- Ты хороший человек, Рон, один из лучших. Бетти повезло, что у нее есть ты.’ ‘И вполовину не так повезло, как мне с ней. А теперь я теряю ее ... ‘Я знаю ... - сказал доктор Уилкинсон. ‘Это я знаю.’ На протяжении десятилетий штат Техас проводил свои казни в Техасском доме смерти в блоке стен, Хантсвилл. Вплоть до 1998 года именно там располагалась камера смертников. Но затем осужденные, включая Джонни Конго, начали искать пути к побегу, и Министерство уголовного правосудия Техаса решило, что требуется более безопасное подразделение. Камера смертников была перенесена в отделение Полунского в Западном Ливингстоне, сверхмаксимальное, сверхвысокозащищенное учреждение. Оттуда никто не сбежал. Почти 300 заключенных содержались в одиночном заключении и ели в своих камерах из тарелки, просунутой через "бобовую щель" в двери. Они тренировались в одиночестве в закрытой зоне отдыха. Единственным физическим контактом, который они получали, были обыски с раздеванием, которым они подвергались всякий раз, когда покидали свои камеры. Режим был достаточно жесток, чтобы свести человека с ума, и были некоторые, кто предпочел отказаться от возможности обжалования и рано предстать перед казнью, просто чтобы сбежать от него. Процесс казни Джонни Конго начался в три часа дня 15 ноября. Ему не предложили на выбор последнюю трапезу приговоренного к смерти, да и в Хантсвилле он бы не оказался: от этой роскоши давно отказались. Раздался только стук в дверь его камеры и крик надзирателя: "Пора идти, Джонни! Руки через прорезь для бобов.’ Каждый аспект жизни в Полунском блоке был рассчитан на унижение и дегуманизацию заключенных. Процедура выхода из камеры не была исключением. Джонни направился к двери. Он опустился на колени. Затем он прошаркал так, что оказался спиной к двери, и вытянул руки назад, пока его ладони не просунулись в щель между бобами и не оказались в коридоре снаружи. На запястья ему надели пару наручников, затем он просунул руки обратно в щель и встал на ноги. - Отойди от двери!- скомандовал голос. Джонни послушно вышел на середину комнаты, теперь уже со скованными за спиной руками. Затем он снова повернулся лицом к открывшейся двери. В камеру площадью шестьдесят квадратных футов вошли два надзирателя. Один из них был белым и почти таким же большим, как Джонни, с коротко остриженными рыжими волосами и загорелой кожей на лице и предплечьях. В руках он держал дробовик "Моссбургер", и по напряженному, нервному выражению его лица можно было предположить, что он просто искал случая пустить его в ход. Джонни улыбнулся ему. ‘Какой смысл сегодня целиться в меня из пистолета, ты, тупой кретин? Я уже ходячий мертвец. А теперь разнеси меня в пух и прах, ты сделаешь мне одолжение.’ Джонни повернулся лицом ко второму надзирателю, дородному афроамериканцу средних лет, с серебристыми волосами. - Добрый день, дядя, - сказал он. ‘И тебе добрый день, Джонни, - сказал дядя. ‘Я знаю, что сейчас для тебя трудное время. Но чем спокойнее мы сможем это сделать, тем легче все пройдет, слышишь?’ ‘Да, я тебя слышу.’ - Хорошо, тогда я собираюсь подготовить вас к переезду в Хантсвилл. Поэтому сначала я хочу, чтобы вы встали так, чтобы ваши ноги были примерно в восемнадцати дюймах друг от друга. Вы ведь служили в армии, верно?’ - Чертовски верно, был сержантом-артиллеристом в корпусе.’ - Морской пехотинец, да? Ну, тогда я думаю, что ты знаешь, как вести себя непринужденно.’ Джонни послушно встал на свое место. - Спасибо, старик’ - сказал дядя. ‘А теперь просто постойте спокойно минутку, пока я закреплю их вокруг ваших лодыжек.’ Джонни сделал так, как ему было велено, и был столь же послушен, как если бы вокруг его талии была закреплена цепь на животе. Затем его руки были освобождены от своих первоначальных наручников и вновь закреплены в наручниках, которые свисали с цепи. Теперь он был ограничен короткими шаркающими шагами, которые позволяли кандалы на ногах, и минимальными движениями рук, которые давали ему звенья между наручниками и цепью на животе. Каким бы массивным, мощным и пугающим он ни был, Джонни Конго теперь был совершенно беспомощен. К двум надзирателям, пришедшим в его камеру, теперь присоединились еще несколько их коллег, которые вели его через отделение Полунского к погрузочному отсеку, где его ждал транспорт. Много лет назад, когда Джонни бежал из Хантсвилла, его коллега Алеут Браун хладнокровно застрелил надзирателя по имени Лукас Хеллер, пустив ему пулю в затылок. Джонни полагал, что стражники вокруг него теперь это знают. Он ждал первого удара или удара дубинкой Билли, зная, что они могут сделать с ним все, что захотят, и он совершенно не сможет сопротивляться. Но спокойного, цивилизованного присутствия дяди, должно быть, было достаточно, чтобы подавить любое желание жестокой расплаты, потому что они добрались до погрузочного отсека без каких-либо помех. Не было даже никакого крика со стороны других заключенных, которые в последний раз провожали своего товарища по заключению, направлявшегося в дом смерти. Они были совсем одни в своих безмолвных камерах, запертых за глухими стальными дверями, которые тянулись вдоль коридоров. Они понятия не имели, что Джонни вообще когда-либо был в отряде, не говоря уже о том, что его увозили умирать. Джонни Конго посадили на заднее сиденье белого микроавтобуса без опознавательных знаков, принадлежащего отделу по перевозке преступников, и приказали сесть на одну из двух серых обитых тканью скамеек, стоявших по обе стороны того, что обычно было пассажирским салоном. Затем его лодыжки были прикованы цепью к полу. На окнах были стальные решетки, и еще одна, более солидная, отделяла пассажирский салон от водительского сиденья. Напротив Джонни сидел вооруженный охранник, одетый в коричневые брюки, белую рубашку и черный защитный жилет. Охранник ничего не ответил. Он выглядел настороженным, но в то же время расслабленным, как человек, который хорошо справляется со своей работой и доверяет другим охранникам, даже в присутствии известного множественного убийцы. Джонни Конго тоже ничего не сказал, просто посмотрел на охранника, глядя на него сверху вниз, полный решимости утвердиться в качестве альфа-самца, даже в тот день, когда он должен был умереть. Подробности казни Джонни Конго обсуждались на самом верху Техасского департамента уголовного правосудия. Они полностью осознали, что он был чрезвычайно опасным преступником, который уже доказал, что может сбежать из подразделения строгого режима. Его дело было широко освещено в средствах массовой информации, и чем ближе подходило время его казни, тем больше оно становилось. Когда он выходил из Полунского отделения, у каждого выхода стояло по паре телевизионных репортеров, а над головой гудел вертолет. Еще одна, гораздо более крупная медиа-стая была собрана вокруг задних ворот блока стен, через которые всегда пропускались колонны смертников. Единственное, что им всем было нужно, - это изображение Конго, каким бы расплывчатым и зернистым оно ни было. Единственными его портретами были официальные фотографии, сделанные, когда он сошел с самолета из Абу-Зары, выглядя так, будто кто-то проехался грузовиком по его лицу, или старые архивные фотографии с его первой вспышки дурной славы, когда-то давно. Великая американская общественность хотела и должна была увидеть человека, которого их правовая система убивала от их имени в самый последний день его пребывания на земле. Но власти не давали никому, включая средства массовой информации, возможности приблизиться к осужденному. Принимая во внимание как злобность Джонни Конго, так и тот самый публичный позор, от которого пострадает вся система уголовного правосудия Техаса, если он уйдет от них во второй раз, в стандартном формате конвоя произошли изменения. Как всегда, машин было три. Но на этот раз третьей в очереди была не другая патрульная машина, как обычно, а бронетранспортер "Ленко Беаркат", нагруженный тяжеловооруженной командой спецназа из десяти человек. "Беаркат" был большой, черной, угрожающей боевой машиной, а люди внутри него были полицейским эквивалентом спецназа. Против их огневой мощи ничто, кроме полномасштабного военного нападения, не могло иметь шансов на успех. В день казни Джонни Конго все, кто видел Д'Шона Брауна, сообщали, что он казался замкнутым, подавленным и, по-тихому, сдержанно выражаясь, очень расстроенным. Казнь была назначена на шесть часов вечера. Хантсвилл находится всего в семидесяти милях к северу от Хьюстона, прямо по шоссе 45, и занимает не больше часа, если движение небольшое. Но Д'Шонн хотел быть уверенным, что не пропустит час пик, и поэтому, когда конвой, везущий Джонни Конго на казнь, покинул Полунскую часть, из подземного гаража под его штаб-квартирой в центре Хьюстона с мурлыканьем выехал "Роллс-Ройс Фантом" Д'Шона. Д'Шонн сидел сзади. Клинт Хардинг сидел впереди рядом с водителем. Вслед за "Роллс-Ройсом" из гаража выехал черный "Субурбан". В ней находились еще четверо людей Хардинга, чья задача состояла в том, чтобы провести Д'Шона через толпу за тюремными воротами в смотровую комнату, откуда открывался вид на камеру казни. Д'Шонн смотрел телевизор на своем айпаде. - По телевизору показывают Джонни в прямом эфире, следят за ним с неба, как за очередным О'Джеем.’ ‘Я ненавижу, как они превращают это в цирк, - сказал Хардинг, снова поворачивая голову к Д'Шону. - Послушай, я знаю, что он был приятелем твоего брата или кем-то еще, но Джонни Конго был опасным человеком. А теперь он получает самое страшное наказание, какое только может вынести наше общество. Это не должно быть превращено в телевизионное реалити-шоу.’ У д'Шонна зазвонил телефон. Он взял трубку, немного послушал, а потом сказал: "Эй, Рашад, дружище ... да, я тоже его смотрю. Наверное, я знала, что это может случиться, но все же ... безумно думать, что в следующий раз я увижу Джонни, когда они вкатят его в камеру. Я не жду этого с нетерпением, не возражаю признать.’ Хардинг снова повернул голову вперед и смотрел прямо в лобовое стекло, вниз по шоссе 45, чтобы не нарушать неприкосновенность частной жизни своего босса. Он не видел, как Д'Шонн поднял второй телефон и высветил сообщение Snapchat: "отлично. Идти вперед. Подготовьте вертолет и реактивный самолет к полету.’ Через десять секунд после того, как сообщение было получено, оно растворилось в воздухе, не оставив никаких следов своего существования. Вот уже две недели Рашад Тревейн пытался найти способ выследить тюремный конвой Джонни Конго, не привлекая к себе внимания копов. Очевидным ответом было просто следовать за ним по дороге, но если одна машина останется прямо за колонной всю дорогу, ее обязательно заметят и заставят остановиться. Они могли бы иметь ретрансляционную систему, передаваемую от одной машины к другой, но с тремя маршрутами длиной до пятидесяти пяти миль, которые нужно было бы покрыть, это означало бы три длинных цепочки водителей, ожидающих, чтобы начать наблюдение, если конвой случайно окажется на их пути, а это было бы больше рабочей силы, чем он хотел использовать. Чем больше парней было на этой работе, тем меньше шансов, что он хорошо их всех знает, и, как следствие, тем меньше он мог доверять им держать рот на замке. Следующая идея Рашада состояла в том, чтобы купить беспилотник-корректировщик из тех, что используют полицейские силы для борьбы с толпой: пара футов в поперечнике, с тремя миниатюрными вертолетными горизонтальными винтами и камерой, которая может передавать изображения в реальном времени на базовую станцию. Но для этого потребуются квалифицированные техники, а также ограничения дальности полета как самого дрона, так и сигнала, который он посылает. И вот тогда Рашад вернулся к истокам. Он решил рассредоточить полдюжины корректировщиков на ключевых поворотных пунктах вдоль первых нескольких миль дороги: местах, где конвой будет вынужден сделать выбор, который определит его маршрут. Но когда он поставил эту проблему перед Д'Шоном Брауном, когда они смотрели через воду на восьмую лужайку на поле для гольфа Хьюстонского гольф-клуба, Д'Шон Браун выпрямился от фишки, которую собирался разыграть, посмотрел на Рашада и спросил:’ ‘Вы имеете в виду полицейский вертолет, похожий на глаз в небе?- Ответил Рашад.