– Нет, – сухо произнес Владимир. – Нет? Почему? – Мелентий искренне изумился. Он-то рассчитывал, что без малого полтонны золота сразят варвара наповал. – Я не торгую кровью своих дружинников, – холодно произнес Владимир. – А договор, что был заключен моим отцом, закончился с его смертью. – Но… Владимир глянул строго – и Мелентий заткнулся. – Я никогда не был на вашей земле, – произнес Владимир, – и совсем мало знаю о ваших обычаях. Скажи мне, есть ли у вашего императора братья, сестры? – Брат его Константин, соправитель и… – А сестры? – перебил Владимир. – Есть? – Анна… – пробормотал Меленитий, не понимая, к чему клонит великий князь. – Анна Багрянородная. – Это хорошо, – кивнул Владимир. – Я никогда не стал бы продавать своих воинов за золото. Однако я мог бы прийти на помощь другу и родичу. Поэтому если твой господин действительно нуждается в друге, то, думаю, он согласится отдать за меня кесаревну Анну. Если он согласен, я приду. И приведу с собой шесть тысяч воинов. «Опаньки! – подумал Духарев. – Вот это ход!» Потребовать в жены сестру ромейских императоров! Ту самую Анну, порфирогениту[19], которую в свое время Никифор Фока отказался отдать за императора Оттона. Император Священной Римской империи получил вместо нее принцессу Феофано, всего лишь племянницу Иоанна Цимисхия, еще одного узурпатора. И Оттон был вполне удовлетворен результатом. И это – христианский император. А тут какой-то архонт варваров, язычник, дикарь… У Мелентия язык прилип к гортани. Порфирородная принцесса! Никогда такого не было! Еще Константин Великий писал (и слова эти начертаны на престоле храма Святой Софии), что никогда василевс ромеев не породнится через брак с народом, чуждым ромейскому устроению и обычаям. То же, спустя полтысячелетия, писал и другой император, Константин Багрянородный, в своем трактате «Об управлении империей», уподобляя подобный брак чуть ли не браку с животным и призывая на нарушителя анафему и прочие кары. Мелентий даже дышать перестал. – …Что же до золота, – продолжал Владимир, будто и не замечая, что посол – в ступоре, – то и золото нам пригодится. – Но, великий… – наконец нашел в себе силы пробулькать мандатор. – Никак невозможно это… Ты ведь даже не христианской веры… – Я – сын своего отца! – гордо заявил Владимир. – Я не знаю такого слова: невозможно! Ступай. Ответные дары тебе принесут позже. И позаботься о том, чтобы весной в днепровском устье нас ждали корабли, которые доставят нас в Константинополь. Мелентий повернулся и вышел. Он не был уполномочен торговаться или спорить. Но вид у него был – пришибленный. Кто знает, как отреагирует Василий на предложение Владимира. То есть, как отреагирует – понятно. Но как это скажется на судьбе посла? Вполне могут и голову открутить. Духарев улыбался в усы. Нет, какой молодец Владимир! Каждое слово – в строку! Истинный князь! В сравнении с его требованием любое другое теперь казалось сущей ерундой. Но не все разделяли восхищение Сергея. Едва ромеи ушли, воеводы загомонили. Суть их ворчания сводилась к тому, чтобы требовать больше денег. А тут – еще одна баба в княжеский гарем. Кому это надо? Владимир поднял руку с коротким жезлом – атрибутом княжеской власти, и гомон стих. – Воевода Серегей, объясни им. Духарев встал. – У василевса ромейского сейчас очень трудное положение, – сказал он. – Из Болгарии, куда он лично ходил воевать, его вышибли. На востоке империи – неспокойно. Варда Фока силен, и к нему постоянно присоединяются новые союзники. А основа его войска – иберийцы[20] и армяне, которые уже давно считаются лучшими воинами империи. Василий сидит в Константинополе и не рискует дать мятежнику бой. Так что с каждым месяцем его положение ухудшается. А следовательно, он все острее нуждается в помощи. Так что весной мы будем нужны ему больше, чем сейчас. Да мы из него веревки вить будем! Воеводы радостно оживились. Перспектива вить веревки из византийского василевса им понравилась. Но первая радость схлынула, и князь Фарлаф спросил: – А если этот Фока доберется до василевса раньше? – Я так не думаю, – покачал головой Духарев. – Пока что большая часть страны – за Василием. Да и стены его столицы тоже не из глины. – А если Василий побьет мятежников сам? – Для этого ему надо найти подходящего военачальника. Такого, которому он доверял бы и который был бы воином, а не царедворцем. Он уже послал одного – и тот перешел на сторону мятежников. Нет, без нас он боя Варде Фоке не даст. – А почему ты думаешь, что шесть тысяч дружинников помогут Василию победить? – подал голос Путята. – Я слыхал: у ромеев счет воев идет на десятки тысяч. – Ты слыхал, а я – видел, – надменно произнес Духарев. Путяту он недолюбливал. – Видел и бил. Вместе со Святославом. Спору нет: ромейская конница очень сильна. Но сколько ее? И на чьей она стороне? А на стороне мятежников по большей части – ополчение. Тут он немного приврал. Были у Варды Фоки и опытные ветеранские части, а уж те, что вернулись со Склиром из Багдада, и вовсе битые волчары. Но еще Духарев слыхал, что у Склира с Фокой – не всё гладко. Есть между союзниками некоторые трения. И за пару-тройку месяцев они, скорее всего, усилятся. Но Путята не унимался. – Василий кинет нас в самую кровавую сечу! – заявил он. – Мы все погибнем, и некому будет получать золото! – А тебя никто и не зовет! – насмешливо произнес другой воевода, Претич. – Струсил – сиди дома на печке! – Да я… – Путята вскочил. – Сядь, воевода! – пробасил Добрыня. – И помолчи, коли ничего путного сказать не можешь. Великий князь сказал свое слово – не тебе ему перечить. Пусть говорит тот, кому есть что сказать дельного. – Я бы пошел, – заявил Сигурд. – Мне нравится. – И мне любо! – поддержал Претич и покосился на черниговского князя, которому служил до того, как перейти к Владимиру. – Сам не пойду, – покачал головой Фарлаф. – Не люблю морем плыть. Но воев бы дал. Пять сотен. Путята пробубнил что-то себе под нос, но тихонько. Добрыня сказал: помалкивай, значит, молчим. За княжьим вуем Путята ходил, как нитка за иголкой. Истово и преданно. Обоих это устраивало. – Ну раз договорили, то пора и усы медом смочить, – завершил Добрыня, и военный штаб киевского князя отправился пировать. – Ты это ловко пошутил с порфирородной принцессой, – похвалил великого князя Сергей. – Теперь любое твое требование малым покажется. – Пошутил? – Владимир удивленно поглядел на своего воеводу. – А с чего ты взял, что я – пошутил? Глава десятая, в которой воеводе Серегею предлагают сплавать в далекие края Артём приехал в Киев через неделю. С полусотней гридней. Остальная его дружина продолжала «воспитательную работу» среди уличей. – Хорошо потрудился? – спросил Духарев сына за обедом. Артём улыбнулся: – Недурно. Прибрался как следует. Оставил, только чтоб до весны дотянуть да поля засеять. Кормильцев мы с тобой проредили. Теперь смердам не до бунтов. А капища языческие вымел начисто. Вот уж кто зажирел так зажирел. – Может, не стоило богов обижать? – деликатно вмешался Артак. – Боги – они обидчивые. Они с Рёрехом традиционно присутствовали на семейном обеде. – Не боги это – идолы! – тут же вмешалась Сладислава. Рёрех заперхал. Это он так смеялся. Потом изрек: – Смердьих богов бояться нечего. Их вон даже сами смерды палками бьют, если не угодят. Скажи лучше, много ль взял? – Золота почти пуд, серебра – за две сотни гривен. Остального и не считал. А жадные они, эти жрецы! Иному и пятки припечешь, и шкуру на ленты распустишь – молчит, как идолище его. Но я для таких дел четверых нурманов взял. Эти… – Нашел о чем за столом говорить! – сердито оборвала его мать. – Лучше о внуках расскажи! – А что – внуки? – пожал плечами Артём. – Малы еще, а за тот месяц, что ты их не видела, не особо и подросли. – А здоровы ли? – Уезжал – были здоровы. А коли так печешься, приезжай. Княгиня моя тебе рада будет. – Так уж и рада? – усомнилась Сладислава. – Две хозяйки на одном подворье…