«В истории Военно-морских сил США никогда не было более необычного человека, чем Дик Марсинко. В его автобиографии вы найдете по меньшей мере шесть сюжетов для фильмов с участием А. Шварцнеггера или С. Сталлоне». — Так пишет о Р. Марсинко западная пресса. Выходец из бедной шахтерской семьи, гордящийся своими славянскими корнями, Р. Марсинко с юношеских лет увлекался специальными способами ведения войны. Став офицером, он мастерски овладел ими. Засады, мины-ловушки, экзотическое оружие, прыжки с парашютом, подводная диверсионная деятельность — во всем этом Р. Марсинко — непревзойденный виртуоз. Но только этим круг его интересов не ограничивается. Р. Марсинко — бакалавр гуманитарных наук, магистр в области международных отношений. Все это в сочетании с реальным боевым опытом позволило ему создать по особому приказу две элитные группы специального назначения. Их главная цель — борьба с вылазками террористов в любой точке мира. На поле боя и в коридорах власти Р. Марсинко всегда оставался верен себе. Он шел напролом. Он верил — цель оправдывает средства, и был за свой напор и неумение лебезить не любим начальством. Жизнь Р. Марсинко — это не преукрашенный боевик. Поэтому рассказ автора о ней — захватывающий и волнующий — не может никого оставить равнодушным. «Существует три стратегии для достижения победы: Стратегия Воды, Стратегия Земли и Стратегия Огня» Генерал Тай Лиань, Из книги «Лиань Шиху» (374 г. до н. э.) 10 ЗАПОВЕДЕЙ БЕЗЖАЛОСТНОГО ВОИНА СПЕЦНАЗА Я есть Бог Войны и ужасающее Божество Сражения, и Я буду всегда вести вас за собой, а не вы будете идти впереди меня. Я буду обращаться со всеми одинаково — как с навозом. Вы не сделаете ничего из того, что я не смогу сделать первым, и Я создам из вас смертоносных Воинов, подобных Мне. Я причиню боль телам, ибо чем больше пота вы прольете во время подготовки, тем меньше крови прольете в сражении. Воистину, если вы страдаете и испытываете боль, пытаясь стать Воином — значит, вы Делаете Все Правильно. Вам не должно это нравиться — вы должны просто сделать это. Вы должны Все Делать Просто, Глупцы. Вы никогда не должны предполагать. Воистину, вам платят не за способы, а за результаты, что значит — вы должны убить врага любыми доступными средствами, а иначе он убьет вас. Вы должны каждой частицей Разума и Души своей всегда помнить Мою главную и последнюю Заповедь. Нет Никаких Правил — Вы Должны Победить Любой Ценой. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СТРАТЕГИЯ ВОДЫ Глава I Арч Келли — пилот «С-130» — дважды погасил и зажег свет в грузовом отсеке. Он повторил эту процедуру еще раз, подавая сигнал, что снижается. Достигнув высоты тридцать тысяч футов, он уравняет внутреннее и внешнее давление и затем опустит рампу. Тогда мы сможем десантироваться. Двадцать девять тысяч пятьсот футов — минимальная высота, которая позволит нам точно выйти на цель. Я был настолько занят проверкой креплений штурмовой лодки на роликовых направляющих отсека, что был захвачен врасплох, когда Арч полностью выключил внутреннее освещение. В пяти с половиной милях под нами простирался западный берег острова Борнео, и пилот не хотел, чтобы кто-нибудь заметил наш корабль даже в том случае, если посмотрит вверх. Я буквально ослеп во внезапно наступившей темноте. Затем Арч — этот гребаный пилот — заложил резкий крен на правое крыло, выводя самолет курсом точно на север. «Приятный» сюрприз. Дум, Дики. На вьетнамском языке, в очень вежливой форме, это значит — тебя опять на…ли. Секунду назад я проверял замки на креплениях УБРШЛ, что расшифровывается как усовершенствованная боевая резиновая штурмовая лодка — для тех из вас, кто не знаком с языком спецназа. В следующий момент, как только грузовой отсек самолета погрузился в кромешную тьму, я уже не мог разглядеть ничего и никого вокруг себя. Что происходит, мать твою? Заложив правый крен приблизительно в сорок пять градусов, пилот одновременно опустил нос самолета — я полетел кувырком. В темноте, словно трахнутый пинг-понговый шарик, я отлетел от перегородки, споткнулся о роликовые направляющие и сходу врезался в пиллерс.[1] Ну и боль! Хотя это слишком мягко сказано. Адская боль! Моя кислородная маска слетела набок. Защитные очки оказались на затылке. Ремешок шлема перехватил горло, и я начал задыхаться. Все, кто хоть немного меня знает, знает и мое особое отношение к боли. Я считаю ее не какой-то смутной, неопределенной психологической концепцией, требующей исследования; не загадочной, таинственной проблемой, требующей анализа. Я рассматриваю боль как личный вызов. Боль — это тяжелое испытание. Его нужно пройти, запомнить и оценить от начала до конца. Моя боль существует — следовательно, мои дорогие читатели, — существую и я. Наверно поэтому, именно в этот, скромно выражаясь, «болезненный» момент старший команды обслуживания, получив сигнал от командира, приоткрыл люк по левому борту. По ушам ударил оглушающий рев выходящего воздуха. «Геркулес» затрясся, как в лихорадке, теряя избыток давления, а температура на борту самолета снизилась за несколько секунд до минус 40 °C. Черт меня побери еще раз! Я несомненно жив! Я отчаянно пытался поправить шлем, маску и защитные очки, но это было не так-то просто в полной темноте. Помните? Кроме того, на мне была куча снаряжения, и я едва двигался. Мои ремни, перевязи, петли и даже шнурки все время цеплялись за какие-то крюки, подвески отсека. В конце концов, вы не прыгаете из самолета с высоты 29 тысяч 500 футов, чтобы убить нескольких плохих парней, с десантным ножом в руках и одетым в трусы и кроссовки. Все, что вам понадобится, вы должны нести с собой. А когда план операции предусматривает тридцатимильный полет в район цели на управляемом парашюте, затем 10–15 миль перехода на лодке, а за всем этим последует черт его знает что, вы должны иметь все необходимое на непредвиденный случай. Непредвиденный случай! Черт меня побери! К чему о нем беспокоиться, когда с вами закон Мэрфи, гласящий: «Если что-то должно пойти не так как нужно, так оно и случится». Поэтому вы должны покинуть самолет, загруженный таким количеством хлама, которого не найдете и у самого прижимистого бригадного квартирмейстера. И все это цепляется друг за друга, переплетается между собой и запутывается вокруг вас, превращаясь в какой-то клубок. Особенно, когда вы, как я, действуете в полной темноте. Я был одет в гидрокостюм, черный летний комбинезон и спасательный жилет. Кроме того на мне был бронежилет для ближнего боя с плавательной камерой. И это не считая многочисленных карманчиков, в которых находилось около 20 фунтов самых разнообразных смертоносных «товаров»: пластиковая взрывчатка; карандашные взрыватели; цифровая электронная автоматическая камера (запись изображения идет на диск, а не на пленку); полдюжины запасных обойм для моего пистолета, снаряженных тонкостенными патронами. Мою талию затягивал мягкий пистолетный ремень, который также поддерживал массу снаряжения. С правой стороны находилась боевая нейлоновая набедренная кобура с 9-ти-миллиметровым самозарядным пистолетом. В отделении кобуры, обычно используемом для запасной обоймы, находился глушитель и пламягаситель для пистолета. К левому бедру прикреплена сумка с шестью запасными магазинами к автомату. В каждом магазине 30 патронов — точно таких же, что и в обойме моего пистолета. Добавьте к этому фляжку с водой, маленькие, но мощные, кусачки, индивидуальный пакет первой помощи и десантный нож. Я уже говорил вам о кислородной маске и шлеме, но забыл упомянуть кислородный баллон, компактную электронную систему определения местоположения и рацию. Мой нормальный вес около 220 фунтов. Но сейчас я бы точно потянул фунтов на 270, хотя и загружен был всего на три четверти. Я перечисляю снаряжение, чтобы проиллюстрировать возможности, открывающиеся перед вами, когда на вас масса вещей, которые могут зацепиться за выступающие предметы. Я заметил, что перестаю ощущать пальцы в кожаных перчатках. Мне все равно: прыгали ли вы с высоты 30 тысяч футов только раз или, как я, пару сотен раз, но, когда происходит быстрая разгерметизация проклятого самолета, становится чертовски холодно и происходит это дьявольски быстро. Даже наши комбинезоны и гидрокостюмы, подбитые дюймовым слоем неопрена, не согревали в неожиданно наступившем жутком холоде. Я просто чувствовал, как стекла моих как правило не запотевающих защитных очков покрываются инеем, и я вряд ли разгляжу кислородный кран даже перед самым носом, если вообще смогу что-либо видеть в темноте. Я спотыкаясь пошел по самолету, пока не нащупал один из них по методу Брайля. Подсоединив к нему шланг, я глубоко вдохнул. Ничего не произошло. Я вдохнул еще раз. Результат тот же. Я предпринял третью попытку. Черта лысого! Именно этот кислородный кран не работал. Отсутствие кислорода на высоте в 30 тысяч футов не одобряется ни одним уставом, ни одной учебной инструкцией, не говоря уже о многочисленных «за» и «против», которые угнездились в моем славянском мозгу. Я потащился в темноте дальше к хвосту самолета и нашел второй кислородный кран. Он, конечно, тоже не работал. И тут до меня дошло, что мой постоянный и упорный враг г-н Мэрфи, автор бессмертного закона, совершает со мной полет «зайцем». Я вырвал соединительный шланг и воткнул его в разъем кислородного прибора, висевшего у меня на груди вместе с высотомером, компасом, электронными часами, электронной системой спугниковой навигации «Магеллан» и радиостанцией, обеспечивающей скрытную связь. Сделав глубокий вдох, я почувствовал, как легкие наполнились живительным кислородом. По крайней мере, я буду дышать, когда мы покинем самолет. Конечно, после этого возможны разные осложнения. Расчетная скорость снижения — с учетом температуры воздуха, силы ветра, влажности и груза — восемнадцать футов в секунду. Вам необходим кислород до тех пор, пока вы не опуститесь ниже 10 тысяч футов. В боевой обстановке, а мы именно в таковой, может быть, обойдусь без него, начиная с высоты в 12 тысяч футов. О’кей, считайте сами: 29 тысяч 500 футов минус 12 тысяч футов, деленные на 18 футов в секунду, дают нам приблизительно 972 секунды (я говорю быстро, потому что кислорода остается все меньше и меньше) и, разделив их на 60, получим чуть больше 16 минут, в течение которых мы будем обеспечены воздухом. Итак, если мы совершим прыжок на протяжении следующих трех минут, я буду ханки-дори, т. е. в порядке. Если нет, то прощай, Дики — привет, гипоксия — кислородное голодание. Вы скажете, что ничего не знаете о гипоксии? Хорошо, я объясню. Это состояние легочной недостаточности. Говоря по-простому, в вашу кровь поступает слишком мало кислорода. Если я совершу прыжок с очень большой высоты, то кровь не сможет обеспечить мозг необходимым количеством этого газа для нормального функционирования. Наступит сонливость, замедлится время реакции, исчезнет контроль за координацией движений, ухудшится зрение. Тот, кто крепко напивался, понимает о чем я говорю. В случае каких-либо осложнений во время прыжка я могу погибнуть, так как все органы чувств сработают не так, как надо. Неожиданно зажегся слабый красный свет — Арч включил в грузовом отсеке аварийное освещение. Я снова мог видеть. Нас было восемь человек, которые сегодня ночью должны совершить прыжок с большой высоты с немедленным раскрытием парашюта. За ним последует тридцатимильный полет на управляемых парашютах в район цели и десятимильный бросок на штурмовой лодке. И все это было лишь началом, самой легкой частью операции. После того, как мы «весело проведем время», добираясь до места, нам предстоит атака судна, команда которого усилена спецназовцами ВМС КНР. По предположению разведки, они были почти так же хорошо подготовлены, как и мы. Несмотря на их присутствие, нам необходимо захватить судно и отправить его на дно до того, как китайцы сообщат, что подверглись нападению. Я не говорю о том, что выполнение всего этого представляет какую-либо сложность. Особенно с той веселой бандой джентльменов удачи, которые были со мной. Сегодня ночью я шел на операцию в окружении Воинов. Вон там Дьюи Дак Фут обматывает матерчатой изоляционной лентой свой патронташ, чтобы он не открылся во время прыжка и не оставил его без боеприпасов для автомата «Хеклер-Кох», закрепленного на груди. Слева от него Гатор Шепард проверял, как держит лента, обмотанная вокруг голенищ его десантных ботинок. Динамический удар при раскрытии купала может содрать их с вас в одно мгновенье. Навряд ли вам это понравится при температуре за бортом самолета минус сорок градусов по Цельсию. Если вы останетесь без них, то можете смело начать петь популярную песню «Эта маленькая хрюшка превратилась в сосульку». Рядом с Гатором, Харрис Полпинты возился с рюкзаком на его напарнике Миде Пикколо. Он тянул и дергал его изо всех сил, чтобы удостовериться в том, что рюкзак не оторвется в момент раскрытия парашюта. Напротив них на корточках сидел старшина Эдди Ди Карло — я звал его Нод — любовно и внимательно осматривавший свой автомат перед тем как уложить в кобуру справа на бедре. Позади Нода, прислонившись к перегородке, стоял главстаршина Ники Грандл, по прозвищу Опасный. Недели три назад я спас его от скучнейшего тренировочного задания на Гавайях. Новый напарник Опасного — Бумеранг — тщательно проверял крепление снаряжения на Ники. Бумеранг — бывший полузащитник и помешанный на серфинге парень с Западного побережья Штатов. Бумеранг заработал свое прозвище в учебном центре сил специального назначения. Еще бы! В первый раз он прошел четырехнедельную подготовку, а на пятой неделе сломал лодыжку. После лечения его зачислили в новую группу, и он начал все сначала. Во второй раз, в конце шестой недели, он сломал ключицу. Ему предложили уйти. Он отказался. От него попытались избавиться. Не вышло. Бумеранг обошел все начальство и добился зачисления в третий раз. На этот раз он закончил лучшим в своей группе — с двумя сломанными пальцами и трещиной в ребре. Я рассказал бы вам больше о Бумеранге, но Арч, первый пилот, трижды погасил и включил аварийное освещение. А этот ноющий звук? Гидравлика. Сукин сын начал опускать рампу. Члены экипажа готовятся проложить роликовые направляющие до самого конца, чтобы наш груз «чисто» ушел вниз. Все упаковано вместе — усиленная кевларом резиновая штурмовая лодка, мотор для нее, топливная емкость, штурмовое снаряжение. Увязаны, перевязаны, закреплены и готовы к сбросу с парашютом. Арч снова трижды погасил и зажег аварийное освещение. Это сигнал «приготовиться к прыжку». Команда прыгать будет подана зеленой лампочкой приблизительно минут через пять. Проклятье — я еще не был готов оставить борт самолета; Это с одной стороны. С другой стороны, одна из Заповедей спецназовца, вы ее знаете, гласит: «Вам не должно это нравиться — вы должны просто сделать это». И «этого» было более чем достаточно. Я быстро добрался до пилотов, хлопнул Арча по плечу, тем самым тепло и сердечно желал ему идти к такой-то матери и показал ему кулак с несогнутым средним пальцем, что значило примерно то же самое. Арч передал управление второму пилоту и развернулся, вместе с креслом, лицом ко мне. — И тебе того же, — процедил он сквозь маску. В его змеиных глазах играла улыбка. — Постарайся остаться целым. — Постараюсь. — Я кивнул головой. Он протянул мне свою громадную руку в перчатке. — Если когда-нибудь я смогу сделать для тебя что-нибудь — просто позвони. Ты найдешь меня в телефонной книге Кадены — там тьма Келли, но только моя фамилия пишется через «и». — Почему? — Мы происходим от кубинских Киллис. Дед был объездчиком лошадей и остался там после смены режима. С годами написание фамилии изменилось, но в телефонной книге осталось по-старому. Я улыбнулся и пожал его руку — Ну, Келли через «и» или «е», не давай гребаных обещаний, которые ты не собираешься выполнять.