Савел Прокофьевич Дик'ой, купец, значительное лицо в городе. Борис Григорьевич, племянник его, молодой человек, порядочно образованный. Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова. Тихон Иваныч Кабанов, ее сын. Катерина, жена его. Варвара, сестра Тихона. Кулиги, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле. Ваня Кудряш, молодой человек, конторщик Дикого. Шапкин, мещанин. Феклуша, странница. Глаша, девка в доме Кабановой. Барыня с двумя лакеями, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая. Городские жители обоего пола. Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски. (Прим. А.Н.Островского.) Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней. Действие первое Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов. Явление первое Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются. Кулигин(поет). «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу. Кудряш. А что? Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется. Кудряш. Нешто! Кулигин. Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита. Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик. Кулигин. Механик, самоучка-механик. Кудряш. Все одно. Молчание. Кулигин(показывает в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает? Кудряш. Это? Это Дикой племянника ругает. Кулигин. Нашел место! Кудряш. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит. Шапкин. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет. Кудряш. Пронзительный мужик! Шапкин. Хороша тоже и Кабаниха. Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался! Шапкин. Унять-то его некому, вот он и воюет! Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили. Шапкин. А что бы вы сделали? Кудряш. Постращали бы хорошенько. Шапкин. Как это? Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался. Шапкин. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать. Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею. Шапкин. Ой ли? Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится. Шапкин. Уж будто он тебя и не ругает? Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану. Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть. Кудряш. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи. Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет. Шапкин. А то что бы? Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то! Проходят Дикой и Борис, Кулигин снимает шапку. Шапкин(Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.