– Про что? – Про историю этого места. Кто построил этот дом? В каком году? Что стало с хозяевами? Вы ведь наверняка должны это знать. Здесь ведь случилось какое-то несчастье? – В голосе старухи прозвучало жадное нетерпение. – Увы, я знаю не больше остальных. – Ольга покачала головой. – Я была еще ребенком, когда в усадьбе случился пожар. – Пожар? – Горела часовня и, кажется, крыло дома. – Почему они горели? Несчастный случай? – Старуха подалась вперед. – Подожгли местные мужики. Был бунт. Знаете, в те времена случались крестьянские бунты. Редко, но все равно случались. – И? Чем все закончилось? Что стало с хозяевами? – Они погибли. …Заскрипела, открываясь, дверка воспоминаний, а из-за дверки послышался прокуренный голос деда Антипа: – Барина в тот же день подняли на вилы, а тело потом повесили на самом высоком дубе. Вы тот дуб, мелкотня, все видели. Вот на нижней ветке и повесили. И болтался он тама до тех пор, пока полицейские из города не приехали и не сняли. А жена евонная сгорела в пожаре. Живьем, говорят, в часовне сгорела. Сам-то я того не видел, но знал мужика, который специально дверь той часовни завалил, чтобы никто оттуда не сбег. А другой мужик, шальной был, без царя в голове, красного петуха и пустил. Плеснул керосину – и делов-то! Как же страшно Ольге было слушать этот рассказ! Каким диким и неправильным он ей казался! Одного закололи, другую сожгли заживо! За что так с людьми? Они с ребятами не единожды задавали деду Антипу этот вопрос, и всякий раз он, обычно болтливый без меры, отмалчивался, а если и отвечал, то коротко: – Знать, было за что. Просто так у нас никто смертоубийство творить не станет. Знать, был на них какой-то страшный грех. А у бабы Гарпины Ольга спрашивать не решалась, боялась рассердить. Эту страшную историю баба Гарпина вспоминать не любила, а за лишнее любопытство могла и полотенцем перетянуть. Лишь однажды сказала, не глядя в Ольгину сторону: – Ты узнаешь. Придет время, все вспомнишь и сама будешь решать, грех то был или не грех, а я никому судьей быть не хочу, хватило мне… Кажется, тогда первый и единственный раз Ольга увидела бабу Гарпину плачущей. Всего одна только слезинка скатилась по морщинистой щеке, а ей тоже хватило, чтобы запомнить на всю жизнь. Слезинку запомнила, а почти все, что бабушка рассказывала, забыла. – …Как погибли? – прорвался сквозь воспоминания голос старухи. – Хозяина усадьбы закололи, а его молодую жену сожгли заживо. – За что же с ними так? Откуда такая нечеловеческая жестокость? Нечеловеческая жестокость? И это говорит женщина, которая существует возле человека, которой распоряжался казнью ни в чем неповинных людей, который сам был палачом сотен, если не тысяч! – Я не знаю, – сказала Ольга, возможно, излишне резко, потому что старуха покосилась на нее неодобрительно. – У нас не любят вспоминать ту историю, – добавила она уже мягче, извиняющимся тоном. – Очевидцы и участники событий молчали, ничего не рассказывали. А сейчас их уже и нет, этих очевидцев. Но с тех пор место это считается темным, проклятым. – Это не место темное, а люди. – Старуха покачала головой, встала из-за стола. – Оно даже на наших солдат влияет… – Она замолчала, долгим взглядом посмотрела в окно. – Что-то случилось, фрау Ирма? – Ольга вспомнила встревоженные лица часовых. – Снова это… животное? – Наверное, можно и так сказать. – Старуха потерла ладонь об ладонь паучьим каким-то движением. – Животные нападают, а люди медленно сходят с ума. Те, что послабее, не такие, как мы с вами. – Она снова уставилась на Ольгу, сказала без единой вопросительной нотки: – Вы ведь тоже очень особенная женщина, фрау Хельга. Я сразу это почувствовала. – Что именно? – Ольга очень старалась казаться растерянной и удивленной. Вот только получилось ли? – Вашу силу. Знаете, у меня с детства есть этот дар – видеть людей насквозь. Это и у меня, и у Отто наследственное: у меня сильнее, у него слабее. Но даже его дара хватает, чтобы понять, кто ему враг, а кто друг. На допросе хватает обычно несколько минут, чтобы все понять. – Это как гипноз? – спросила Ольга просто, чтобы не молчать, чтобы сказать хоть что-нибудь. – Наверное. – Старуха пожала острыми плечами. – Кого-то я вижу, а кого-то, вот как вас, например, прочесть не могу. Как думаете, хорошо это или плохо? – Не знаю, фрау Ирма. – Я думаю, плохо. Я привыкла понимать о человеке все с первого взгляда. Еще с детства привыкла. Когда-то эта способность казалась мне ужасно скучной – видеть насквозь и знать наперед. Но со временем я начала ценить этот дар. Есть определенные сложности в общении. Трудно сохранять беспристрастность с людьми, которые улыбаются тебе, говорят комплементы, но в душе тебя ненавидят. Но я научилась себя сдерживать. А в этой стране… – Она надолго замолчала, словно подбирая правильные слова, – в этой стране слишком много тех, кого я не могу прочитать, как открытую книгу. Это странно и тревожно, не находите? – Наверное. – Ольга согласно кивнула. – В таком случае, возможно, стоит прислушаться к голосу сердца? – Сердца?! – Фару Ирма расхохоталась. – Мне кажется, все слишком романтизируют этот кусок плоти! Я не верю в голос сердца, я верю в голос разума. И вот вы, фрау Хельга, волнуете мой разум, как никто другой. С вами интересно общаться. Я даже готова общаться с вами на равных. С чего бы? Как вы думаете? – Возможно, вас интригует то, что на меня не действуют ваши способности? Гипноз не действует… – Ольга улыбнулась, глядя старухе прямо в глаза. – Нет, меня интригует другое. Меня интригуют границы ваших способностей. – Фрау Ирма тоже улыбалась. Наверное, со стороны это выглядело милой беседой двух пожилых дам, но лишь со стороны. На самом деле это было противостояние, завуалированное под милую беседу. – Определенно, у меня есть способности, – сказала Ольга твердо. – Знаете, фрау Ирма, меня слушались все ученики до единого, даже самые неуправляемые. Это можно считать способностями? – Вероятно. – Старуха отвела взгляд. – Даже наверняка. Как бы то ни было, а со своей работой вы справляетесь хорошо, и наши утренние посиделки мне нравятся. Ну что ж, не стану вас больше задерживать. У каждой из нас еще очень много дел! Ступайте! Ольга была уже у дверей, когда она снова ее окликнула. – Фрау Хельга! Распорядитесь, чтобы ко мне пришла одна из ваших подопечных. Нужно прибраться в комнате и кабинете. – А Лиза? – Ольга обернулась и едва удержалась, чтобы не спросить, что случилось с девочкой. – Лиза? – Старуха посмотрела на нее непонимающе, а потом усмехнулась: – А, это вы про Эльзу, ту маленькую нерасторопную фройляйн! Мне не нравилась, как она работала. – Она погладила псов по головам, и Ольга вздрогнула, вспоминая тот самый первый их разговор. – Все-таки вас тоже можно иногда прочесть! – Улыбка старухи сделалась шире. – Признайтесь, вы подумали, что я натравила на нее своих мальчиков? Ответить Ольга не успела, не знала она, что на такое ответить. Да старуха и не ждала ответа. – Я отослала ее домой, только и всего. – В город? – Нужно будет спросить у Ефима, отвозил ли он девочку домой. – Почему же в город? Эльзу привезли из какой-то деревни. Я не запоминаю здешние странные названия. Стало ли Ольге легче от такого ответа? А, пожалуй, и нет! Стало лишь тревожнее от того, что никак не проверить слова старухи. Теперь даже у Ефима не спросить. Может Шура знает больше? Захочет ли ответить – дело другое. В любом случае, она сможет заставить ее заговорить. – Пришлите ко мне ту светленькую, с длинной косой, – сказала старуха ей в спину. – Как ее зовут? Кажется, Анастасией. Светленькая с длинной косой – это и в самом деле Настя. Добрая, простоватая, легкая девочка, прочесть которую не составит никакого труда. Или старуха потому и хочет, чтобы ей прислуживала Настя? Потому, что точно знает, чего можно ожидать от этой девочки? – Вы услышали меня, фрау Хельга? – Конечно, фрау Ирма! Я распоряжусь, Анастасия придет к вам через несколько минут. Выйдя из кухни, Ольга не сразу отправилась к домику для гостей. Оглянувшись по сторонам, она поднялась на второй этаж. Ей нужно убедиться, что вчерашнее ей не примерещилось, что была Лиза и была кровь на ее руке. В этом крыле располагались спальни старухи и фон Клейста. В чью комнату вошла вчера бедная девочка? Коридор даже при свете дня был плохо освещен. Ольга со всей тщательностью осмотрела и бордовую ковровую дорожку, и стены, но не нашла никаких следов. А они ведь должны были остаться, если Лиза держалась за стены окровавленной рукой. Не было ничего? Или кровавые следы тщательно вытерли? Кто вытер? Трудно представить фрау Ирму с тряпкой в руках. Может все-таки примерещилось? Ребят и Григория она нашла в кухне у Шуры. Ребята уже закончили завтракать, а Григорий сидел за столом с большой дымящейся чашкой в руках. Наверное, Шура налила ему чая. Ольга поздоровалась, нашла взглядом Настю, сказала: – Анастасия, тебя ждет фрау Ирма. Нужно прибраться в ее кабинете и комнате. Девочка послушно встала из-за стола. Все-таки было в ней что-то от Лизы, вот эта покорность и безропотность. Только пока еще не омраченная страхом. – А Лизка куда подевалась? – спросила Шура через плечо. На Ольгу она демонстративно не смотрела. Значит, Шура ничего не знает про Лизу. Бесполезно спрашивать. – Фрау Ирма отправила ее обратно домой. – Странно. – Все-таки Шура обернулась. Во взгляде ее читалась тревога. – Почему странно? – спросил Ольга. Такие разговоры лучше вести без детей, но коль уж Шура сама заговорила… – Эй, ребятки! – Григорий словно понял, что Ольга хочет остаться с Шурой наедине. – Хватит дурака валять! Пойдемте-ка работать! Разговор Ольга продолжила после того, как в кухне они остались вдвоем. – Почему странно, Шура? – спросила и подошла к поварихе почти вплотную. Если не ответит, придется заставить. Хоть и не хочется. Шуре тоже не хотелось. Шура уже жалела, что вообще начала этот разговор. – Ничего! – буркнула она и отвернулась к печи. – Нет, погоди. – Ольга взяла ее за плечо, развернула к себе, заглянула в блеклые голубые глаза, велела: – Рассказывай! Шура молчала так долго, что Ольге уже начало казаться, что ничего не выйдет, а потом медленно, нехотя заговорила: – Это уже третья на моей памяти девочка. Когда по две недели, когда по три они змее этой прислуживают, а потом исчезают. – Куда исчезают? – Никто не знает. Нам говорят, вот как сегодня, что отослали их домой, что надоели они старухе, а на самом деле… – Что же на самом деле, Шура? – Сердце холодело, а спина покрывалась испариной. Ольга боялась, что уже знает ответ.