то заумной теории, чем работника секретной богадельни. Интересно, подумал я, на кого он больше похож – на ботаника или физика-теоретика. В то утро я даже не догадываясь, какие теории гуляют в этой стриженой под ноль голове. При моем приближении «ботаник» поднялся с кресла и сделал шаг навстречу. – Добрый день, Альберт Эдуардович, – негромко, словно боясь разбудить кого-то невидимого, произнес молодой человек. – Добро пожаловать в наш пансионат. Названия у него нет, да оно и не нужно. Главное – это чтобы наши жильцы чувствовали себя здесь дома, разве не так? А у дома названия быть не должно. Просто дом и все. Давайте поднимемся в бар и выпьем чего-нибудь согревающего, а то вы совсем замерзли. Да, меня зовут Никита Сергеевич, или просто Никита. Я что-то вроде управляющего всем нашим хозяйством. Эту небольшую речь просто Никита произнес с улыбкой и весьма сердечным тоном, однако его глаза за стеклами дорогущих очков не улыбались. Но и злыми или колючими они тоже не были. Это были глаза исследователя, изучающие распяленную на стекле препарируемую лягушку – внимательные и где-то даже доброжелательные. Я даже засомневался: а может, он не физик и не ботаник? Может, зоолог? Конец сомнениям положил сам Никита. Отпивая мелкими глотками кофе, он толково вводил меня в курс дела, сразу и заранее отсекая лишние вопросы и с первых же минут очерчивая рамки дозволенного. «Нет, не ботаник», – подумал я с тревогой. «А кто же тогда?» – Несколько лет назад, – словно отвечая на мой вопрос сказал управляющий, – я окончил академию ФСБ, но работать по полученной специальности не довелось. Так сложились обстоятельства. Но мне сразу же был сделан ряд предложений попробовать себя, скажем так, в смежных областях. Речь идет, как вы понимаете, о работе в службах безопасности очень солидных структур. Но я выбрал компанию, в которой работают ваши знакомые Аркадий Валерианович и Тимур, о чем нисколько не жалею. При этих словах Никита вежливо улыбнулся Тимуру, а тот столь же учтиво оскалился в ответ. Этот балаган был бы забавен, если бы не чувство напряжение, которое никак не желало проходить. Нет, не прост был этот домашний пансионат, ох как не прост! – Теперь о деле, – продолжал тем же сердечным тоном Никита Сергеевич. – Наш объект (он так и сказал – «объект») состоит из двух крыльев корпусов и центральной административной части, где мы сейчас находимся. В центре расположен мой офис, помещения для охраны, хозяйственные службы. В правом крыле в номерах квартирного типа живут постояльцы, пользующиеся относительно свободным режимом. Они могут свободно гулять по территории объекта, ходить в гости к друзьям, живущим в их корпусе, а также посещать бары. Их, кстати, у нас два: тот, где мы с вами находимся и в правом крыле. Подают любые напитки, кроме спиртных – алкоголь строго запрещен. Слово «алкоголь» чекист-теоретик выделил тоном – едва заметно, но при этом вполне достаточно, чтобы я понял: все мои слабости тут хорошо известны и рассчитывать на веселое времяпрепровождение со здешними постояльцами мне не стоит. Можно подумать! Больно надо – водить компанию с говорящими овощами, подумал я, и через мгновение вздрогнул от неожиданности, потому что Никита словно опять прочитал мои мысли. – Должен заметить, что наши постояльцы – это вовсе не говорящие овощи, как можно подумать, принимая во внимание… э-э-э… закрытый характер и некоторую специфику нашего объекта. Он представляет собой частный пансионат для лиц, страдающих душевными расстройствами и нуждающихся в особом уходе, который мы и обеспечиваем. Это, как вы понимаете, достаточно недешево, так что устроить к нам своих близких могут только весьма состоятельные клиенты. Но не все. Мы принимаем исключительно по рекомендации, и попасть сюда людям, не принадлежащим к определенному кругу, просто невозможно. «Дурдом для аристократов, – сказал я про себя. – «Ну что же, буду соответствовать. Надеюсь, Аркаша не обманул, и свои две тысячи долларов я буду получать за работу только с одной сумасшедшей старухой, а не с целой палатой отставных разработчиц апокалипсиса». И в третий раз этот чертов управляющий прочитал мои мысли. – Теперь непосредственно о вашей работе, Альберт Эдуардович. – Обязанности ваши будут заключаться… Впрочем, с вами об этом уже говорили. Я только добавлю несколько слов о нашем режиме. По роду службы вы будете общаться только с одним человеком из числа наших постояльцев. Все остальные контакты должны быть исключены. Вам не стоит появляться в баре в правом крыле, тем более, что все необходимым во время дежурств вы будете обеспечены. Прогулки с вашей подопечной тоже будут проходить в камерной обстановке, для чего в левом крыле предусмотрен отдельный выход в парк, точнее – в его закрытую часть. Вот, собственно, и все. Вопросы? – Скажите пожалуйста, – я начал выдавливать из себя вопрос только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Скажите пожалуйста, а левое крыло – оно вроде как особо режимное? Для буйных или особо опасных? – Вроде как да, – так же доброжелательно ответил Никита. – Оно к тому же особо дорогое. Например, правом крыле живут 20 постояльцев, каждый в своей отдельной квартире с прислугой. А вот в левом квартир всего три. Улавливаете разницу? В настоящее время занята только одна, на остальные две пока нет клиентов соответствующего уровня. Это я к тому, чтобы вы осознали степени значимости вашей подопечной. Ну, а теперь пошли знакомиться! Из административной части здания в левое крыло вел короткий переход за толстыми дверями, похоже, из пуленепробиваемого стекла. Тут же, в начале перехода, находился пост охраны: стойка (вроде той, что в холле) с мониторами, за которой сидел мужик средних лет в белой рубашке и при галстуке. Такой же элегантный вертухай сидел в кресле у двери. Он встал, внимательно посмотрел на меня, потом на Никиту, потом кивнул тому, что за стойкой, и только после этого впустил нас. Мне показалось, что дверь открывалась с помощью какого-то хитрого устройства, приводимого в действие тем, что сидел за стойкой, а охранник у входа играл роль сканирующего устройства и при необходимости – вышибалы. Переход выходил в небольшой зимний сад, в котором стояли несколько скамеек и даже журчал небольшой фонтан – каменная лягушка, изо рта которой била тугая струйка воды, орошавшая серые, явно привезенные издалека и потому дорогие валуны. Все это обширное помещение имело какую-то закругленную форму, и дальний конец сада не был виден с того места, в котором мы оказались, пройдя через переход. Именно туда мы и направились. Там под раскидистым не то большим кустом не то маленьким деревом стояло кресло, в котором сидел еще один человек при галстуке. Он явно охранял лифт, находившийся тут же. «Зачем нужен лифт, если нужно всего-то подняться со второго этажа на третий?», – подумал я, и тут же отогнал эту мысль как неуместную. У богатых, как известно, свои причуды. И еще я не без грусти подумал, что путевку в такую богадельню мне ни за что не потянуть – даже если мне и будут платить обещанные две тысячи долларов в месяц. Да и деньги эти после всего увиденного и услышанного уже не казались не то что огромными, как всего каких-то пару дней назад, но даже сколько-нибудь достойными мужчины, находящегося в зрелом – назовем это так – возрасте. Выйдя из лифта, мы оказались в очередном просторном холле с уже привычной стойкой с мониторами. Только на этот раз за стойкой сидела женщина в белом халате и белой же врачебной шапочке, кокетливо сидящей на рыжих волосах. Женщина поднялась нам навстречу. Она могла бы быть красивой, если бы не отталкивающе холодные глаза. Ярко-голубые глаза и молочно-белая кожа, какая встречается только у рыжих. – Вера, – представил рыжую Никита. – Медсестра, сиделка и горничная в одном лице. «Ага, и еще лагерная капо», – съязвил я про себя. – «С такой-то эсэсовской мордой!» – Три, так сказать, в одном, – продолжал управляющий с такой гордостью, будто Вера была его собственноручным творением. – Но не потому, что мы экономим на ставках сотрудников. Просто таких профессионалов днем с огнем не сыскать! Вера, позвольте вам представить: Альберт Эдуардович. Психолог и лингвист. Будет вместе с вами работать с нашей общей подопечной. Психолог и лингвист. Однако! Я не был ни тем, ни другим – если, конечно, не считать диплома филфака пединститута, куда я поступил по причине природной лени и полной неспособности к чему-либо серьезному. – Очень приятно. – Вера протянула узкую прохладную ладонь, посмотрев мне при этом точно в зрачки. Сказать, что от этого взгляда меня обдало холодом, значит, не сказать ничего. Голубые глаза прокололи меня насквозь и оставили трепыхаться пришпиленным к чему-то твердому, как жука – новичка в коллекции жестокого любителя насекомых. Этой бы Вере сверкающие сапоги, стек и черную форму с одним погоном на левом плече – цены бы ей не было. Извращенцы, любящие поиграть в гестапо, наверняка платили бы бешеные деньги. Никита подошел к двери из толстого матового стекла и негромко постучал. «Да, да, входите», – ответил изнутри женский голос. Мы вошли вдвоем с управляющим, Вера осталась на боевом посту. Да, такой богадельни мне точно не видать, как своих ушей! Я стоял не в палате и даже не в очень крутой палате какого-нибудь элитного санатория. Я был в самой настоящей квартире, дорого и со вкусом обставленной. Салон, из которого вели две двери, одна, судя по всему, в спальню, другая – в помещение, которое язык не поворачивался назвать санузлом. Мебель в комнате была высший класс, но не кожаная, с которой вечно съезжает задница, а по-настоящему уютная. На полу лежал ковер невиданной мной ранее бледно-голубой расцветки, а в стене слева был самый настоящий камин, хотя и не горевший. Но вообще, мебели было немного – только самое необходимое. Широкая тахта, покрытая ковром, но уже не голубым, а темно-красным. Два кресла, два высоких и узких книжных шкафа, заставленных книгами. И еще что-то вроде секретера с баром и выдвижной панелью, служащей письменным столом. И, наконец, кресло-качалка, в котором со стаканом в руке сидела и доброжелательно улыбалась злая фея, умеющая направлять землетрясения. У нее тоже были голубые глаза, но, в отличие от ледяных стекляшек женщины-капо, они сияли и искрились, словно их обладательница была больше не в силах сдерживать рвущийся наружу смех и вот-вот расхохочется в полный голос. Женщина была примерно моего возраста, плюс-минус пять лет. Волосы у нее были совершенно седые и подстрижены коротко, почти под ежик. – Ну, что ли здравствуйте! – насмешливо произнесла она и сделала легкое движение стаканом в мою сторону. Стакан был примерно на одну треть наполнен жидкостью янтарного цвета. Виски, подумал я. Да она банально пьяна! Или сумасшедшая. Или все вместе. Нормальный человек в ее ситуации, даже если его содержат в таких шикарных условиях, не может так веселиться. – Здравствуйте, – в тон ей попытался ответить я, но, боюсь, веселье я изобразил отвратительно. И чтобы хоть как-то исправить конфуз брякнул, ткнув пальцем в пол: – У вас очень красивый ковер. – Вам нравится? Правда? Вы, случайно, не ценитель? – просияла женщина в кресле-качалке. – Это ведь настоящий персидский, видите, птицы на голубом фоне – это древний иранский мотив, такие ковры ткут только там. Но и тот, на тахте очень неплох, согласитесь. Тоже ручная работа, разумеется. Это уже турецкий. Восток вообще моя слабость, знаете ли, так что если у нас будет время – а мне почему-то кажется, что у нас с вами его будет ох как много! – то мы поговорим о коврах, а заодно о паласах, сумахах, арбабашах и… – Время у вас обязательно будет, – улыбаясь сказал Никита и добавил, обращаясь уже ко мне: – Ваш номер, Альберт Эдуардович, находится через коридор. Уверен, он вам понравится. – Альберт Эдуардович – звучит очень красиво! – словно пропела тетка в кресле и опять сделала движение стаканом в мою сторону. Э-э, да она в хлам, подумал я. Значит, сухой закон на злую фею не распространяется. Интересно, за что такие привилегии? – Разрешите вам представить, Инна Игоревна, – продолжал тем временем Никита. – Альберт Эдуардович, наш новый сотрудник. Какое-то время будет вашим компаньоном. – Очень приятно! – радостно произнесла ненормальная в кресле. – Мне тоже, – осторожно сказал я. А чего тут еще скажешь? 6 Сердце сначала ткнулось снизу в горло, а потом стремительно покатилось куда-то в пах. Кажется, от неожиданности я даже вцепился обеими руками в край стола и сидел так некоторое время с выпученными глазами. – Не возражаете? – промурлыкала Анна и, отодвинув пластмассовый стул, уселась напротив, непринужденно закинув ногу на ногу. Несмотря на нервное потрясение я не мог не заметить, что она была в полосатом пляжном сарафане, приоткрывавшем по-девичьи острое, загорелое колено. Я даже различил на этом колене тоненький, золотистый от солнца волосок Как ни странно, вид этого волоска подействовал на меня успокаивающе – наверное, любой человек, оказавшийся в непривычной и страшной обстановке, успокаивается, узнав среди пугающих и непонятных вещей что-то очень привычное и знакомое. – Ну вот и хорошо, – улыбнулась Анна, словно прочитав мои мысли. – Вообще, надо сказать, держитесь вы молодцом. Только не стоит так много пить с утра, тем более, что ясный ум вам может понадобиться уже очень скоро. – Неужели? – выдавил из себя я. Мне хотелось произнести это как можно более язвительным тоном, но поскольку со вчерашнего вечера я вообще не раскрывал рта, то заржавевшие голосовые связки выдали не звучный ответ уверенного в себе мужчины, а жалкое сипенье старого, загнанного в угол бандерлога. – Представьте себе. Я, между прочим, здесь для того, чтобы вам помочь. И сделаю это, независимо от того, будете вы сотрудничать или нет. Хочу только заметить, что не только я рассчитываю на ваше сотрудничество, но и кое-кто еще. И эти кое-кто с вами церемониться не будут. Эту ночь вы пережили, а следующую? И стоит ли жить, трясясь от страха при виде даже невинных ленинградских бухгалтерш, в кои-то веки сбежавших к морю от мокрого снега и вечно пьяных мужей? Кстати, ваши соседки по пляжу, так же как и их одноразовые кавалеры, совершенно ни при чем. В словах Анны меня поразило даже не то, что она знала все о моих страхах и подозрениях. Самое сильное впечатление произвело на меня произнесенное ею слово «сотрудничество». В России так не говорят, это слово как – будто из американского фильма: там тоже никто никого не заставляет, но все сотрудничают друг с другом как сумасшедшие. И попробуй-ка не посотрудничай. – А что, собственно, произошло? – я из последних сил пытался валять дурака. – Десять дней все было хорошо, и я был никому не интересен, а сейчас все словно с цепи сорвались. Мне, конечно, лестно ваше внимание, Анна, но, боюсь, вы по ошибке принимаете меня за кого-то другого…