– Мне кажется, мы должны доверять друг другу, – проворковала доктор Селф. Он сердито посмотрел на нее. – Пит, почему вы не хотите сказать, как на вас действует окончание дождя? Ведь оно на вас действует? Я абсолютно в этом уверена. И выражение лица у вас при этом меняется. Уверяю вас. Оно и сейчас у вас особенное. Марино дотронулся долина, словно это была маска или что-то ему не принадлежащее. – Лицо у меня совершенно нормальное. Ничего особенного в нем нет. Ничего. – Он постучал по квадратной челюсти и высокому лбу. – Будь у меня что-то не так, я бы об этом знал. Лицо как лицо, ничего необычного. Последние несколько минут они молчали. Скарпетта подвозила Джо к стоянке полицейского управления Голливуда, где стоял его красный «корвет», с облегчением думая, что на сегодня их общение закончилось. – Я говорил вам, что получил разрешение на подводное плавание, – вдруг спросил он. – Поздравляю, – равнодушно ответила Скарпетта. – Я покупаю дом на Каймановых островах. Точнее, мы покупаем его с моей подругой. У нее больше денег. Как вам это нравится? Я дипломированный врач, а она всего лишь помощник юриста, а зарабатывает больше меня. – Вот уж не предполагала, что вы занялись судебной медициной ради денег. – Но и не ради того, чтобы нищенствовать. – Тогда, Джо, вам лучше выбрать себе другое занятие. – Вы, похоже, готовы довольствоваться малым. Машина остановилась на светофоре. Скарпетта почувствовала, что Джо смотрит на нее в упор. – Поди неплохо иметь племянницу, богатую, как Билл Гейтс, и дружка из состоятельной семейки, – обронил он. – Что вы хотите этим сказать? – спросила Скарпетта. Она вдруг вспомнила историю с инсценировками. – Хорошо пренебрегать деньгами, когда их у тебя много. Особенно если они незаработанные. – Вообще-то мои финансы вас совершенно не касаются, но могу сказать, что если работать так долго и успешно, как это делала я, то можно рассчитывать на приличные деньги. – Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «приличные». Скарпетта вспомнила, как впечатляюще выглядела анкета Джо. Когда он подал документы в академию, она ожидала, что он станет одним из лучших ее сотрудников. Как могла она так ошибаться? – Из вашей компании никто не бедствует, – ехидно заметил Джо. – Даже Марино зарабатывает больше, чем я. – Откуда вы знаете, сколько он зарабатывает? Впереди появилось здание полицейского управления Голливуда. Это был четырехэтажный дом, стоявший так близко от площадки для игры в гольф, что перелетавшие через забор мячи нередко ударялись в полицейские машины. Скарпетта заметила на стоянке красный «корвет» Джо. Он был задвинут в самый дальний угол, чтобы ничто не могло повредить его драгоценную поверхность. – Здесь все знают о чужих доходах. – Не уверена. – В такой небольшой конторе вряд ли можно сохранить что-нибудь в секрете. – Академия не так уж мала, и здесь не принято разглашать конфиденциальную информацию. Такую, например, как размер зарплат. – Мне должны платить больше. Марино не врач. У него всего лишь среднее образование, а денег он гребет больше меня. Люси только корчит из себя секретного агента со всеми своими «феррари», вертолетами, самолетами и мотоциклами. Откуда только деньги на всю эту роскошь? Ну как же, она большая шишка, суперагент. Сплошной гонор, на всех смотрит свысока. Неудивительно, что студенты терпеть ее не могут. Остановив машину рядом с красным «корветом», Скарпетта повернула к нему непроницаемое лицо. – Джо, вам остался один месяц. Надеюсь, мы как-нибудь друг друга потерпим. По мнению доктора Селф, причина жизненных трудностей Марино заключалась в том выражении, которое носило в данный момент его лицо. То, что выражение это было скрыто от непосвященных, только ухудшало дело, хотя состояние пациента и так было близко к критическому. Жаль, что он так упорно скрывал свои тайные страхи, ненависть, одиночество, сексуальную неудовлетворенность, нетерпимость и другие негативные факторы. Хотя она сразу заметила его сжатые губы и напряженность во взгляде, другие вряд ли обращали внимания на такие мелочи. Но подсознательно они это чувствовали и реагировали соответствующим образом. Марино часто грубили, обманывали, бросали и предавали. В ответ он становился агрессивным. На своем нелегком и опасном поприще ему пришлось убить нескольких человек. Те, кто имел неосторожность его задеть, получали отпор, которого вряд ли могли ожидать. Однако Марино видел все в другом свете. Ему казалось, что к нему плохо относятся без всякой видимой причины. Эту враждебность он относил на счет рода своих занятий. Большинство его проблем было связано с предубеждениями, потому что он был родом из Нью-Джерси и вырос в бедной семье. Он часто повторял, что не понимает, почему люди так дерьмово к нему относятся. За последние несколько недель его состояние ухудшилось. А сегодня он был совсем плох. – У нас ocталось несколько минут. Давайте поговорим о Нью-Джерси, – сказала доктор Селф, ненавязчиво напоминая, что ему пора уходить. – На прошлой неделе вы несколько раз упомянули Нью-Джерси. Почему Нью-Джерси имеет для вас такое значение? – Если бы вы там выросли, то не спрашивали бы, – ответил Марино, и на его лице отчетливо проступило то самое выражение. – Это не ответ. Пит. – Мой отец был пьяницей. Мы оказались на самом дне. Люди попрежнему смотрят на меня, как на изгоя, и ведут себя соответственно. – Возможно, это выражение вашего лица заставляет их вести себя подобным образом. И дело вовсе не в их поведении. На столе звякнул автоответчик, и лицо Марино вновь приняло знакомое выражение. На этот раз оно не вызывало у нее сомнения. Он терпеть не мог, когда во время сеанса кто-нибудь звонил, даже если доктор не отвечала. Ему было непонятно, почему она держится за такое старье, как автоответчик, вместо того чтобы пользоваться голосовой почтой, которая бесшумна, не звякает, когда кто-нибудь оставляет сообщение, и никого не раздражает. Он уже не раз говорил об этом доктору. Она посмотрела на золотые наручные часы с большими римскими цифрами, которые она могла видеть без очков. До окончания сеанса оставалось двенадцать минут. Пит Марино не умел вовремя закругляться. У него были проблемы со всем, что закончилось, ушло, миновало или умерло. Доктор Селф не случайно назначала ему сеансы на конец дня, желательно около пяти, когда начинало темнеть или заканчивалась послеполуденная гроза. Он представлял собой чрезвычайно интересный случай. Иначе она не стала бы с ним возиться. Со временем она уговорит его участвовать в ее общенациональной программе на радио или даже в ее новом телешоу. Он будет хорошо смотреться перед камерой. Гораздо лучше, чем этот противный и глупый доктор Эмос. у нее еще ни разу не было копа. Когда она читала лекции в Национальной академии судебной медицины во время летней сессии, в ее честь был устроен обед и она оказалась за столом рядом с Марино. Именно тогда ей пришла в голову мысль пригласить его в свое шоу. Конечно, он нуждается в лечении. Слишком много пьет. Она сама видела, как он выпил четыре стакана виски за один присест. Курит. От него сильно пахнет табаком. Любит поесть. На том обеде он проглотил три десерта. С первого взгляда было видно, что он склонен к саморазрушению и ненавидит себя. – Я могу вам помочь, – предложила она ему в тот вечер. – В чем? – вскинулся он, словно она схватила его за ногу под столом. – Совладать с вашими бурями. Пит. С теми, что бушуют у вас внутри. Расскажите мне о них. Мы с вами поговорим так же, как я беседую с вашими блестящими студентами. Вы сможете управлять своей погодой, как захотите. Солнце и ненастье будут подчиняться вашим желаниям. Хотите – прячьтесь от дождя, хотите – гуляйте на солнышке. – При моей работе гулять на солнышке бывает опасно. – Я не хочу, чтобы вы погубили себя. Пит. Вы большой, умный и красивый мужчина. Такие должны жить долго и счастливо. – Но вы ведь меня совсем не знаете. – Я знаю о вас больше, чем вы думаете. Марино стал ходить к ней на прием. Через месяц он бросил пить и курить и похудел на десять фунтов. – Ничего особенного мое лицо не выражает. Не понимаю, о чем вы говорите, – повторил Марино, дотрагиваясь до лица кончиками пальцев, как это делают слепые. – Выражает. Как только кончился дождь, на вашем лице появилось это выражение. Все, что вы чувствуете, отражается на вашем лице. Пит, – со значением сказала доктор Селф. – Мне кажется, что это тянется еще со времен Нью-Джерси. Как вы считаете? – Я считаю, что все это ерунда. Я пришел к вам, потому что не мог бросить курить и слишком много пил и ел. А вовсе не потому, что у меня на лице что-то там написано. Никто никогда не жаловался на мое лицо. Моя жена Дорис была недовольна, что я такой толстый и слишком много пью и курю. Но мое лицо ее вполне устраивало. Она никогда не высказывалась по этому поводу. И все мои женщины были им довольны. – А как насчет доктора Скарпетты? Марино весь напрягся и ушел в себя, как это всегда случалось с ним, когда речь заходила о Скарпетте. – Мне пора в морг, – бросил он. – Пока еще нет, – пошутила она. – Мне не до шуток. Я расследовал дело, а меня отстранили. Последнее время такое происходит со мной постоянно. – Это доктор Скарпетта отстранила вас? – Она не успела. Я сам не стал участвовать во вскрытии, потому что кое-кто пытается меня в чем-то обвинить. Не хочу злоупотреблять служебным положением, и без того ясно, отчего умерла эта дама. – А в чем вас обвиняют? – Меня всегда в чем-нибудь обвиняют. – На следующей неделе мы поговорим о ваших параноидальных идеях. Это тоже связано с выражением вашего лица, уж поверьте мне. А Скарпетта не замечала этого выражения? Уверена, что замечала. Обязательно спросите ее. – Все это бред собачий. – Вы помните наш разговор о сквернословии? Мы же с вами договорились. Сквернословие – это способ выразить подавленные эмоции. Я же хочу, чтобы вы рассказывали мне о ваших чувствах, а не выражали их. – Я чувствую, что это бред собачий. Доктор Селф снисходительно улыбнулась, словно перед ней был непослушный ребенок. – Я к вам хожу не для того, чтобы слушать про выражение моего лица, которого на самом деле нет.