– Да вот же он, стоит у стены, как всегда! – ответила она. – Но он и вправду какой-то странный. Ах, я вижу в дверце чье-то лицо… – В этой комнате нет никакого шкафа, и никогда не было, – твердо сказала я, садясь рядом с ее кроватью и приподнимая занавесь полога, чтобы лучше видеть Кэтрин. – Разве ты не видишь лицо? – спросила она, пристально вглядываясь в зеркало. Я ответила, что я и вправду вижу лицо в зеркале, но не смогла убедить ее, что лицо это – ее собственное. Пришлось встать и занавесить зеркало шалью. – Там, за занавесом, какое-то существо! – продолжала она, заметно волнуясь и находясь во власти своего бреда. – Смотри, смотри, оно шевелится! Кто это? Только бы оно не вылезло наружу, когда ты уйдешь… Ах, Нелли! Эта комната проклята, она населена призраками! Я боюсь оставаться здесь одна! Я взяла ее руку в свою и попробовала ее успокоить, потому что по ее телу вновь и вновь пробегала дрожь, и она, как зачарованная, не могла отвести глаз от зеркала. – Никого тут нет! – настойчиво повторяла я. – Вы видите свое отражение, миссис Линтон. Это вы сами! – Это я сама? – в ужасе вскричала она. – И часы бьют двенадцать! Значит, это правда! Как это ужасно! Она вцепилась в простыни и натянула их на голову, чтобы закрыть лицо. Я попыталась пробраться к двери, чтобы позвать ее мужа, но меня остановил пронзительный вопль – шаль упала с рамы зеркала. – Ну-ну, успокойтесь! Ничего не случилось! – воскликнула я. – Нельзя же быть такой трусихой! Очнитесь, мадам! Это же всего-навсего зеркало. Вы видите в нем себя, и еще видите меня – вот я стою рядом с вами. В полном смятении она крепко держала меня, но ужас постепенно сходил с ее лица. Вместо смертельной бледности на нем появилась краска стыда. – О Господи! Мне показалось, что я дома, – вздохнула она. – Я решила, что лежу в своей комнате на Грозовом Перевале. Я еще очень слаба, у меня все в голове мешается, поэтому я и закричала. Ничего не говори, просто останься со мной. Я боюсь спать, меня терзают кошмары. – Вам нужно хорошенько выспаться, – ответила я, – и, надеюсь, ваши мучения, мадам, заставят вас отказаться от идеи уморить себя голодом. – Ах, если бы мне очутиться в моей постели в старом доме! – продолжала она с горечью, ломая в отчаянии руки. – И чтобы ветер выл в елях за окном… Дай мне снова его почувствовать. Дай мне снова услышать, как он дует с вересковой пустоши! Дай мне опять вдохнуть его полной грудью хоть один раз! Чтобы успокоить ее, я на секунду растворила окно. Оттуда так и понесло лютым холодом. Я закрыла окно и вернулась на свое место у постели Кэтрин. Теперь она лежала спокойно, но лицо ее было залито слезами. Полный упадок телесных сил совершенно истощил ее дух. Наша неистовая Кэтрин превратилась в плаксивого ребенка. – Сколько времени я уже сижу здесь взаперти? – спросила она, словно бы воспрянув. – Вы заперлись в понедельник, а сейчас вечер четверга, скорее даже утро пятницы, – ответила я. – Как? Той же недели? – воскликнула она. – Такой короткий срок! – Достаточный для той, кто питается одной холодной водою и собственной злостью, – заметила я. – А мне показалось, что часы тянутся бесконечно, – пробормотала она в сомнении. – Должно было пройти гораздо больше времени. Помню, я осталась в гостиной после их ссоры, и Эдгар принялся говорить мне ужасные вещи, а я в отчаянии убежала в свою комнату. Как только я заперла дверь, на меня навалилась тьма и я упала на пол. Там, в гостиной, я не могла объяснить Эдгару, что у меня точно начинается припадок, что я просто-напросто сойду с ума, если он продолжит бросаться своими нелепыми обвинениями! Язык меня не слушался, мысли вихрем проносились в голове, а он, должно быть, и не догадывался, как я страдаю. Мне едва достало сил убежать от него и его голоса. Когда ко мне вернулись зрение и слух, уже светало. И знаешь, Нелли, вот о чем я думала, вот какая картина меня неотвязно преследовала, пока я лежала на полу, головой упершись в ножку стола и вперив взгляд в едва различимый серый квадрат окна: мне показалось, что я снова дома, в своем алькове с дубовыми панелями, и мое сердце терзает какое-то большое горе, которое, проснувшись, я не могу припомнить. Я просто места себе не находила от того, что не помнила, что это было, и – что самое удивительное – семи последних лет моей жизни как будто и не бывало! Они изгладились из моей памяти, стерлись совсем. Вообрази, я снова – маленькая девочка, отца моего только что похоронили, и я несчастна из-за того, что по приказу Хиндли мы разлучены с Хитклифом. Меня в первый раз уложили спать одну в нашей с Хитклифом комнате. Вот я стряхиваю с себя тяжелое забытье, в которое провалилась, проплакав всю ночь, протягиваю руку, чтобы раздвинуть створки алькова…Но вдруг рука моя наталкивается снизу на столешницу! Чувствую ковер под собой, и… и тут память ко мне вернулась полностью, нахлынув в одно мгновенье. Мое прежнее горе потонуло в волнах настоящего отчаянья. Не могу объяснить, почему я чувствовала себя такой несчастной. Наверное, у меня случилось временное помрачение рассудка, потому что никакой причины не было. Но представь себе: я двенадцатилетняя девочка, – и вдруг оторвана от Грозового Перевала, от моей тогдашней жизни, от того, кто был моим миром – от Хитклифа, – и в мгновение ока превращена в миссис Линтон, хозяйку усадьбы «Скворцы», жену другого человека, бедную отверженную изгнанницу, выпавшую из привычного бытия. Вообрази, какая передо мной разверзлась бездна! Ты можешь качать головой сколько хочешь, Нелли, но именно ты помогла ввергнуть меня в нее! Ты должна была поговорить с Эдгаром, должна была убедить его оставить меня! О, я вся горю! Выпусти меня отсюда! Я снова хочу быть вольным ребенком, снова хочу бродить по полям, не зная страха и не ведая обид, а не сходить с ума от беспокойства и досады! Отчего такие перемены во мне? Почему моя кровь мгновенно закипает ядовитым ключом от любого вскользь брошенного слова? Но стоит мне вновь очутиться среди вереска и родных скал – и я стану самой собою! Я верю, я знаю! Отвори же скорее окно, распахни его во всю ширь! Скорее, что ты стоишь? – Потому что не хочу, чтобы вы простыли насмерть, мадам, – ответила я. – Значит, ты лишаешь меня последнего шанса на жизнь, – сердито воскликнула она. – Но я еще не совсем беспомощна, я сама открою окно! И соскочив с кровати, прежде чем я успела ей помешать, она, шатаясь, прошла через всю комнату, распахнула окно и свесилась из него, не обращая внимания на морозный воздух, который, как острый нож, впился в ее обнаженные плечи. Я принялась уговаривать ее, а потом попробовала силой оттащить от окна. Но оказалось, что в бреду она гораздо сильнее меня, а то, что бред этот продолжается и ширится, я поняла по ее последующим словам и поступкам. Луны не было, и все внизу утопало в туманной мгле, нигде – ни далеко, ни близко – не было видно ни огонька; все дома в округе погрузились в сон, а окон Грозового Перевала из усадьбы видно не было, однако Кэтрин показалось, что она различает в них свет. – Ты только посмотри! – воскликнула она. – Вот моя комната, в ее окне – свеча, а перед самым стеклом качаются деревья! А вот и вторая свеча – она у Джозефа, на чердаке. Джозеф ведь любит засиживаться допоздна… Он ждет, когда я вернусь, чтобы запереть ворота. Ничего, пусть подождет – путь неблизкий. Дорога тяжела, а на сердце тяжесть еще больше! И не миновать мне погоста Гиммертонской церкви! Когда мы бывали там вместе с Хитклифом, мы никогда не боялись призраков – могли запросто встать среди могил и покликать покойников. А теперь, Хитклиф, хватит ли у тебя на это смелости, если я попрошу? Если хватит, мы с тобой снова будем вместе. Я не хочу лежать там одна – пусть меня закопают на двенадцать футов вглубь, пусть обрушат на мою могилу Гиммертонскую церковь, но не будет мне покоя, пока ты не окажешься рядом. Нет, не будет! Она смолкла, а потом продолжала со странной улыбкой: – Он колеблется! Он хочет, чтобы я сама пришла к нему! Тогда найди дорогу, но только не через кладбище… Что же ты медлишь? Раньше ты всегда следовал за мной – довольствуйся этим! Поняв, что мне не унять Кэтрин в ее безумии, я стала оглядываться вокруг в поисках чего-нибудь, что можно было бы набросить на нее для защиты от холода. Отпустить больную я не решалась, ведь окно по-прежнему было открыто. В этот момент, к моему удивлению, я услышала, как повернулась дверная ручка, и в комнату вошел мистер Линтон. Он только что покинул библиотеку и, проходя по коридору, услышал наши голоса. То ли любопытство, то ли страх заставили его заглянуть к нам, чтобы узнать, что происходит в комнате его жены в столь поздний час. – О, сэр! – воскликнула я, предвосхищая восклицание, готовое сорваться с его уст при виде открывшейся ему ужасной картины и ощущении страшного холода, царившего в комнате. – Моя бедная госпожа больна, а мне с ней никак не сладить. Она ни за что не желает идти в постель – прошу вас, уговорите ее. Отбросьте ваш гнев, только вы можете на нее повлиять, ежели она что задумала! – Кэтрин больна? – спросил он, бросаясь к нам. – Немедленно закрой окно, Эллен! Кэтрин, почему ты… Он замолчал, пораженный изможденным видом своей жены, и не мог произнести ни слова, переводя взгляд с меня на нее в ужасе и изумлении. – Она не выходила из этой комнаты и почти ничего не ела, – продолжала я, – она ни на что не жаловалась, но и никого не впускала сюда вплоть до этого вечера. Вот поэтому мы не могли доложить вам о ее состоянии, сами о нем не ведая. Но ничего страшного… Я сама почувствовала, что объяснения мои жалки и неубедительны, а хозяин нахмурился: – Так считаешь, что ничего страшного не случилось, Эллен Дин? – спросил он сурово. – Ты будешь держать ответ за то, что оставляла меня в неведении так долго. Он обнял жену и принялся баюкать ее, как младенца, с болью глядя на нее. Сначала она не узнала его: взор ее был устремлен вдаль, а все прочее оставалось для нее невидимым. Но ее безумие еще не завладело ею полностью. Оторвав взгляд от ночной тьмы за окном, она постепенно смогла сосредоточиться на происходящем и поняла, кто обнял ее так сильно и не отпускает. – Ах! Вот ты и пришел, Эдгар Линтон! Ведь это ты! – воскликнула она, распаляя свой гнев. – Стало быть, ты как вещь, которая вечно попадается под руку, когда она совершенно не нужна, и исчезает бесследно, когда без нее не обойтись. Я чувствую, что сейчас начнутся жалобы и причитания, но они не удержат меня в этих стенах! Я уйду в свой тесный дом, в мое последнее прибежище еще до того, как кончится весна! Но никогда, слышишь, никогда, не упокоюсь я среди Линтонов. Не хочу лежать под сводами церкви, а только под вольным небом, и чтобы в изголовье стоял простой надгробный камень. А ты выбирай: отправишься к предкам или присоединишься ко мне! – Кэтрин, что ты наделала? – начал мой хозяин. – Неужели я больше для тебя ничего не значу? Ты любишь этого проклятого Хит… – Молчи! – закричала миссис Линтон. – Ни слова больше! Еще раз назовешь его имя, и я выброшусь в окно! Тело мое, которое ты сейчас обнимаешь, пока остается твоим, но душа моя уже не здесь и отлетит за дальние утесы еще до того, как ты вновь дотронешься до меня. Ты не нужен мне больше, Эдгар. Когда я ждала тебя, ты не пришел. А сейчас возвращайся к своим книгам. Пусть они послужат и дальше для тебя утешением, потому что ты навсегда лишился меня и моей любви. – Она не в себе, сэр, – сочла я за благо вмешаться. – Она весь вечер бредит, но если ей обеспечить покой и надлежащий уход, она оправится. Но до этих пор нам нельзя огорчать ее. – Я не нуждаюсь более в твоих советах, – ответил мистер Линтон. – Ты прекрасно знала, как хрупко душевное равновесие твоей госпожи, но толкала меня на проявления излишней суровости. Ты целых три дня и словом не обмолвилась, в каком она состоянии! Как это бессердечно! Даже несколько месяцев болезни не привели бы к таким ужасным переменам! Я принялась оправдываться, ведь мне совсем не хотелось отвечать за чужие грехи и злонравие. – А я знаю, что характер у миссис Линтон властный, а нрав – упрямый, – воскликнула я. – И как же мне было догадаться, что вы готовы потакать ее прихотям, что я должна смотреть сквозь пальцы, ей в угоду, на поведение мистера Хитклифа? Я исполнила свой долг, как верная служанка ваша, я вам все донесла, что здесь творилось, вот вы мне и отплатили полной монетой! Впредь буду умнее – захотите чего разузнать, так уж разведывайте сами! – Еще раз придешь ко мне со своими наговорами – вылетишь с моей службы! – заявил хозяин. – А вы, верно, предпочитали об этом ничего не знать, мистер Линтон? – сказала я. – Получается, что Хитклиф с вашего разрешения приходил в каждую вашу отлучку, чтобы ухаживать за нашей мисс и своим злоречием восстанавливать против вас вашу жену? Несмотря на то, что Кэтрин была еще не в себе, у нее хватило ума понять, о чем мы ведем разговор. Она тут же откликнулась на него по-своему. – Ага! – воскликнула она со всей возможной страстью. – Нелли меня предала! Нелли – мой скрытый враг! Ты – ведьма, Эллен Дин, ты и вправду собирала волшебные стрелы на пустоши, чтобы поразить ими всех нас! Отпусти меня, Эдгар, дай мне только добраться до этой чертовки! Я заставлю ее прилюдно отречься от заговоров и колдовства! Лицо ее исказилось в гримасе полного безумия, она отчаянно забилась, силясь вырваться из объятий Линтона. У меня не было никакого желания вступать в эту бессмысленную перепалку. Кэтрин явно нуждалась во враче, и я быстро вышла из комнаты, чтобы тотчас на свой страх и риск побежать за доктором. Когда я проходила через сад, чтобы выйти на дорогу в Гиммертон, то увидела у коновязи что-то белое, мотавшееся и трепетавшее изо всех сил, но не от порывов ветра. Несмотря на свою спешку, я решила посмотреть, что же это такое. «Уж не явилось ли мне существо из мира духов?» – пронеслось у меня в голове. Каково же было мое удивление и смятение, когда я обнаружила – скорее, на ощупь, чем с помощью зрения – что передо мной Фанни, любимая собачка мисс Изабеллы породы спаниель. Несчастное животное висело в петле из носового платка и находилось при последнем издыхании. Я быстро освободила Фанни и отнесла ее в сад. Этим вечером я видела, как собачка сопровождала мисс Изабеллу наверх, когда та шла спать, и никак не могла понять, как Фанни очутилась в саду и кто был тот негодяй, который решил поиздеваться над животным. Когда я развязывала петлю, мне показалось, что с дороги доносится шум копыт лошади, которую пустили вскачь, но слишком много других мыслей теснилось у меня в голове, чтобы я призадумалась над этим обстоятельством. На деле же странно было услышать такие звуки в этом глухом месте, да еще в два часа ночи. Мистер Кеннет, к счастью, как раз выходил из дому, чтобы отправиться к одному своему больному в деревню, когда я добралась до его улицы. Мой рассказ о болезни Кэтрин Линтон заставил его немедленно поспешить за мной в усадьбу. Наш доктор был человек грубый и прямой, поэтому он без обиняков заявил, что больная может не пережить второго приступа, если только не будет лучше, чем раньше, слушаться его советов. – Нелли Дин, – обратился он ко мне, – я почти уверен, что новый приступ вызван какой-то особой причиной. Что у вас там творится, в усадьбе? У нас ходят всякие странные слухи. Такая крепкая и здоровая девушка, как ваша Кэтрин, не заболела бы столь внезапно из-за пустяка. Таких людей хворь так просто не берет. Как началась ее болезнь? – Хозяин вам все расскажет, – ответила я. – Но вы же знаете, какой у всех Эрншо бешеный нрав, – а миссис Линтон из них самая неистовая. Могу только сказать: все началось во время ссоры. Страсти накалились, и с ней случилось что-то вроде припадка. Так, по крайней мере, она говорит, но доподлинно ничего не известно – в самый разгар ссоры она убежала и заперлась. Потом она перестала есть, и сейчас временами бредит, а временами как будто грезит наяву. Она узнает окружающих, но в голове ее теснятся самые причудливые мысли и образы. – Мистер Линтон, видно, очень переживает… – задумчиво произнес Кеннет. – Переживает – это не то слово. Сердце его будет разбито, если случится что плохое, – перебила его я. – Прошу вас не пугать его больше, чем нужно. – Я, между прочим, советовал ему быть осторожным, – заявил мой спутник. – А сейчас он пожинает последствия того, что не последовал моему совету. Кстати, говорят, что в последнее время мистер Хитклиф стал ему близким другом… – Хитклиф часто приходил к нам с визитами, – подтвердила я, – но скорее в силу расположения к нему госпожи, основанного на их детской дружбе, чем потому, что хозяину нравилось его общество. Впрочем, сейчас он может не утруждать себя поездками к нам. Его попросили больше у нас не появляться. Причина в том, что он слишком явно и дерзко выказал свои намерения в отношении мисс Линтон. Думаю, ему будет навсегда отказано от дома. – А что мисс Линтон? Она отвергла его ухаживания? – продолжал доктор свои расспросы. – Я не принадлежу к числу ее доверенных лиц, – резко ответила я, не желая продолжать этот разговор. – Не удивительно. Девушка она хитрая и себе на уме, только есть ли у нее этот ум, вот вопрос? – вновь заговорил доктор. – Она ведь еще так молода. У меня есть верные сведения о том, что прошлой ночью (а ночь-то стояла прекрасная!) она больше двух часов гуляла с Хитклифом среди молодых деревцев за вашим домом. Он понуждал ее не возвращаться, а вспрыгнуть на его коня и бежать вместе с ним. Еще мне сказали, что ей удалось отговорить его в тот раз, но только пообещав подготовиться как следует к побегу, который должен состояться в их следующую встречу. Где эта встреча произойдет, мой человек не расслышал. Так что предупреди мистера Линтона, что за юной леди нужен глаз да глаз! Эти новости вновь наполнили меня страхами. Я оставила Кеннета идти своим шагом и побежала вперед со всех ног. Собачка мисс Линтон все еще тявкала в саду. Я остановилась на секунду, чтобы открыть ей ворота, но она вместо того, чтобы сразу же идти к дому, принялась бегать по траве, принюхиваясь изо всех сил, и удрала бы на дорогу, если бы я не подхватила ее и не понесла с собой в дом. Когда я вошла в комнату Изабеллы, мои подозрения подтвердились: наша юная мисс исчезла! Ах, если бы я узнала о возможном ее бегстве буквально на несколько часов раньше, болезнь миссис Линтон могла бы воспрепятствовать ему. Но что же нам делать теперь? Самым очевидным было бы пуститься за ними в погоню и перехватить их. Но сама я не годилась для бешеной скачки, а поднять тревогу и переполошить весь дом не посмела. Еще меньше хотелось мне открыться моему хозяину, который был настолько погружен в свои несчастья, что в его сердце не было места новой беде! Мне оставалось лишь держать язык за зубами – и пусть оно идет так, как идет. Поскольку Кеннет уже добрался до усадьбы, я, дрожа в смятении, отправилась доложить о нем. Кэтрин спала, но сон ее был тревожен. Ее мужу удалось победить самый буйный из ее припадков, и теперь он склонился над ее ложем, ловя каждую тень страдания на ее бледном лице. Доктор, лично составив свое мнение о болезни миссис Линтон, дал ее супругу надежду на выздоровление при условии того, что мы окружим больную полным и ничем не нарушаемым покоем. Мне же он сказал, что опасается не столько смертельного исхода, сколько бесповоротной потери рассудка. Я в эту ночь так и не сомкнула глаз, как, впрочем, и мистер Линтон. Даже слуги встали гораздо раньше обычного, тихо шурша по дому, передвигаясь на цыпочках и разговаривая друг с другом шепотом. Все старались как можно старательнее помогать в уходе за больной, и только мисс Изабелла так и не появилась. Домочадцы начали высказывать свое удивление ее крепким сном, да и мистер Линтон тоже спросил, встала ли уже его сестра. Он, казалось, с нетерпением ждал ее и страдал оттого, что ее так мало заботит болезнь его жены. Я боялась, как бы он не послал меня за мисс Изабеллой, но, по счастью, я не стала первой, кто принес дурные вести о ее побеге. Одна из горничных – глупая девчонка, отправленная с утра пораньше с поручением в Гиммертон, – задыхаясь, взлетела по лестнице, ворвалась в спальню госпожи и разразилась невнятными причитаниями: – Ох, Господи, несчастье-то какое! И что ж теперь будет? Хозяин, хозяин, наша юная леди… – Прекрати так орать! – резко оборвала я девушку, взбешенная ее крикливостью. – Говори тише, Мэри… Что случилось? – спросил мистер Линтон. – Что беспокоит нашу молодую леди? – Она сбежала! Сбежала! С Хитклифом… – единым духом выпалила девчонка. – Неправда! – воскликнул Линтон, вскакивая на ноги в волнении. – Быть такого не может! И как тебе только в голову пришла такая глупость? Эллен Дин, немедля ступай и найди мисс Изабеллу. Ни за что не поверю! С этими словами он увел служанку в коридор, подальше от спальни хозяйки, и потребовал, чтобы та представила доказательства своим словам. – Ну, я встретила на дороге мальчишку, который молоко разносит, – залепетала служанка, – а он и говорит: «А у вас в усадьбе тревогу уже подняли?» А я подумала, что, может, он болезнь хозяйки имеет в виду, и говорю: «Да, подняли». А тут он и говорит: «А погоню-то уже снарядили?» Я так и уставилась на него. Он видит, что мне про это дело ничегошеньки неведомо, и рассказывает, что сразу после полуночи на кузницу в двух милях от Гиммертона пожаловали джентльмен и леди. Им лошадь подковать надо было. А кузнецова дочка проснулась и у окна встала, чтобы посмотреть украдкой, кто это такие. Надо сказать, что дочка эта в лицо обоих знает. Тут она Хитклифа во всаднике сразу признала – уж больно он мужчина приметный, да к тому же он соверен кузнецу в руку сунул в уплату. На леди был плащ с капюшоном, но она попросила попить, а когда пила, капюшон свалился, и девушка ее вмиг узнала. Хитклиф намотал на руку поводья обеих лошадей, и поскакали они, но только не в деревню, а совсем в другую сторону, да так быстро, как только позволяли им наши разбитые дороги. Девушка папаше своему ничего не сказала, но этим утром раззвонила свою новость по всему Гиммертону. Я сбегала в комнату Изабеллы, но, конечно, для вида, и, вернувшись, подтвердила правоту слов служанки. Мистер Линтон вновь уселся у кровати, а когда я вошла, взглянул на меня и по моему лицу сразу все понял. Потом отвел взгляд и не сказал больше ни единого слова, не отдал никакого приказа. – Будут ли какие распоряжения, сэр, чтобы их перехватить и вернуть мисс Изабеллу домой? – спросила я. – Что нам делать?