— Да, и вы не первый полицейский, который интересуется ею. Здесь была еще одна женщина из полиции примерно месяц тому назад. — Из отдела по сексуальным преступлениям? — уточнила она. — Наверное. Спрашивала, видел ли я кого-нибудь, кто пытался подцепить эту женщину с фотографии. — Так вы видели? Он пожал плечами. — Сюда за тем и приходят, чтобы найти себе пару. Я не слежу, кто с кем уходит. — Но вы помните эту женщину? Ее зовут Нина Пейтон. — Я видел ее здесь несколько раз, обычно с подругой. Но имени ее я не знаю. И она уже давно не появляется. — А знаете, почему? — Не-а. — Он схватил тряпку и принялся протирать прилавок, потеряв к ней всякий интерес. — Я вам скажу, почему, — произнесла Риццоли, начиная злиться. — Потому что какой-то ублюдок решил поразвлечься. И пришел сюда, чтобы найти себе добычу. Осмотрелся, увидел Нину Пейтон и подумал: «Какая кошечка». Разумеется, глядя на нее, он не видел перед собой человека. Она для него была всего лишь вещью, которой можно попользоваться и выбросить. — Послушайте, зря вы мне все это рассказываете. — Нет, не зря. И вам необходимо меня выслушать, потому что все это происходило у вас под носом, а вы предпочитали ничего не замечать. Какой-то негодяй подсыпает наркотик в ее стакан. Вскоре ей становится плохо, и она плетется в туалет. Тот самый негодяй подхватывает ее под руку и выводит на улицу. И вы ничего этого не видели? — Нет, — выпалил он в ответ. — Не видел. В баре вдруг стало тихо. Риццоли заметила, что на нее уставились десятки любопытных глаз. Не сказав больше ни слова, она отошла от стойки бара и вернулась за свой столик. Через мгновение привычный гул голосов возобновился. Она видела, как бармен подвинул два стакана с виски мужчине, и тот передал один из них своей спутнице. Видела, как тянутся к губам коктейли, как языки слизывают соль с краев бокалов с «Маргаритой», как запрокидываются головы, опорожняя стаканы с водкой, текилой и пивом. И еще она видела, как мужчины смотрят на женщин. Она потягивала свой имбирный эль и не чувствовала ни хмеля, ни опьянения — только злость. Она, одинокая женщина, сидящая в углу, единственная из всех присутствующих отчетливо сознавала, чем на самом деле является эта пивная. Это было место, где встречались хищник и добыча. У нее запищал пейджер. Это Барри Фрост пытался связаться с ней. — Что там за гвалт? — спросил Фрост, чей голос был еле слышен по сотовому телефону. — Я в баре. — Она гневно обернулась к столику, который взорвался от хохота. — Что ты сказал? — … доктора на Марлборо-стрит. Я достал копию ее медицинской карты. — Чьей карты? — Дианы Стерлинг. Риццоли тут же напряглась, вслушиваясь в далекий голос Фроста. — Еще раз. Что это за доктор и почему к нему обращалась Стерлинг? — Во-первых, доктор — это она. Доктор Бонни Джилспай. Гинеколог с Марлборо-стрит. Последние слова утонули в очередном взрыве хохота. Риццоли прикрыла свободное ухо рукой, чтобы дослушать Фроста. — Зачем к ней приходила Стерлинг? — прокричала она. Но она и без того знала ответ; она буквально видела его перед собой, у стойки бара, где двое мужчин окружили женщину, словно львы, подкравшиеся к зебре. — Изнасилование, — ответил Фрост. — Диана Стерлинг тоже была изнасилована. — Итак, все трое были жертвами изнасилования, — заключил Мур. — Но ни Елена Ортис, ни Диана Стерлинг не заявляли об этом в полицию. Мы узнали о факте изнасилования Стерлинг только потому, что навели справки во всех близлежащих женских клиниках и гинекологических кабинетах, куда она могла обращаться. Стерлинг даже родителям не говорила об изнасиловании. Когда я позвонил им сегодня утром, они были в шоке, узнав об этом. Было утро, но лица тех, кто его слушал, сидя за столом в зале совещаний, уже выглядели усталыми. Детективы явно недосыпали, и сейчас им предстоял очередной рабочий день после бессонной ночи. Лейтенант Маркетт уточнил: — Выходит, кроме этого гинеколога с Марлборо-стрит, никто и не знал об изнасиловании Стерлинг? — Да. Это доктор Бонни Джилспай. Диана Стерлинг была у нее на приеме в первый и последний раз. А обратилась она к врачу потому, что боялась подцепить СПИД. — А что доктору Джилспай известно об изнасиловании? На вопрос ответил Фрост, который встречался с врачом. Он раскрыл папку, в которой лежала медицинская карта Дианы Стерлинг. — Вот что записала доктор Джилспай: «Тридцатилетняя белая женщина просит сделать анализ на ВИЧ-инфекцию. Пять дней тому назад имела незащищенное половое сношение с партнером, ВИЧ-статус которого неизвестен. На мой вопрос, принадлежит ли партнер к группе риска, пациентка не ответила и разрыдалась. Выяснилось, что половой акт был принудительным, и она не знает имени насильника. Заявлять об изнасиловании не хочет. Отказывается обратиться в службу помощи жертвам насилия». — Фрост оторвал взгляд от бумаги. — Это вся информация, которую удалось получить доктору Джилспай. Она провела осмотр, взяла анализ на сифилис, гонорею, ВИЧ-инфекцию и попросила пациентку прийти на повторный анализ крови на ВИЧ. Пациентка так и не пришла. Потому что уже была мертва. — И доктор Джилспай так и не заявила в полицию? Даже после убийства? — спросил лейтенант Маркетт. — Доктор не знала о том, что ее пациентку убили. Она не следила за новостями. — А что с уликами? Взяты образцы спермы? — Нет. Пациентка… м-м… — Фрост покраснел от смущения. Были темы, обсуждать которые семьянину вроде Фроста было непросто. — Она спринцевалась несколько раз, сразу после изнасилования. — Вы что, осуждаете ее? — возмутилась Риццоли. — Черт возьми, я бы тоже прибегла к спринцеванию лизолом. — Три жертвы изнасилования, — подытожил Маркетт. — Это не простое совпадение. — Если вы найдете насильника, — сказал Цукер, — думаю, вы найдете и убийцу. Что с ДНК, анализ которой взяли у Нины Пейтон? — Ее сейчас исследуют в срочном порядке, — ответила Риццоли. — В лаборатории образец спермы пролежал два месяца, и они так и не удосужились исследовать его. Так что мне пришлось, мягко говоря, надавить на них. Нам остается только надеяться, что убийца фигурирует в банке данных КОДИС. КОДИС представлял собой банк данных ФБР, составленный по образцам ДНК. Система еще только внедрялась, и в нее до сих пор не были внесены генетические паспорта полумиллиона осужденных преступников. Вероятность того, что убийца окажется в числе тех, чьи ДНК уже имелись в базе данных, была ничтожно мала. Маркетт взглянул на доктора Цукера. — Наш неизвестный сначала насилует жертву, а спустя несколько недель возвращается, чтобы убить ее. Вы видите в этом какой-то смысл? — Для нас в этом может и не быть никакого смысла, — сказал Цукер. — Только для него. Нельзя сказать, что это противоестественно для насильника — возвращаться и нападать на жертву во второй раз. Таким способом он предъявляет права на свою собственность. Ведь между жертвой и насильником устанавливаются отношения, пусть и патологические. — Вы называете это отношениями? — фыркнула Риццоли. — Да. Звучит отвратительно, но это так. Отношения, основанные на превосходстве. Сначала он морально уничтожает ее. Она становится уже не человеком, а вещью. Самое главное, что теперь об этом знает не только насильник, но и она сама. Сознание того, что женщина унижена, осквернена, возбуждает его, заставляя вернуться. В первый раз он метит свою жертву насилием. Потом приходит, чтобы предъявить права на полное господство. Искалеченные души, подумал Мур. Вот что объединяло всех этих женщин. Ему вдруг пришло в голову, что и Кэтрин тоже среди них. — Он не насиловал Кэтрин Корделл, — заметил Мур. — Но она ведь тоже жертва насилия. — Ее насильник вот уже два года как мертв. Как мог Хирург узнать в ней жертву? Как вообще она оказалась в поле его зрения? Она никому и никогда не рассказывала о том, что с ней произошло. — Да, но она выходила в чат-рум, не так ли? Этот приватный сайт… — Цукер сделал паузу. — Господи! А что если он находит своих жертв в Интернете? — Мы рассматривали такую возможность, — сказал Мур. — У Нины Пейтон вообще нет компьютера. Да и Корделл всегда сохраняла анонимность, выходя на сайт. Так что мы вновь возвращаемся к вопросу: почему Хирург зациклился на Корделл? — Похоже, она стала для него навязчивой идеей, — высказал свои соображения Цукер. — Ему безумно нравится дразнить ее. Он даже идет на риск, лишь бы отправить ей по электронной почте фотографию Нины Пейтон. И этот шаг оборачивается для него катастрофой. Фотография приводит полицию к Нине. Он торопится, не может завершить убийство, не получает удовлетворения. Хуже того, он оставляет живого свидетеля. И это его самая большая ошибка. — Это не было ошибкой, — не согласилась Риццоли. — Он изначально собирался оставить ее в живых. Ее реплика вызвала скепсис у окружающих. — А как же еще можно объяснить такой финт? — продолжила она. — Фотография, которую он отправил Корделл по электронной почте, была предназначена для того, чтобы мы зашевелились. Он послал ее и ждал нашей реакции. Ждал до тех пор, пока мы не позвонили на квартиру жертвы. Тогда он понял, что мы едем. И после этого полоснул ее по горлу, не доводя удар до смертельного, потому что хотел, чтобы мы нашли ее живой. — О да, — скривился Кроу. — Все это было частью его плана. — А какую цель он преследовал в таком случае? — спросил у Риццоли Цукер. — Цель была обозначена надписью на бедре жертвы. Нина Пейтон была его подарком Корделл. Подарком, который должен был напугать ее до смерти. Повисла пауза. — Если так, то это сработало, — сказал Мур. — Корделл в шоке. Цукер откинулся на спинку кресла и стал размышлять над теорией Риццоли: