Тифон шел немного позади и любовался красотой этого молодого парня. У него было стройное тело, бронзовая кожа и одновременно мягкие, как у девушки, черты лица. Наверно, если бы Тифон любил не женщин, а мальчиков, он бы вожделел Гелена. — Скажи, Тифон, — обратился вдруг к нему юноша. — А как давно ты стал бродячим актером? — Очень давно. — Тифон вздохнул и улыбнулся: — Мне тогда было меньше лет, чем тебе сейчас. — Здорово! — мечтательно воскликнул юноша. — И все это время ты путешествуешь по разным городам? — Приходится. — Тифон пожал плечами, щурясь от солнца. — Как это — приходится? — удивился Гелен. — Разве не об этом ты мечтал, когда встал на этот путь? — Да, именно об этом. По глупости. — Тифон ускорил шаг и поравнялся с юношей. — А теперь сам жалею, но уже поздно. — Но почему? Ты же столько видел, столько знаешь! — Видишь ли, Гелен, — тяжело вздохнул Тифон, — это кажется, что все города — разные. Только первых три города отличаются друг от друга. А потом они все становятся одинаковыми. Где-то платят больше, где-то меньше — вот и вся разница между ними. И ни в одном у тебя нет постоянного крова, каждый готов дать тебе ночлег только на время сессии. Что же в этом хорошего? Разве ты не знаешь закона? Актер не должен иметь никакого имуществу, не должен иметь семьи — ничего. Их даже хоронят отдельно ото всех остальных. Путешествовать хорошо, когда тебе есть куда вернуться, а так это не путешествия, а скитания. Даже у птицы есть свое гнездо, даже лесной зверь может спрятаться в нору во время грозы. Только бездомные собаки рыщут по улицам в поисках места, откуда их не погонят палкой. — Но разве это так важно? — задумался Гелен. — Разве такое уж большое счастье — повесить себе на ноги оковы семьи, дома, имущества? Не лучше ли быть свободным? Если у тебя ничего нет, у тебя нельзя ничего отнять, кроме жизни. — Именно так я и думал, — усмехнулся Тифон. — Именно так и должен жить актер. Тогда его нельзя будет заставить говорить людям неправду о том, что творится на земле. Но к старости начинаешь понимать, что жизнь твоя прошла даром, что ты ничего не оставил после себя, что никто не придет к тебе на могилу принести жертву богам. Если и есть у меня дети, то я об этом никогда не узнаю, а они вырастут на ступенях храма любви, где я предавался плотским утехам о гетерами. А правда? Она никому не нужна. Что же в этом хорошего, скажи на милость. Гелен не ответил. — А ты кем хочешь быть? — спросил Тифон после короткого молчания. — Не знаю. — Юноша вздохнул и пожал плечами: — Теперь не знаю. Может быть, попробую стать мореходом, как Одиссей. Но для этого… — Для этого тебе надо было родиться Одиссеем! — засмеялся Тифон. — И не забивай себе голову глупыми мыслями. Что начертано тебе великой мойрой Антропос, тому и быть. — Да, наверно, — согласился юноша. — Вот только знать бы, что ею начертано… Когда Гелен оставил корзину и грустно поплелся обратно, к лавке своего отца, к Тифону тихонько подошел бородатый человек. Остановился и вместе с ним долго наблюдал за удаляющимся юношей, пока тот не скрылся за поворотом. — Кто он? — спросил бородач, взяв из корзины гроздь винограда. — Почему я раньше его не видел? — Это Гелен. — Тифон пожал плечами. — Сын Намиса, торговца фруктами. А почему ты спрашиваешь? Ты что, интересуешься мальчиками? — Я скульптор, — тихо ответил бородач, — и интересуюсь всем прекрасным, в отличие от тебя, старого развратника, которого интересует только собственный живот и собственный фаллос. Познакомь меня с ним. — С фаллосом? — Тифон рассмеялся. — С Геленом, дурак. — Скульптор бросил виноградную кисть на землю и вытер руки о фартук. — Я буду делать с него статую Аполлона. Скажи ему, что меня зовут Пракситель. — Нет, не познакомлю, — хитро улыбнулся Тифон. — Я тебе заплачу. — Сколько? — насторожился актер. — Две драхмы. — Согласен, за такие деньги я познакомлю тебя с ним целых три раза. — Мне хватит и одного, — ответил Пракситель без тени улыбки и пошел прочь. На репетиции Тифон никак не мог попасть в такт хору. Все время вступал то раньше, то позже, чем нужно. Все время думают о куске кабана, лежащем в торбе, и о двух драхмах, которые заработает с такой легкостью. Потом он долго бродил по саду, смакуя виноград, пока не решился наконец идти к своей возлюбленной Амфитее. Она только что вернулась с купания. Сидела в своей комнате и втирала в кожу недорогие благовония. — Я пришел к тебе, милая, — сказал он тихо, остановившись у двери. — Ты впустишь меня сейчас? — Конечно, входи! — засмеялась женщина. — Дом мой для всех открыт, ты же знаешь. — Да, знаю… — Тифон вздохнул. — И это ранит мне сердце. — Как красиво ты говоришь! — весело засмеялась она. — Ты говоришь это всем волчицам или только я удостоилась такой чести? — Только ты. — Тифон откашлялся и принял позу чтеца. — О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном, Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских. Даришь любовь свою всем за вина только чашу. Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь. Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки, Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных Свет бы увидел, когда бы… — Хватит, довольно! — Она не могла удержаться от смеха. — Лучше не сочиняй больше стихов, а то я буду брать с тебя большую плату, чем с остальных. — Хорошо, не буду. — Актер покраснел. — Скажи, а ты подумала над тем, что я тебе сказал в прошлый раз? — Над твоим предложением бросить ремесло и стать твоей женой? — Лицо женщины стало серьезным. — Подумала. — И что ты скажешь в ответ? — Тифон опустил голову. — Ничего. — Она пожала плечами. — Ты же сам прекрасно понимаешь, что не можешь этого сделать. Тебе нельзя иметь ни жены, ни детей, ни… — Но я готов бросить актерство! — перебил ее Тифон. — Я накоплю денег и увезу тебя туда, где нас никто не знает. Мы купим землю, построим дом и… — Ты уже накопил эти деньги? — тихо спросила она. — Нет, но… — Приходи ко мне, когда накопишь. — Она поднялась с подушек, подошла к нему и нежно поцеловала. — И я с радостью стану твоей женой. А пока… Что ты хочешь, чтобы я сделала сегодня? Тифон достал из мошны монетку, положил в протянутую ладонь и сказал, улыбнувшись: — Я хочу, чтобы ты выпила мое семя. — Но тогда из него не выйдет войска, которое будет меня защищать! — засмеялась женщина и подняла его хитон… Первое дело — Нет, ну ты же сам понимаешь, — бросил бычок на пол Самойлов и раздавил его ногой, — не в жилу мне сейчас это дело. — А кому в жилу? — Дробышев засмеялся. — Издержки профессии! Но надо же кому-нибудь и этим заниматься, не все же в белом фраке… — Может, Чижу отфутболишь? Он все подряд берет… — Они вышли из курилки и зашагали по длинному коридору районной прокуратуры, изредка натыкаясь на подавленных посетителей и будто не замечая их. — Берет-то он все, но только запорет, потом отдувайся перед конторой. Он же алкаш… Такое сляпает, что никакой суд не проглотит. — Наш суд — самый всеядный суд в мире. Все проглотит. Мужчины переглянулись и вдруг так расхохотались, что в коридоре наступила тишина. Дробышев вытер веселую слезинку, помотал головой и вздохнул: — Но ему все равно нельзя. На тебя была последняя надежда.