Она протянула листок рыцарю. В шаттле стало тихо. Ни скрипа механизмов, ни рева труб. Свет сделался ровным и белым, он больше не двигался. Ортус изучил листок с одной стороны, перевернул, изучил с другой. Прочистил горло – Харрохак невольно вздрогнула и почти потянулась за листком. Ортус сказал: – Но тут ничего не написано, моя госпожа. – Твою мать, – ответила Харроу. 6 Очнувшись, ты обнаружила, что сидишь. Подбородок у тебя был прижат к груди, так что открывался великолепный вид на колени. Ты наконец слезла с койки. Нижняя часть стен и пол расплывались перед глазами пятнами черного камня, кости и стали. Голова кружилась. Ты сразу же поняла, что не можешь двигаться. Твой беспристрастный разум взял верх, пока физический мозг орал, бегал и дергался, как плохо воспитанное животное (каким он и был). Беспристрастный разум оценил ситуацию и пришел к выводу, что ты сидишь в каком-то кресле, которое катят по коридору «Эребуса», что кто-то защемил шейный нерв в твоем спинном мозгу – вообще не затрагивая кости, манипулируя только плотью – парализовав тебя от шеи и ниже. Ты не могла поднять голову. Могла моргать, могла кое-как дышать и немного сглатывать. Во всех остальных отношениях ты была как мраморная. Поразительная некромантия. Ты с ума сходила от злости, но мастерство все же оценила. С тебя так и не сняли красивый перламутровый плащ, лицо наполовину скрывал капюшон, а где-то под тканью похрустывали двадцать два письма. Меч лежал у тебя на коленях, толстая дряблая лента соединяла его рукоять с предплечьем. Ты не помнила, как создавала ее, но все же это очевидно была твоя работа. Возможно, ты уже приходила в себя раньше и успела спрятать письма под одежду и закрепить меч. Ты этого не помнила, но провалы в памяти случались у тебя регулярно. Иногда ты вроде была в сознании, но день проходил, словно во сне, и состоял из рутинных движений, функций и звуков. Лента, тянущаяся к рукояти, была не из мышечной массы – внутри ее виднелась костяная решетка. Никто не собирался торопливо отбирать у тебя клинок. Судя по всему, тебя вздернули вверх, кинули на кресло и отключили твое тело от шеи и ниже. Ты отстраненно понадеялась, что мочевой пузырь при этом не опорожнился. Кресло остановилось. Ты услышала голоса и изо всех сил сосредоточилась на том, что происходило у тебя с загривком. Представила своего старого друга, зубовидный отросток второго шейного позвонка, который выступал из другого старого друга, шейного позвонка, представила костяные браслеты, которые обхватывали позвоночные артерии, представила множество суставов. Если бы это была простая магия кости, ты бы немедленно разгадала ее и распутала бы к хренам. Голоса сливались в один: – …это можно немедленно исправить, святая из святых, когда Князь закончит аудиенцию… Это говорили прямо перед тобой. – Встреча! Встреча!! – Подчеркнуть голосом, что восклицательных знаков больше одного, непросто, но второй голос справился. – Ты думаешь, у меня есть время на… на… есть лишний час, пока три генерала и твой воскреситель, бог мертвых царей, будут пытаться назначить новое совещание сразу после первого? Думаешь, я тут, чтобы сверять свои планы с тремя персональными ассистентами, шестью календарями и самим богом, который передумывает по девятнадцать раз? Этот голос раздавался сзади и сверху. По всей вероятности, он принадлежал человеку, который толкал твое кресло. – Священная длань, – сказал другой голос, – прошу меня простить. Это он приказал не трогать ее. Не было никаких допусков и никаких инструкций. – Не было и возражений при заказе шаттла. Против моих планов никто не возражал. – Приказ относительно Харрохак Нонагесимус был отдан им лично, священный палец. – А мой приказ больше не считается приказом бога? – поинтересовался голос сверху. – Или я больше не ликтор Великого Воскрешения, не вторая святая на службе Царя Неумирающего? Я утратила свое место среди Четверки – или, как я с ужасом обнаружила, Тройки? Разве я не последняя из тех, кто нес службу в склепе мертвых сестер, отдавших свои долгие жизни и свою верность за то, чтобы ваши вопящие дети и обсаженные микробами дети ваших детей могли купаться в лучах Доминика? Другой голос помолчал. Сказал: – Вы правы, – и добавил с ноткой мольбы: – Святейшая святая радости, прости меня, но я все же прошу подождать до окончания встречи. Послышался вздох. – Хорошо, – ответил голос довольно спокойно. – Все в порядке, лейтенант, я понимаю. Ты встречал только эту малышку да еще одного младенца. И никогда не видел ликтора. Ты не знаешь… даже если ты видел его, этого не хватает, чтобы понять… Голос замолк, и человек, стоявший за твоим креслом, вышел вперед. Тебя даже немного заинтересовало, что же будет дальше, хоть и только потому, что ты не привыкла сидеть на лучших местах. Перед тобой был один нормальный человек – второй представлялся черной дырой, и теперь ты знала, почему, – и у этого человека были две почки. Внезапно из ниоткуда – по крайней мере, так зарегистрировали это твои чувства – возникли два коротких удара талергии… нет, не удара, они походили на стилет, на идеально нацеленный дротик, на шприц – и обе почки оказались нашпигованы ангиотензином. Идеальный удар. Давление резко упало, тело офицера осело на пол, и кресло объехало аккуратную кучку человеческой плоти. Голос из-за кресла бормотал: – Ужасно… кошмарно! Среди персонала «Эребуса» ни у кого нет ни капли здравого смысла. Говорила же ему сколько раз, менять их раз в десять лет… просто ужас. Мое присутствие должно приравниваться к пожарной тревоге. Я не собираюсь ждать, я не хочу чая. Мне не нужно рабское подчинение, я хочу только понимания! Если бы твой позвоночник работал нормально, от этого крика ты бы подпрыгнула. Кресло остановилось перед шахтой лифта, темные двери зашуршали, открывая радужную коробочку, и кресло въехало внутрь. Ты занималась тем, что аккуратно подергивала задний корешок спинного мозга. Ты было решила, что его оборвали – это было бы проще всего, – но тут же обнаружила, что его завязали узлом. Перекрутили несколько раз и добавили бантик. Панель на стене тихо чирикнула электронным голоском, когда кто-то нажал на кнопку. Мимо прошуршала куча ткани. Ты не чувствовала ее телом, но до щеки донесся ветерок. А потом это существо опустилось перед тобой на колени. Сначала ты увидела мерцающую бледную ткань, белую с радужным отливом, возникающим под жарким светом и похожим на отражение цветного стекла во льду. Примерно такой же плащ был на тебе самой. Потом поле зрения почему-то сместилось вверх. Существо подняло пальцем твой подбородок, откинуло твою голову назад, чтобы ты увидела лицо. Ты смотрела на ликтора. Ликтор смотрел на тебя. Овальное лицо под льдистым разноцветным капюшоном казалось чопорным и невинным. Формой и чертами оно походило на лик святого или посмертную маску. Линии носа, челюсти, лба были тверды и чисты и напоминали о скучном безразличии статуй. Сначала в резком неприятном свете ты заметила цвета: волосы цветом походили на абрикос или мертвый цветок, кожа, губы и брови были того же оттенка. Перламутровый капюшон скрывал картину, написанную едва ли не в одну краску. А глаза… До этого ты видела глаза ликтора только единожды. Ликторы сохраняли собственные лица, а вот глаза крали у кого-то еще. Тебе еще повезло, что твое собственное преображение оказалось не настолько разительным. Эти глаза были сонными, песочно-карими, местами их затягивало серое облачное марево, как будто красный ураган несся по планете, рвал атмосферу, насыщенную красной пылью. Выражение лица плохо соответствовало этим сонным и довольно красивым глазам: лицо казалось отталкивающим и неподвижным – и не из-за спинномозгового нерва, как у тебя. Глаза смотрели прямо сквозь тебя, знали, что ты сделала, и давали тебе понять, что никогда тебя не забудут. Возраст не оставил своих следов в уголках этих прищуренных, побитых песчаной бурей глаз, но взгляд их был так же стар, как взгляд Крукса. Что-то во взгляде, которым она одарила тебя – уже после внимательного изучения, – тебя озадачило. А потом пришло негодование. Она сунула палец под твой капюшон и стянула его вниз, на шею, чтобы изучить твое лицо целиком. Разрешения она не спросила, чертов череп! Ты вспыхнула до кончиков ушей. Страх и унижение сформировали костяной крючок на суставной поверхности, желчный гнев потащил его вперед, дернул за петлю и рванул, распутывая твои нервы. Боль косой резанула по затылку, так что тебя чуть не стошнило снова – и стошнило бы, если бы ты давно не стала настоящей богиней блевотины. Ты разгладила нерв при помощи расположенных рядом мышц, втянула временный крюк в позвоночник, где ему было самое место. В результате все тело начало колоть крошечными, но острейшими иглами. Ты могла только дергаться, как рыба на крючке. Палец исчез. Штормовые глаза раскрылись чуть-чуть пошире. Чувство, появившееся на этом лице, было… не то чтобы тебе незнакомо. Но это не имело никакого смысла. Ты отбросила эту мысль. – Тебе не нужно было этого делать, – сказала она, – ты могла порвать спинномозговой нерв и задохнуться. Она посмотрела на твое лицо и увидела то, что было там крупно написано. Недоверие. Она просто не могла понять, что ты сделала. – Нет, я не могу тебя почувствовать, – ответила она на невысказанный вопрос, – но твое тело для меня не составляет тайны. Возможно, я знаю его лучше, чем ты… дитя Девятого дома. Ты непослушными руками надвинула капюшон, скрывая лицо. – Сколько тебе лет? – внезапно спросила она. Ты запрокинула дурацкую больную голову, чтобы снова взглянуть ей в лицо. По какой-то причине – а тебе не нужны были причины, ты отлично умела выдавать реакции без внешнего стимула – ты испугалась. И тогда вдруг Тело вышла из-за плеча ликтора и присела где-то у двери. Ее милое мертвое лицо маячило чуть дальше лица ликтора. Она посмотрела на тебя золотисто-желтыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, и ясно сказала голосом Агламены – и твоей матери: – Соври, Харроу. Немедленно. – Пятнадцать, – сразу же ответила ты, надеясь, что твоя плоть тебя не выдаст. – От зачатия или от рождения? – надавила она. – От рождения. То же самое чувство вновь отразилось на ее лице, как будто темная рябь пробежала по потревоженной водной глади. Ты вся сжалась – и разжалась. И нестрашно, что она казалась черной дырой, что она не откликалась ни танергией, ни талергией. Достаточно было посмотреть на ее плечи. Это было облегчение. Беспримесное, полное облегчение. – Фу, – сказала она. Лифт с грохотом остановился. Двери за ликтором раскрылись, она встала и посмотрела на тебя сверху вниз. Облегчение исчезло. Ощущение огромного расстояния между вами осталось. – Я много раз спрашивала императора, почему он столько времени позволяет себе сидеть там, где он не должен даже появляться, – сказала она. – И причиной оказалась ты. Жалкий отброс Девятого дома, который никогда в жизни не совершил ничего… ты никто. Но он поступил странно. Я же сказала указать в письме возрастной ценз! Сказала, что иначе пришлют одних подростков. А теперь мы жнем то, что он посеял. Шипение. (На мгновение тебе показалось, что у тебя слуховая галлюцинация. Никто, проживший десять тысяч лет, да вообще никто, хоть сколько-то проживший, не станет произносить слово «шипение».) – Ладно, у тебя три варианта. Ты прямо сейчас отправляешься со мной в шаттл, я тебя везу в кресле или тащу. Выбирай, недоросль. Подскажу: другая пошла сама. Ты встала. Это оказалось непросто. – Хорошо. – Она окинула тебя критическим взором: – Ты похожа на нетопыря, прилетевшего в торт, тебя нужно подстричь как минимум дважды, но ты есть – будешь – была – дыхание божье и кости божьи. Ликтор поправила твой капюшон и разгладила плащ на плечах. Ты мысленно поклялась за это однажды вырвать ее спинномозговой нерв. Потом посмотрела на меч, привязанный к твоей руке. Под его весом – и от усталости – ты сгибалась чуть ли не вдвое. По ее лицу было совершенно ясно, что она об этом думает, но она видела твое голое лицо и, кажется, что-то там прочла. Возможно, твои планы на ее спинномозговой нерв. – Ты не такая хорошенькая, как Анастасия, – вот и все, что она сказала. Теперь Преподобная дочь вела себя скорее как рыцарь собственного Дома, чем как его некромант. Ты кряхтела, как скелет, под весом своей ноши и тащилась за ликтором. К счастью, тебе хотя бы не было стыдно. Гордость быстро превращалась в подобие далекой планеты, где ты когда-то бывала, но уже позабыла все детали. Ликтор вела тебя в стыковочный отсек, где кипела жизнь. Колонка запоздало прохрипела: – Наша госпожа святая радости почтила своим присутствием стыковочный отсек четырнадцать, – но это никого не заставило разбежаться по сверкающим костью и сталью туннелям корабля. Наоборот, все принялись вдвое быстрее заниматься своими делами. Их дела заключались в основном в подготовке шаттла. Он был невелик. Примерно такого же размера, как те, в которых привозили в Девятый дом нити накаливания и витаминные добавки. Из команды там был обычно один пилот, который выглядел так, как будто оказался на этой работе, проиграв пари. В шаттл таскали ящики. Ты отвлеклась, почувствовав вокруг биение сердец и натяжение мышц, ток молочной кислоты – люди складывали контейнеры и ящики или грузили их по местам. В верхней части пандуса на перевернутом контейнере, окруженная опалесцирующими юбками и атмосферой мрачной сварливости, восседала Ианта. Она смотрела на хвост шаттла, а не на тебя. Среди мешков и ящиков она высилась, как колонна. – Ладно, – сказала святая радости, – давай быстро лезь туда и сиди тихо. Не двигайся, никому не мешай, просто сиди и будь хорошей девочкой. Офицеры Когорты отдавали Ианте честь, проходя мимо нее по пандусу. Ты заметила, что те из них, что воняют танергией, целуют кончики пальцев жестом, который ты не узнала. Пока ты тащила свое непослушное дурацкое тело по отсеку и забиралась по пандусу, ты радовалась, что тебе такие почести не положены. В очередной раз тебе, некромантке Девятого дома, дали личное пространство. Внутри было тесно, как ты и подозревала, и до ужаса просто. Тебя немедленно поразил объект внимания и открытого восхищения Ианты. Перед задней стенкой шаттла присела некромантка Когорты, некромантические миазмы над ней сияли, как факел. Здесь не было никакого топлива для совершения некромантии, она находилась в глубоком космосе и не была ликтором. А она клала финальные мазки на изысканное заклинание обнуления, алое и липкое от ее собственной крови, которую она выкачивала длинным шприцем. Эта работа была бы сложной и тяжелой, даже будь у нее доступ к танергии. Рукава рясы были закатаны до плеч, чтобы ткань не коснулась узора и не размазала его. Ты заметила ленты Дома – бледного цвета морской волны. Ианта увидела тебя и вздрогнула. Не успела ты обрадоваться, что хотя бы один ликтор способен тебя испугаться, как она подвинулась и освободила тебе место на своем контейнере. Тебе этого не хотелось, но ты уселась на уголок, пытаясь как можно плотнее свести колени, чтобы не коснуться ее. Сегодня – сколько времени прошло, кстати? – ее глаза были белесо-голубыми, с аметистовыми искорками. – Я так вижу, ты познакомилась с нашей уважаемой старшей сестрой, – сказала Ианта, – она обвинила меня в том, что мне двенадцать, назвала меня анимафилиаком, а потом сказала, что я не такая красивая, как некто по имени Кир. Как будто с мамой поговорила, – добавила она с некоторой тоской. Твоя ладонь вспомнила прикосновение ножа, и болтать тебе не захотелось. – Где император? – спросила ты. – Не знаю, и мне никто ничего не говорит, – злобно ответила она. – Все ведут себя ужасно глупо, и я не могу их за это винить. Я бы так же повела себя, если бы меня изгнали из числа личных помощников императора и отправили на передовую. Но что толку быть Иантой из Первого дома, если я даже не могу этим воспользоваться. Ты рискнула бросить быстрый взгляд на некромантку Когорты, но адептка Седьмого дома не обратила на тебя внимания. Ты поняла, что ее заклинание, во-первых, мастерски сделано, во-вторых, весьма красиво – она была настоящей художницей, – а в-третьих, выглядит очень знакомо. Призрачное заклинание. Ты попыталась вернуться к словам Ианты и понять заключенный в них приказ. Это было непросто, потому что все, что ты знала о Когорте и передовой, могло бы уместиться в чайную ложку. Даже эти знания тебя скорее раздражали, но что-то из сказанного ею зацепило твой вялый гипоталамус. – Бред какой, – сказала ты, – императорская гвардия не принимает участия в боевых действиях. – Ой, солнышко, ты же не знаешь. Да и откуда? Никто тебе не сказал, ты была слишком занята, то блевала, то убивала. Понимаешь ли, Нонагесимус, они вполне себе принимают участие в боевых действиях, когда Когорта внезапно теряет три военных корабля из-за орбитальных радиационных ракет. Это на три корабля больше, чем мы потеряли за последнюю тысячу лет, – пояснила Ианта. Если бы можно было по-настоящему раздуваться от самодовольства, она бы надулась и лопнула – насмерть. Но ты почему-то даже не разозлилась, а только почувствовала себя ужасно усталой. – Восемнадцать тысяч мертвых солдат привлекут внимание… Короне это понравится. Она обожает похороны с военными почестями. Испытать сочувствие было непросто. У тебя не было никого на передовой или даже в Когорте. Последние капелланы Девятого дома и адепты-строители, если тебе не изменяла память, пали в бою пять лет тому назад. Цифры были просто цифрами, им не хватало контекста. Тебя больше интересовал разговор, происходивший у люка шаттла, перед пандусом. Незнакомый голос твердо говорил: – Высокочтимая святая, «Эребус» – его корабль. Я говорю от имени всех офицеров на борту. Мы не хотим прерывать его восьмидесятилетнее пребывание здесь.