«Ну, если это опять оборотни — мало им не покажется!» — в сердцах подумала я, бросая вилку на стол. Из тумана за воротами торчали две руки. Тонкие, явно женские, с аккуратными розовыми ноготками, пальцы нервно сжимались в кулаки и снова безвольно расслаблялись. Сердце на мгновение остановилось, а потом зашлось в заполошном ритме испуганной птицы. Я знала, кто стоял с другой стороны. На остатках самоконтроля я заставила себя заглянуть в мир людей, прежде чем хвататься за эти руки. Но за воротами стояла одна-единственная женщина и, не отрываясь, глядела прямо на меня. Не медля больше ни секунды, я прикоснулась к прохладной нежной коже и провела ее через туман. Миг спустя я смотрела в темно-карие, почти черные глаза. Свои глаза… — Разрешаю душе жить, — спохватилась я, уже повиснув у гостьи на шее. — Сэтти! — выдохнула она мне в ухо, и сильные руки притянули меня еще ближе к ней, хотя я и так прижималась всем телом. — Сэтти… — Мама… — В глазах закипали слезы, горячими каплями стекали по щекам и впитывались в мягкую ткань летнего платья. — Я не знала, Сэтти. Я ничего не знала, — шептала она. — Никто не думал, что тетка может дойти до такого… Прости меня, Сэтти! Я должна была спрятать тебя! Увезти куда-нибудь! Прости! Не знаю, сколько времени я простояла так, вдыхая ее чуть сладковатый незнакомый запах, впитывая бессвязный шепот, наслаждаясь каждым прикосновением. Еще больше времени прошло, прежде чем я снова смогла связно мыслить и говорить. Кое-как я сумела составить приглашение пройти в дом, подходящее для вампира. А потом снова молча плакала, сидя рядом с ней на диванчике в холле. Возможно, это прозвучит странно, но первые несколько часов мы почти не разговаривали. Просто сидеть рядом, глядя, как пляшут языки пламени в камине, уже было счастьем. Тем самым счастьем, которого я по прихоти Мавры с ее какими-то непонятными планами никогда не знала. — Почему она так поступила? — В какой-то момент невнятная мысль оформилась в вопрос. — Ненависть. Может быть, зависть, — покачала головой мама. Теперь я знала, что ее имя — Лэтта, но даже про себя не звала ее так. — Чему завидовать? — пожала плечами я, рассеянно поворошив угли в камине. — Может, тому, что так и не узнала, что такое настоящая семья? — предположила мама. — Мать никогда не говорила со мной об этом. Как и сама Мавра. Ее я вообще никогда не видела. — А почему ты стала вампиром? — попыталась сменить тему я. И снова ошиблась: по ее лицу скользнула тень грусти. — Я выросла среди них. К другой жизни не привыкла. Да и мать настаивала. Особенно после… Можешь не говорить, если не хочешь, — поспешно вставила я, уловив едва заметную паузу. — Да нет. Тут нечего скрывать. — Она с деланым равнодушием пожала плечами. — После того налета оборотней я потеряла не только тебя, но и еще не рожденного ребенка. Как и способность вообще иметь детей. — Извини, — опустила голову я. И тут же почувствовала, как мама ласково погладила меня по волосам. — Это ничего. Это уже прошло. Зато ты жива. Я чувствовала, что ты жива… Чувствовала. Если бы я только знала, что она прячет тебя здесь… — Это тебе Георгий рассказал? — Нет. Я случайно услышала его разговор с твоей бабушкой и сразу побежала сюда. Муж вообще предпочитает… — Какой муж? — Георгий. — Подожди, — замотала головой я, припоминая все странные взгляды и намеки красивого вампира. — Это что же получается? Георгий мой отчим? — Ну, формально нет. Я знаю, так принято у людей. У вампиров немного другие порядки. Но он станет твоим отцом, если ты пройдешь через обращение. Вряд ли он позволит сделать это кому-то другому. Даже мне. — Мам… я вообще-то не собиралась… обращаться… — У тебя будет время подумать об этом, — отмахнулась она. — Еще бабка Яга говорила, что вечность гораздо быстрее надоедает, чем заканчивается. И на примере Мавры я вижу, что это действительно так. Она столько всего натворила, чтобы стать Ключом. А потом еще больше, чтобы перестать им быть… — А что она натворила? — спросила я, радуясь возможности сменить тему, потому что не понимала, как относиться к неожиданно выплывшей информации. — Да хоть тебя вот украла, — грустно улыбнулась Лэтта. — А подробнее — это тебе надо с бабушкой Марфой говорить. Она от Мавры отбивалась, как умела. Не сумела… Я буквально услышала скрип собственных зубов. — Ой! — подскочила вдруг мама. — Я же ей не сказала, куда ушла. — А должна была? — Я вздернула бровь, не понимая, почему взрослый человек должен отчитываться в своих перемещениях перед кем бы то ни было. — Волноваться же будут. С этими бешеными хищниками все на ушах стоят — паранойя процветает. Наверное, меня уже ищут. — Давай им записку отправим. — Нет, — покачала головой она. — Лучше я сама все объясню. Нехорошо за дочкину спину прятаться. — Я думала, ты сегодня со мной останешься… — разочарованно проговорила я. — Я бы и сама с радостью. — Лэтта явно колебалась, но потом упрямо тряхнула волной безупречных локонов. — Я завтра приду. Если ты захочешь. — Ты еще спрашиваешь?! — возмутилась я. — Конечно, захочу. Я проводила ее до самых ворот, а там, не сдержавшись, снова повисла у нее на шее. — До завтра! — До завтра, милая. — Лэтта осторожно поцеловала меня в макушку и коснулась витой решетки Врат. — Отпускаю, — выдохнула я, и ее затянуло в серый туман. Когда я сумела унять слезы и посмотрела за ворота, поляна была пуста. ГЛАВА 13 Мне стали сниться вещие кошмары Заснула я далеко за полночь и то только с помощью Васьки: умурлыкал в конце концов. Но и во сне перегруженный мозг не желал отдыхать, и, вместо того чтобы провалиться в черный омут, я вдруг осознала, что сижу за грубо сколоченным столом и вглядываюсь в маленькое зеркальце. Я понимала, что это всего лишь сон, но он был куда реальнее яви. Я видела себя будто со стороны и в то же время чувствовала все то, что должна была бы чувствовать, будь я там, в своей второй ипостаси. Сквозь тонкое полотно рубахи я чувствовала локтем неровности столешницы. Пламя свечи, стоявшей передо мной, согревало щеку. Под полом шуршали мыши. Вскрикивала какая-то ночная птица за черным прямоугольником маленького окошка. А я не отрывала глаз от отражения свечи в зеркале. — Суженый-ряженый, лунным светом приваженный, — шептала я едва слышно, — на луну припрошенный, снегом припорошенный. Ставней тихо хлопни, о порог притопни. Встань передо мной тот, который мой! И стоило мне договорить, как в глазах помутилось. Отражение огонька в зеркальце расплылось, превращаясь в настоящее солнце, откуда-то повеял ветерок, напоенный запахами цветов и гудением шмелей. А с пригорка уже махал рукой парень в белой рубахе с широкими рукавами и светлых штанах, подпоясанных алым кушаком. — Эй! Птаха! — Рось! — воскликнула я и побежала туда. Мгновение спустя он уже подхватил меня на руки и закружил по лугу. С радостным смехом мы рухнули в высокую траву. — Ты пришла… — Пришла. — Я почувствовала, как щеки заливает краской. — Птаха. — Он мягко коснулся моих губ, даже не целуя, а будто обозначая поцелуй. От него пахло медом. — Не вольничай, — проворчала я, дав себе несколько секунд насладиться этой мимолетной лаской. — А то убегу. — Не убежишь, — покачал головой он. — Я тебя везде найду. — Колдун, — беззлобно хмыкнула я. — Неправда ваша, хозяюшка, — съехидничал он. — Мы люди честные, православные! — Да ну? А почто вас батюшка в церкви басурманами кличет? — Так то ты у него спроси. Мож, потому, что батька ему не стал за так коня подковывать? — усмехнулся Рось, но по его лицу пробежала тень. — А мож, потому, что люди бают недоброе? — поддразнила я. — Люди бают, что собаки лают, — махнул рукой он. — И собаки запросто так не лают, — настаивала я. — Говорят, брат твой старшой с лесной ведьмой спутался. Правда ли?