– Мы не могли бы все-таки заняться похоронами? – спросила Мерси. – Пережить шесть похорон хуже, чем умереть самой. Кстати, план моих похорон лежит в верхнем ящике моего стола, и я расписала его поминутно. Они займут всего двадцать четыре минуты, и это лучше всего. – Могу себе представить, – нервно сказал ее брат-ликтор. Этот мучительный разговор прекратился, когда двери в задней части часовни распахнулись. Живые поспешно обернулись туда. Вошла следующая ужасная глава твоей жизни. Вошел. Мужчина. Пропавший ликтор – такой же непроницаемый для тебя, как все собравшиеся, хуже замороженного трупа Цитеры из Первого дома. В отличие от прочих ликторов, по-некромантски вялых и тощих, он состоял из одних мышц. Мускулов и костей. Он походил на ходячее сплетение жил. Вид у него был напряженный, как будто какой-то идиот поднимал скелета и обернул кости мышечными волокнами, чтобы они могли двигаться. В его теле не было ни капли жира, под кожей выделялись напряженные мышцы, и единственным изгибом был провал под ребрами. Лицо императора прояснилось. – Как раз вовремя, – сказал он с нескрываемым облегчением. Мантия ликтора не окутывала тело вновь прибывшего, а свисала с плеч. Она была потрепана, изорвана по подолу и не слишком чиста. Он прошел по центральному проходу так быстро, что ты не разглядела его глаз. Успела заметить только бурое лицо, кожа которого слишком плотно облепляла череп, грубые полустертые черты и напряженную височную мышцу. Череп был неровный, шишковатый, плохо выбритый. Короткая щетина отблескивала тусклой ржавчиной, будто на голове лежала кровавая тень. Император встал и раскинул руки для объятия. Мускулистый человек коротко обнял его в ответ – бог успел положить руку ему на спину, а сам он облапил бога за плечи. Потом он высвободился и устремил взгляд на тело, лежавшее между Мерси и Августином. – Она мертва? – спросил он. Когда император кивнул, он на мгновение закрыл глаза. Потом открыл их и глухо сказал: – Ну вот. Седьмой номер близко. При этом заявлении Августин вдруг тяжело оперся на алтарь, как будто мог упасть. Как пьяный. Губы Мерси побелели, как снег. Они превратились в олицетворение трагедии, в литографию, сделанную за мгновение до того, как кровь окатит всю сцену, как участники начнут рвать на себе волосы. Император обратил свои жуткие глаза на незнакомца. Они походили на мертвые планеты в глубинах космоса, а белые кольца в них – на самую смерть. Он больше не был человеком. Он снова стал бессмертным. – Он не может двигаться так быстро, – сказал он, – и никогда не мог. Ты видел Вестника или псевдозверя. Давайте не будем пугать детей. Приходите в мои покои – втроем, там все и обсудим. Новоприбывший не двинулся. – Седьмой номер, – сказал он. – Бежать или сражаться? – Но мы рассчитали, что это будут пять лет. Всего год тому назад, – сказала Мерси. – Он нас догнал. Разум уже в Реке. Если мы нырнем, мы наткнемся на него, куда бы мы ни направились. Тело будет здесь всего через десять месяцев. И Вестники. Очень много Вестников. Бежать или сражаться? – Надо подумать… – Некогда думать. – Незнакомец перебил Августина. – Бежать? Вдвоем берем императора и направляемся к ближайшей стеле. Один остается его отвлекать, а потом уводит. Или сражаться. Будем стоять до конца. Джон, я служу тебе. Скажи мне остаться и умереть, и я останусь. Ты уже слышала это имя в шаттле, но тогда не обратила на него внимания. В какой-то омерзительный момент ты осознала, что, говоря «Джон», он обращается к Князю Воскрешающему. Что бог откликается на такое банальное короткое имя. И что он смотрит на свитого из жил человека с отчаянием, какого ты раньше в нем не замечала. – Мы будем сражаться, – сказал он, – мы сделали этот выбор много лет назад. Найти новых сторонников и сражаться. Пять лет, десять месяцев… конец все равно один. – Остаемся? – спросил незнакомец. – Да, остаемся, – ответил бог и добавил тихо: – Спасибо, что вернулся домой, Ортус из Первого дома. Что-то скапливалось у тебя в ушах, и теперь вдруг потекло тяжелыми горячими каплями наружу. Ты коснулась уха, и пальцы стали мокрыми. Это была кровь. Ианта смотрела на тебя сквозь бесцветную челку, ее побелевшие губы плотно сжались. Ты молча сложилась пополам и довольно сильно ударилась головой о плитку. Потеряла сознание. Учитывая обстоятельства, заметили это не скоро. 10 В гневе был Нониус, громом гремел его голос. Черное море ревело над вратами гробницы Алгола, Пылали глаза его светом, исходящим от трупных костров. Рекон… – Стоп, – сказала Харрохак сзади. Это не слишком понравилось публике. Обшитая стальными панелями двухэтажная библиотека дома Ханаанского была, кажется, одним из самых странных помещений здесь. Она единственная в верхней части здания походила просто на рабочее пространство. Как будто ты входил в современную комнату, чтобы найти в ней древний артефакт. На обшитом панелями полу валялись старые потертые коврики, по стенам стояли металлические полки. Когда Ортус декламировал, его голос звенел, как Второй колокол, только еще противнее. – Нет, Преподобная дочь, – запротестовал кудрявый придурок из Пятого дома, чьи одежды были дороже, чем все, что приобретал Девятый дом лет за десять, – пожалуйста. Нониус собирается навалять повстанцам. В школе нас такому не учили. Поэзия Пятого дома звучит примерно как «пылает желтый серный газ/звенит тугая плазма/ля-ля-ля-ля-ля-ля угас/в багровом жаре спазма». К этому моменту я обычно уже впадал в кому и не знаю, что там будет дальше. Еще одну строфу, пожалуйста. Харрохак по собственному опыту знала, что в ближайшей строфе никто никому не наваляет. Матфий Нониус никогда не сражался в «Нониаде» (точнее, в «Деяниях и свершениях Матфия Нониуса Старшего»), предварительно не поговорив как следует. Обычно он тратил минимум пятьдесят строк на то, чтобы унизить оппонентов словесно, прежде чем приступить к физическому уничтожению, и еще строчек двести или около того, чтобы копаться в чужих кишках. Эта часть не была исключением. Сам факт того, что Ортус принялся читать «Нониаду» на публике, вынести было непросто. Она столько времени страдала от нее сама, потому что знала о его тайных мечтаниях. Он надеялся, что в один прекрасный день его стихи так глубоко тронут Харроу, что она избавит его от обязанностей первого рыцаря и назначит костяным скальдом Девятого дома. Публичная декламация была оскорблением. Он стоял, огромный и черный, среди блестящих стальных полок. Некромант и рыцарь Пятого дома сидели за столом, заваленным книгами, обрывками вытертой бумаги, аккуратно заправленной в плексигласовые чехлы, мятыми побуревшими листками и ручками. Некромантка выглядела вполне довольной, рыцарь смотрел куда-то в сторону. Некромантка – та женщина, которая так обрадовалась идее независимого исследования, взрослая дама с аккуратной улыбкой, не вызывала у Харрохак теплых чувств. Даже она слышала, кто такая Абигейл Пент. – Госпожа, – сказал Ортус и печально добавил: – Простите меня. Нониус – особая фигура среди жрецов и отшельников нашего Дома, – пояснил он другим. – Возможно, я неправ, перекладывая в стихи наши сакральные тайны. – Я не знала, что Нониус стал персонажем культа, – заметила Пент. – Он и не стал, – коротко сказала Харрохак, но все же не смогла не пояснить: – По крайней мере эта идея чудовищно устарела. – Герои уходят в прошлое, – добавил Ортус грустно. Она его не убила, хотя была близка. Сэр Магнус Куинн, сверкнув белозубой улыбкой, сказал: – Ты уже использовала это пространство, Преподобная дочь? В настоящий момент мы считаем, что оно полезнее похода вниз. Боюсь, что мы заняли самый большой стол – моя жена обнаружила копию «Нового некроманта» с примечаниями, а мой единственный вклад расположен в мужской уборной. Я нашел там нечто, очень напоминающее древнюю теоретическую эпиграмму. Вот поэтому мы и привлекли Ортуса из Девятого дома. – Эпиграмму? Он замялся. Пент мягко пояснила: – Магнус развлекается. Это нечто вроде диалога между магами школ плоти, духа и кости, примерно с такой концовкой: «Да, но кость увеличивается, когда я ее трогаю». А значит, этой шутке не меньше лет, чем Девяти домам. Харрохак хотела было ретироваться, но некромантка Пятого дома спросила без перехода: – Тебя интересуют материалы ликторов? Это было предложение диалога, прощупывание или что-то совсем другое. Попытку влезть в дела Девятого дома необходимо было пресечь. А вот идея диалога ее заинтересовала. – Если ты спрашиваешь, имеются ли такие в нашем Доме, – медленно сказала Харроу. – Я не стану отвечать на этот вопрос. – Как жаль! Я понимаю, – ответила Пент, которую, видимо, не смущали отказы или священная раскраска. – Но вообще я хотела тебя заинтересовать. В этой библиотеке куча всего. Книги, конечно, интересные… но следы ликторов… уиии! Абигейл Пент не походила на женщин, которые говорят «уии!». Это вышло совсем по-детски. В любой другой день Харрохак не выдержала бы «уии» сразу после шуточек про кости и ушла бы. Но она понимала, что такое самодовольство – не добродетель. Еще она понимала, что скелетов, которые она может поднять, и ее лабораторного журнала недостаточно, чтобы вызнать все тайны дома Ханаанского. Она очень устала. Ей что-то предлагали. Следя, чтобы не предложить взамен себя, она приняла предложенное. Харроу наклонилась над столом, чтобы посмотреть, что лежит перед адепткой Пятого дома. Ее взгляду предстало забавное сочетание высокого и низкого: деформированная авторучка с тонкой струйкой чернил в плексигласовом корпусе – модель куда более древняя, чем та, что с чернильным стержнем. Аккуратно разложенные обрывки бумаги, как будто кто-то пытался сложить конфетти после праздника. Прядь волос. Открытая книга с ясно различимой надписью в уголке: «Хрень какая-то». – Книга относится к более позднему периоду, как я понимаю, – сказала Абигейл. – Но примечания бесценны. Она сумела собрать из обрывков пол-листочка со следующим текстом: «Порезать кубиками и поджарить на сливочном или растительном масле до хруста. Мелко нарезать соленья и добавить в сковородку, а потом снять с огня. М. вчера сказал, что Найджелла ест, как ребенок, так что я…» – Это всего лишь доказывает, что древность сама по себе ничего не стоит, – сказала Харрохак. – Не соглашусь. Если у меня будет вот это, – улыбнулась Абигейл, – немного крови, полная уверенность и, может быть, еще пара экземпляров, я смогу призвать призрак автора. Уиии. – Она сможет, правда, – сказал Магнус, приняв старательную гримасу Харроу за недоверие. На самом деле она мысленно чертыхалась и одновременно чувствовала себя холодной и задумчивой. – Хотя я вообще-то просил ее этого не делать. – Тебе понадобится что-то, чтобы накормить его, – сказала Харрохак. Не Магнусу. – Да. – Такой древний призрак… кормление… – Это будет беспрецедентный случай, – сказала Пент. Она говорила слишком много и слишком быстро: – Я имею в виду, что этот самый ликтор вообще-то необязательно мертв. Это первое, что стоит учесть. Я говорю с мертвыми, и у меня лучше всего получается, когда они уже мертвы. Если они в Реке, независимо от глубины, я могу только надеяться, что горсть мелких останков и горячая кровь моего сердца выманят их на поверхность. Никто еще не пытался призвать ликтора. Я даже не знаю, куда они уходят. Ликторы входят в Реку? Ликторы умирают так же, как мы? Я не знаю, где они ждут. Я не знаю, как направить их. Но мне та-а-ак хочется попробовать. Харроу ждала, спрятав руки в рукава. Ортус, стоявший у нее за спиной, в полушаге, сказал: – Твоя неутомимость пред лицом древней смерти…