Артём остановился. – Долго, говоришь? Ну-ка, бегом к бревну! А теперь: вспрыгнул – соскочил. Начали! В углу двора были вкопаны столбики, на которых горизонтально, на разной высоте лежали бревна. Отрок выбрал не самое низкое. Упражнение тоже было всем знакомо, поэтому отрок довольно бодро отпрыгал еще минуту. На бревно – с бревна, на бревно… Прыгучий юноша. Именно такого Артём и выбирал. – А теперь – к бою! Он сам легко вскочил на бревно, перебросил щит в правую руку, а меч – в левую и атаковал. Отрок умело парировал… И, получив щитом в щит, чтобы удержать равновесие, вынужден был перепрыгнуть на соседнее бревно… И оступился. С грохотом шмякнулся на землю. Впрочем, здесь булыжники были устелены толстым слоем соломы. Как раз на такой случай. – Довольно! – скомандовал Артём. – Ты оступился, потому что устал. – Я не устал! – возмутился отрок. – Тогда – обратно на бревно! А теперь закрой глаза – и прыгай на соседнее. Отрок прыгнул – и опять свалился. Встал, совершенно сконфуженный. – Это не ты промахнулся, – успокоил его Артём. – Это твои напрыгавшиеся ноги. А теперь скажи: зачем тебе было прыгать? – Так приказали же! – Нет. Когда я тебя мечом рубил, ты зачем прыгал? – А что еще делать? Да. Ловок, но туповат. – Свободен. Ты! Иди ко мне. – Я тебя рублю мечом по ногам, – сказал ему Артём. – Что ты делаешь? – Прикроюсь, – тут же ответил новый кандидат на колотушки. – Щитом или клинком. Он твердо знал, что прыгать нельзя. – А зачем? – поинтересовался уличский князь. – Зарубят иначе, – лаконично ответил отрок. – Думаешь? Ну-ка руби меня! И история с десятником повторилась. Отрок рубил похуже гридня, но с тем же результатом. – Что я делаю? – спросил он. – Убегаешь! – пропыхтел отрок. – Разве? – И Артём тут же оказался у него за спиной. Тюкнул несильно по шее: – Иди отсюда! Я не убегаю, – сказал он всем. – Я передвигаюсь. Ровно настолько, насколько надо. Мне не надо прыгать. Не надо кланяться. Я знаю, где мое оружие и где оружие врага. В том, что говорил уличский князь, не было ничего нового для опытных бойцов, вроде Духарева и Владимира. Фишка была не в том, чтобы двигаться экономно, а в том, как двигаться. Ноги Артёма двигались будто по особому узору. Каждая ступня – на нужное место. Чуть повернешься – выигрываешь полметра. Шажок назад, шажок вперед и чуть в сторону. Это завораживало, словно диковинный танец. Теперь Духарев понял, откуда у сына такая легкость. И вспомнил, как тот же Петр Бравос пытался научить его этому танцу, но не особо преуспел. Духарев был слишком тяжел для такого. И совсем другой танец битвы глубоко впитался в его тело. Переучиваться втрое труднее, чем учиться. – Ты, ты и ты! – Артём на этот раз выбрал совсем молодых ребят. – Идите сюда! Я покажу вам, как надо. А вы потом покажете другим… – Да, – сказал Владимир, когда они впятером: великий князь, Добрыня, Духарев, Артём и присоединившийся к ним Пежич – сидели наверху за столом и угощались княжескими яствами: – В настоящем бою от этого проку немного. А другие секреты ромейских бойцов тебе ведомы? – Кое-что знаю, – уклонился от прямого ответа Артём. – Эх, ромеи, ромеи… – вздохнул Владимир. – Сколько у них хитростей да тайн. Скажи, воевода Серегей, этому их Христос научил? – Христос убивать не учит, – ответил Духарев. – Он учит миру. – А чтобы мир был крепок, надо крепко повоевать! – сказал Артём и засмеялся. Глава двенадцатая. Дела торговые и домашние Приехали Богуслав с Лучинкой. И с караваном, разумеется. Целая череда саней и даже два обросших шерстью верблюда. Богуслав с женой, загорелые, веселые, явно довольные и жизнью и возвращением, сразу оживили атмосферу в доме. Из дальнего похода вернулись живые, с большим прибытком и крепкими связами на Востоке. Это ли не счастье? Узнав, что весной предстоит поход в Византию, Богуслав обрадовался. И тут же поехал к князю. С подарками. Представляться и заодно проситься обратно в дружину. Владимир Богуслава принял хорошо. Подарки взял, отдарился собственным плащом меховым, отороченным соболями. Обещал дать тысячу конных под начало. Словом, обласкал. А потому усадил напротив, велел подать вина с медовыми лепешками и взялся выспрашивать о Востоке. О бохмичи. Какова их сила, как живут, что празднуют… Многое князь уже знал от своего телохранителя, но сейчас его больше интересовала не вера, а ее результат. Богуслав, пожив среди мусульман, знал о них многое. Так что – хвалил. И закон строгий, пусть и чуждый русам, но твердый. И то, как города построены и поля возделаны. Оружие куют – лучшее. Кони… Да таких вообще ни у кого нет. Воинов хвалил: хороши, не хуже ромеев были бы, кабы знали, что такое дисциплина. Но вместо дисциплины у бохмичи – храбрость необычайная. Кого в бою убьют, тот сразу – в мусульманский рай. Как жил, что делал до того, не важно. Еще хотят бохмичи весь мир завоевать, как когда-то отец Владимира. Чтоб везде только их вера была. Однако люди другой веры в их городах тоже живут. Правда, ежегодную виру должны платить за неправильную веру. Но платят, потому что жить им среди мусульман всё равно выгоднее и безопаснее. – А могут они веру поменять? – спросил Владимир. – Если захотят – легко. У них даже так: если в плен кого-то возьмут и убить захотят или рабом сделать, а тот захочет веру бохмичи принять, так его за это в живых оставят и даже свободу дадут. Только свободным, у которых нет ничего, жить очень трудно. Земли свободной нет. Уйти некуда. Один путь: или с голоду помереть, или кому продаться. Владимир был удивлен. Даже здесь, на юге, и то земель хватало. Рощи да леса, да плавни… А еще – степь. Иди, живи, паши, охоться… Если степняков не боишься. Даже и самому искать не надо. На порубежье, в городок или сельцо, любой может сесть. И дань платить не надо. Только будь готов, что копченые набегут… Но ведь и от печенегов спрятаться можно. Зерно в землю зарыть, самим убежать. Всяко лучше, чем с голоду помирать, когда вокруг – изобилие. – По их законам, если украдешь чего – руку рубят, – сказал Богуслав. – А если с чужой женой побарахтался, всё мужское отрежут. Только это еще доказать надо: четырех свидетелей надо привести, которые на их священной книге поклянутся, что своими глазами всё видели. Владимир засмеялся. – Еще жен у них четверо, – сообщил Богуслав. – А я слыхал – больше бывает, – заметил великий князь. – То уж не жены, а наложницы. Этих у иных князей – до тысячи. – Вот как? – Владимир удивился. – И как же они успевают? Небось заскучают бабы да разбегутся… – Это – никак. Женщин в отдельной части дома держат. Гарем называется. Присматривают за ними стражники-евнухи. А каково им там, в гареме, это владыку не волнует. – Что? И жен там держат, даже водимую? – Всех. У бохмичи женщин в строгости держат. И лицо никому показывать не дают. Только мужу. – Вот дикие люди! – Владимир засмеялся. – Как же он женится, если лица ни разу не видел? – Того не ведаю, – Богуслав улыбнулся. – Я по обычаю бохмичи не женился. Это у тебя, княже, спросить надо. Ты ведь на дочери булгарского владыки женат. – Мне-то показали, – Владимир самодовольно усмехнулся. – Троих привели, чтоб я выбрал самую красивую. После разговора с Богуславом Владимир двинулся в женскую часть терема. Там, правда, не евнухи на страже стояли – обычные отроки. И женам князя разрешалось ходить куда вздумается: хоть в гости, хоть на рынок. Но выходили они редко. Разве что Рогнеда была пободрее да своевольнее. Воистину дочь воина и мать сыновей-воинов. Его, Владимира, сыновей. И Олава была такой же. Жаль, умерла. И первенец ее – тоже. «Нет, не захватить бохмичи весь мир, – подумал великий князь. – Жалкие, забитые жены воинов не рожают». И пусть его собственная мать не княжна, но рода доброго. Миновав стражу в дверях, Владимир нанадолго задумался: кого выбрать? Выбрал Рогнеду.