– Разве нет? – уточнил он, и ироничная улыбка точно змейка скользнула по его губам. – В общем, да, – вынуждена была согласиться она. – Вот и превосходно, – обрадовался новый знакомый и, сделав широкий жест в сторону лестницы, произнёс: – Прошу! Она послушно проследовала в указанном направлении. – А вы знаете, что наш музей – один из самых больших в Поволжье, не только в смысле квадратных метров, им занимаемых, но и по масштабу коллекции, представленной в его экспозиции? – Нет, я этого не знала, – призналась Снежана. – Ну как же! – вдохновился он. – Здесь собраны не только картины русских художников второй половины XIX века, но и полотна художников-авангардистов 10—20-х годов прошлого века, русский фарфор и интересные предметы искусства Востока. – Это действительно интересно, – пробормотала Снежана, краснея, и спросила: – А он старый? – Кто? – искренне удивился Виталий. – Музей. Ну, в смысле, его давно открыли? – А-а, – облегчённо вырвалось у молодого человека, – точкой отсчёта можно считать вклад купца К. П. Головкина и местных художников-любителей, сделанный в 1897 году. – Значит, старый, – подвела итог Снежана. И Виталий невольно улыбнулся почти детской простоте её рассуждений. В музее они пробыли три часа, ходили из одного зала в другой, и Виталий рассказывал девушке об истории каждого экспоната. Заметив, что она устала, он предложил ей продолжить экскурсию в другой раз. Снежана обрадованно согласилась. Виталий пригласил девушку в кафе, где накормил обедом. А потом предложил совершить прогулку по Волге на «Омике». И она с радостью согласилась. Солнце уже склонялось к горизонту, дома и деревья отбрасывали длинные тени, когда он довёл её до дверей общежития, где они и расстались, обменявшись номерами телефонов. В эту ночь Снежана не спала почти до самого рассвета, перед её глазами постоянно всплывал образ Виталия, она слышала его голос и ощущала приятный, слегка терпкий аромат его одеколона или крема. Точно она не знала, но мысль о том, что она наконец-то встретила своего принца, не давала ей заснуть. Виталий позвонил Снежане через день и пригласил в кино, она с радостью согласилась. И с этого дня они стали видеться почти постоянно, назначая друг другу свидания на вечера и не расставаясь по целым дням в выходные. А потом Виталий познакомил Снежану со своими родителями, и они приняли её довольно хорошо, хотя внутренний голос подсказывал Снежане, что Калитовские не в восторге от того, что сын встречается с бедненькой девушкой из многодетной семьи, которая учится не в хорошем вузе, а в училище на кондитера. Но вслух ни отец, ни мать Виталия недовольства своего не высказывали, а Виталий, поглощённый своими любовными ощущениями, не почувствовал родительского холодка в отношении своей будущей невесты. Со временем и Снежана про себя решила, – пусть себе думают о ней что хотят, лишь бы не мешали им с Виталием сыграть свадьбу и жить вместе. Вот только где жить? С родителями Виталия Снежана жить не хотела, а снимать квартиру для них было на сегодняшний день делом накладным. И они решили немного подождать. На работе дела у Виталия шли хорошо, его вот-вот должны были назначить замом начальника отдела и, соответственно, прибавить зарплату. Тогда молодая пара и решила сыграть свадьбу, а пока они весело и с пользой проводили время. Виталий всячески старался повысить культурный уровень своей девушки. И она охотно ходила с ним в музеи, театры, кино и в другие интересные места. Даже лекции соглашалась слушать. Но вот умные книги, которые он ей приносил, читать ленилась. Виталий старался не подавать вида, что его это огорчает, но Снежана чувствовала его недовольство и, игриво ластясь к нему, шептала: – Виталик, ну зачем тебе жена, которая будет умнее мужа. – Я люблю умных женщин, – серьёзно отвечал он, не попадаясь на её уловки. Иногда он сам принимался читать принесённые для неё книги вслух. И Снежане ничего не оставалось делать, как слушать и нередко скучать. Дождавшись окончания чтения, она, не скрывая облегчения, тотчас хватала его за руку и звала куда-нибудь отправиться. В кафе они бывали редко, за исключением кафе-мороженого. Но Снежана и не настаивала, понимая, что мешочек с золотом не оттягивает пояс её возлюбленного. Но всё-таки не зря испанцы и португальцы называли свои деньги – эскудо, что в переводе на русский звучит как «щит», «герб» или «гербовый щит». Что бы там ни говорили сторонники версии, что счастье, мол, не в деньгах, но именно деньги создают ощущение защиты и уверенности в завтрашнем дне. Если у тебя есть деньги, то возможно всё! Или почти всё. А без денег множество желаний остаются нереализованными. Ведь в большинстве своём люди далеко не Эйнштейны, чтобы позволить себе ходить с юности и до старости в одном и том же плаще. Об этом ей, кстати, рассказал Виталик, вероятно, надеясь на то, что Снежана проникнется идеей того, что важны не материальные ценности, а духовные. «Хотя, может быть, это всего лишь миф, – думала девушка, – и на самом деле у Эйнштейна было несколько плащей!» Жених ей также рассказал, что Эйнштейн не носил носков. К этому сообщению девушка отнеслась с ещё большим недоверием, вот их семья всегда жила бедно, но носки были у всех, хоть и не всегда новые. Поэтому она спросила, не скрывая улыбки, почему же это он не носил носков? Чтобы не стирать их и не зашивать дырки? – Очень может быть, – ответил Виталий, – но сам учёный говорил так, что вокруг него одни босяки, голытьба и в материальном, и в умственном плане, так что ему хватает его привычки плохо одеваться. – Значит, он считал себя умнее других? – не подумав, спросила Снежана. – Но ведь это так и было, – улыбнулся ей в ответ обворожительно Виталий. Снежана решила, что жених смеётся над ней, и надулась. Правда, помирились они почти сразу. Девушка решила, что Виталий прав, а на правду обижаться глупо. И как раз в это время на горизонте нарисовался Твердохлёбов. Вернее, он приехал в гости к своему другу как раз в то время, когда там находилась Снежана. Поначалу девушка не обратила на него внимания – подумаешь, старый друг отца Виталия. Но потом она невольно заметила, какими глазами смотрит на неё Никифор Лаврентьевич. Впрочем, взгляды влюблённого отставника при всём желании было невозможно не заметить. Твердохлёбов не сводил с девушки глаз, и в них читалось такое ничем не прикрытое восхищение и желание, что поначалу её точно кипятком ошпарили. «Вот нахал!» – подумала она. А потом сама, как будто бы против собственной воли, стала приглядываться к нему. И отметила про себя, что Никифор Лаврентьевич вовсе не выглядел пожилым человеком, и уж точно ни у кого не повернётся язык назвать его стариком. Твердохлёбов сохранил статную поджарую фигуру, плечи расправлены, спина прямая, живот подтянут. Морщины заметны только на лбу, и лучики возле глаз, сами глаза зоркие и блестящие, густые волосы только на висках тронуты сединой. А уж если говорить о его джипе «БМВ» последней модели, то и никаких слов, способных описать восхищение Снежаны, отыскать ни в одном языке мира было невозможно. Хотя сама она знала только русский, ну ещё два-три словечка, часто бывших на слуху, по-английски, по-немецки и по-французски. Но разве это имеет значение? Хотя вот Виталик постоянно зудел ей, что каждый уважающий себя современный человек должен знать хотя бы два иностранных языка и уж только в крайнем случае один английский. Снежана отшучивалась от его наставлений и говорила о том, что она не знает иностранных языков, но зато умеет готовить вкусные – язык откусишь и красивые – глаз не оторвёшь торты, пирожные, кексы и ещё много чего другого. Но Виталик утверждал, что сладкое и мучное есть вредно, и если она будет увлекаться своими кулинарными шедеврами, то годам к тридцати превратится в квашню. Слышать это Снежане было неприятно, к тому же фигурка у неё была – загляденье! Вот Никифор Лаврентьевич, едва они остались наедине, сразу дал ей понять, что ум для женщины не главное. Хотя Снежана и с этим была не согласна, но зато поняла, что если бы её избранником стал Твердохлёбов, то он не стал бы её грузить заумными вещами, которые абсолютно не нужны женщине в повседневной жизни. Вот, например, зачем будущему кондитеру знать, что первым программистом признана леди Ада Лавлейс, дочь поэта Байрона. Снежана и самого Байрона никогда не читала. Или вот что воскресенье стало выходным днём по воле императора Константина Великого 7 марта 321 года. О существовании Римской империи Снежана краем уха слышала, но о существовании самого Константина и не догадывалась. Нет, конечно, императору слава! Так как даже подумать страшно, что когда-то люди работали без выходных. «Наверное, тогда и появилась поговорка, что от работы кони дохнут», – подумала Снежана вскользь. Кстати, в жизни самого императора, как оказалось, тоже было не всё гладко. Отцом его был, конечно, самый настоящий император Констанций I Хлор. Зато матерью – дочь трактирщика. И получается, что Константин Великий был незаконнорожденным. Однако повезло парню родиться в то время, когда для окружающих не имело значения, законный он сын императора или рождённый на стороне. И хотя папаше потом пришлось жениться на падчерице императора Августа Максимилиана Геркулия Феодоре и в этом браке появилось множество детишек, императором всё же стал сын трактирщицы. Вот только зачем всё это Снежане? Хорошо ещё, что у неё память хорошая, а то Виталик любит потом ненароком поспрашивать, что из рассказанного им отложилось в голове любимой девушки. Так что в общении с Твердохлёбовым Снежана находила отдохновение. А позднее, едва поняв, что он потерял от неё голову, решила не терять шанса на благополучную безбедную жизнь. Когда она сообщила Виталику, что Твердохлёбов сделал ей предложение, он рассмеялся. А когда она сказала, что согласилась стать его женой, Виталик превратился, как жена Лота, в слюдяной столб. И отмер далеко не сразу, а потом спросил, запинаясь: – Ты что, с ума сошла? – Нет, – покачала она головой, – просто я устала. – От чего? – искренне изумился он. – От нищеты. – Разве ты нищая? – удивился Виталий. – А то богатая, – горько усмехнулась Снежана. – Всю жизнь я только и слышала от матери её присказку: «Бьюсь, как один общеизвестный корнеплод о кочку». – Не понимаю, – растерянно проговорил он. – А что понимать-то тут? Всю жизнь мы перебивались с хлеба на воду. Хлеб, картошка, макарошки были нашей повседневной едой. Какая-нибудь завалящая сосиска была для нас праздничным угощением. – Но ты никогда не говорила об этом. – А чего об этом говорить, не хотела бередить свою душу, да и нищебродкой перед тобой выглядеть не хотела. – Но я обещаю тебе, что мы не будем нищенствовать! – горячо заверил её Виталий. – Но и шиковать не будем, – с нескрываемой грустью ответила Снежана. – А ты хочешь непременно шиковать? – усмехнулся он. – Да! – с вызовом вырвалось у неё. – Но, Снежана, ведь он старый! – попытался Виталий образумить любимую. – Ничего он не старый! К тому же мне его не варить! – Пройдёт время, и ты горько пожалеешь о своём решении! – Ты мне угрожаешь? – Я тебя предупреждаю, – выдохнул он устало. А потом махнул рукой и ушёл. Снежана тогда не приняла всерьёз слова Виталия. Её душа была полна самых радужных планов. Отдавая свою руку Твердохлёбову, она не задумывалась о том, что сердце-то её остаётся при ней. А после того, как в нём сначала поблек, а потом и растаял образ Виталия, оно осталось пустым, испугалось своей неприкаянности и затосковало. Когда Снежана выходила замуж за Твердохлёбова, вся её последующая жизнь представлялась ей одним сплошным праздником. Но в реальности всё оказалось совсем не так. Сначала, правда, была череда праздников – помолвка, свадьба, свадебное путешествие. Но потом всё это как-то разом оборвалось. Муж увёз её в загородный дом и оставил в одиночестве. Сам он с утра уезжал в свою фирму и пропадал в городе до вечера, часто до глубокого. Домой возвращался усталый, на заигрывания и ласки молодой жены отвечал вяло. Иногда просто погладит по головке, пробормочет – снегурочка ты моя, – и засыпает до утра. «Хоть бы бессонница у него случилась!» – порой думала в сердцах Снежана. Но муж спал крепко. В выходные они иногда ездили в город, в ресторан или в клуб. Но клуб, к слову, был скучный, собирались там одни солидные люди, попросту говоря, денежные мешки, и опять же вели разговоры о делах, словно им рабочих дней было мало. О посещении музея или походе в театр и речи не шло. Правда, однажды Снежана заикнулась о том, что в город на гастроли приехал питерский театр, но муж равнодушно бросил – так что ж с того? Приехал и приехал. – Мы могли бы сходить на спектакль. – Ещё чего, – отмахнулся Твердохлёбов. Время от времени у них собирались гости. Чаше всего приезжала старшая дочь мужа Анфиса со своей семьёй, сын Эдуард от второго брака с очередной пассией, племянник Олег, всегда один, и иногда собирались друзья Твердохлёбова. У Снежаны же и подруг не осталось. Со своими родителями, братьями и сёстрами она контакта не поддерживала ещё с той поры, как поступила в училище и поселилась в общежитии. Но сердце, как известно, без любви долго жить не может. Тем более что занять себя в загородном доме Снежане было абсолютно нечем, в будни печь торты было не для кого, разве что для прислуги. А в праздники печь их ей не хотелось, потому что родню мужа она не любила. Хотя вроде бы Анфиса относилась к ней по-доброму, племянник держался нейтрально, а вот сын Твердохлёбова её откровенно презирал и при любом удобном случае злобно шипел: – У, змея, вползла в наш дом! Семью разрушила. Снежана не боялась Эдуарда и отвечала ему той же порцией презрения. Тем более что никакой семьи она не разрушала. Если Твердохлёбов и ушёл когда-то от матери Эдуарда, то вовсе не из-за неё, так как до встречи со Снежаной Никифор Лаврентьевич несколько лет жил один. Короче, Снежана умирала от скуки. Вскоре сидеть взаперти в загородном доме ей стало невмоготу. И, может быть, именно поэтому она влюбилась. Новый избранник оказался молодым, хоть и не юным, и таким горячим, какими описывались мужчины в испанских балладах, которые читал ей в самом начале их знакомства Виталий. Она бросилась в новое чувство как в омут с головой! Её бледные щёки покрыл нежный румянец, глаза заблестели, талия округлилась, и совсем скоро Снежана поняла, что она беременна. Тест подтвердил её подозрения. Снежана хотела иметь ребёнка, но вот от кого она забеременела, от мужа или от любовника, понятия не имела и поэтому испугалась. Вопреки её ожиданию, Твердохлёбов обрадовался сообщению о грядущем появлении на свет наследника и окружил её удвоенной заботой. Здоровый малыш родился в срок. И всё бы ничего. Но Никифор Лаврентьевич ни с того ни с сего, с точки зрения молодой женщины, заподозрил её в измене. Снежана даже представить не могла, как он мог узнать об этом. То ли на ухо кто шепнул, то ли самому Твердохлёбову показалось, что сын не очень-то похож на него. Он устроил жене скандал и заговорил о ДНК. Испугавшаяся Снежана вспомнила о своих родителях и, не подумав о последствиях, уговорила их на время взять мальчика к себе, сунув при этом в руки матери такую огромную сумму денег, что у той глаза округлились и она пролепетала: – Дочка, где ты их взяла? – Мама, – выкрикнула Снежана, – я замужем за денежным мешком! И деньги я даю на ребёнка, то есть на его сына. – Тогда ладно, – пробормотала мать, не желая углубляться в сомнительные, с её точки зрения, взаимоотношения дочери с мужем, который годится по возрасту ей в отцы. Конфликт у Снежаны вышел и с любовником. Наверное, он тоже гадал на кофейной гуще, от кого Снежана родила ребёнка, и был недоволен, что она отдала его в бедный дом своих родителей. Глава 3 Анфиса Никифоровна Позднякова, дочь Твердохлёбова от первого брака, любила своего отца редко встречающейся ныне безусловной любовью. Ей было всё равно, богат он или беден, она была рада тому, что он у неё есть. И она, несмотря на то что сама стала мамой двоих детей, не отказывала себе в удовольствии, когда никто не видел их, забраться к отцу на колени, обнять его за шею и тереться, как в детстве, носом о его щёку, пахнущую одеколоном и им самим, при этом лепеча: