– Пойдём. – Ещё раз шепнула Вика и потянула Тошика к дверям. – Ляльке тут тоже не нравится совершенно. Когда они уже выходили, женщина сказала им в спины: – Цветок выбросите. Не положено. 2 От навалившейся жары стало подташнивать. Тошик сглотнул, огляделся. Улица в обе стороны была пуста. Городок словно вымер. Всё здесь вдруг показалось неухоженным: оградки газонов с облинялой краской, щербатые бордюры, мусорные баки, обвитые хмелем (да ещё и прогнившие основательно, с пятнами ржавчины на боках), накренившиеся столбы с обвисшими проводами. Серое и унылое зрелище, в очередной раз напомнившее Тошику простую истину – без цели люди не живут, а выживают. Здесь жить было незачем. Хотелось быстрее сесть в машину и уехать, особенно после слов странной женщины. Но как раз сейчас уезжать уже было нельзя. Тошик раскрыл ладонь, и они с Викой, прямо там, на крыльце кафе, несколько секунд наблюдали за шариком из фольги. Он как живой: крутился-вертелся, взмывал в воздух, будто кто-то невидимый подкидывал его. На измятых боках сверкало солнце. Красная нить извивалась, завязывалась в узлы, тут же развязывалась, слепо тыкалась в разные стороны. – Это наш город, да? – повторила Вика. – Как в маминых книжках. Всё сходится. Мы приехали! Тошик пожал плечами. Как-то несколько лет назад папа взял его в одну долгую поездку: ехали четыре с половиной дня, останавливались на ночлег в отелях вдоль дороги, обедали на автозаправках, покупали ход-доги, в которых горчицы и кетчупа было больше, чем теста в булочках. Чем ещё занимались? Ах, да. Бесконечно болтали о разном, разглядывали тянущиеся по сторонам поля, дома, снова поля, столбы, леса и, наконец, горы. На бардачке у папы лежал такой же вот шарик фольги, обмотанный нитью. Лежал неподвижно до поры до времени. Но как-то раз он ожил – начал крутиться и подпрыгивать. Нить дрожала и вытягивалась в определённую сторону. Тогда отец сказал: «Похоже, мы нашли, что искали». Он сделался серьёзным. Мчались по узкой трассе к горам несколько часов без остановок. Остановились на закате. Шарик к тому моменту будто сошёл с ума. Он прыгал и бесновался в бардачке. А ещё от него как будто разлетались в сторону крохотные красные искорки. Папа сказал: «Подожди здесь», взял шарик, вышел из автомобиля и ушёл в лес справа от обочины. Он пропал в темноте, и его не было очень долго, несколько часов. Уже совсем стемнело, Тошик слушал радио, играл в телефоне – и ощущал нарастающий страх. Он был один где-то на дороге у гор и леса. Над макушками деревьев выползла полная луна. Мир сузился до подмигивающих огоньков на панели радио, до урчания мотора и яркого экрана телефона. А что, если папа не вернётся? Что, если с ним что-то случилось?.. Он вернулся, без шарика, но зато с рассечённым в кровь лбом и с большой клетчатой сумкой, в которой, судя по всему, лежало что-то тяжёлое. Отец уложил сумку в багажник, долго поливал лицо водой из бутылки, вытирался засаленным полотенцем, фыркал, потом уселся за руль и произнёс каким-то повеселевшим голосом: «Ну, одной фиговиной в этом мире меньше». После этого они поехали обратно и вернулись домой гораздо быстрее – уже к вечеру. Тошик не задавал вопросов, хотя понимал, что произошло нечто странное. Раньше папа ничего такого не делал. И уж точно, он никогда не брал сына в дальние поездки, хотя уезжал время от времени и на неделю и даже на две. Папа заговорил сам, за несколько часов до того, как они подъехали к городу. – Когда подрастёшь, мы с мамой всё объясним, – произнёс он, глядя на дорогу перед собой. – Года через три-четыре точно. Когда станешь достаточно взрослым, чтобы не верить в сказки. Главное, попрошу тебя, ничему не удивляйся. И не болтай, хорошо? А пока держи. Он протянул ему смятый шарик фольги, обмотанный нитью. Тошик взял, повертел в пальцах, не зная, что с ним делать. – Никогда его не теряй. Придёт время, он покажет дорогу. – Куда? – В нужное место. Оно разное бывает. Никогда не знаешь наверняка, куда приедешь. Но главное, что это место – единственно верное. – Пап, ты говоришь будто персонаж из маминых книг. Плохой персонаж. – Мама пишет то, о чём знает наверняка. – Первое правило писателя, – папа ухмыльнулся. – Она считает, что ты слишком маленький, я её поддерживаю. Чуть позже расскажем тебе, кто мы на самом деле. Но не сегодня. – А кто мы? У Тошика закружилась голова от такого обилия непонятностей и странностей. Папа ухмыльнулся ещё шире, повернулся, продемонстрировав сыну полоску шрама на лбу – засохшую корку крови, расползшуюся от уха до уха. – О, наберись терпения, – сказал он. – И ещё раз прошу – не болтай. Придёт время, и я всё расскажу сам. Однако он ничего не рассказал. Не успел. Зато рассказали незнакомые люди, и это случилось намного позже. Две недели назад 1 Тошик не помнил, как в их компании появилась Ленка-пенка. Она как будто всегда была: вставала в ворота в уличном футболе, когда никто не хотел быть вратарём, спорила о том, кто круче – Человек-паук или Бэтмен (злодеи у Бэтмена определённо сильнее будут), а еще у неё постоянно была с собой еда, которой так не хватало ватаге шестнадцатилетних пацанов, каждый день после школы проводящих на футбольном поле или на заброшенной стройке около новенького микрорайона. У Ленки за спиной висел потрёпанный рюкзак с одной оторванной пуговицей и парой значков каких-то девчачьих музыкальных групп. Он как будто был пустой, но Ленка постоянно извлекала из него то пакет с бутербродами (колбаса, сыр, масло!), то бутылку минералки или чипсы (как правило, надорванный пакетик), какие-то шоколадки или даже конфеты. – Берите, у меня ещё есть, – говорила Ленка. Тогда пацаны рассаживалась у кромки стадиона, вытянув ноги, блаженно подставляя вспотевшие лица едва тёплому весеннему солнцу, и начинали есть. Ленке пели хвалебные оды, поскольку после игры не хотелось идти в магазин. Кто-нибудь неизменно спрашивал: – Откуда ты такая взялась? На что Ленка отвечала: – От лешего и ведьмы. Шутка, застревающая в зубах, но её было достаточно, чтобы никто больше не задавал вопросов. Кроме Ленки в их компании девчонок не было, но это не специально, а как-то, что ли, само собой. Никто Ленку не прогонял, а Вовка Зацепин из второго подъезда однажды сказал, что Ленка-пенка не девчонка, а пацан, в том смысле, что с ней ни капли «не напряжно». Остальные с ним соглашались. Во-первых, потому что Ленка действительно всем нравилась, во-вторых, вела она себя «по-пацански». Например, Ленка умела драться. Недели через две после того, как она появилась, на футбольную площадку заглянули студенты из техникума неподалёку. Они иногда бродили по микрорайону, усаживались на скамейках у подъездов или ещё где, выпивали, включали музыку в колонках и вели себя так, что даже взрослые предпочитали огибать их стороной. В тот раз четверо этих самых «технарей» уселись на зрительские кресла. Поначалу они вели себя, как обычно, потом то ли закончилась выпивка, то ли душа потребовала веселья. Они пошли на футбольное поле и начали задирать Тошика и остальных играющих. Пытались отобрать мяч, вальяжно толкали, заламывали руки. Артёму по кличке Клоп (за высокий рост и прыгучесть) сделали подсечку, и он упал щекой во влажную грязную траву. Один из «технарей», белобрысый, высокий и худой, с чёрными кругами под глазами и с выбитым передним зубом, ухватил Ленку за локоть, хмыкнул: – Кто это тут у нас? Девок подвезли? Не хочешь большой и чистой любви, красотка? Тошик тоскливо посмотрел на окна своего дома. Драться он не умел. Была призрачная надежда, что в происходящее вмешаются взрослые, сидящие на детской площадке неподалёку. Но среди взрослых желающих не нашлось. А отступать, при всём при этом, было зазорно. Тут уж лучше попытаться дать отпор и заработать пару синяков, ссадин и ушибов, чем робко промолчать. Тем более, когда обижают девочку. Он уже перехватил решительный взгляд Вовки Зацепина и остальных, сжал кулаки, готовый рвануться в беспощадный бой, но тут случилось неожиданное. Ленка выскользнула из крепкой хватки белобрысого и что есть силы ударила его пяткой по коленной чашечке. Кажется, хруст слышали во всём дворе. А следом – болезненный тонкий вопль. «Технарь» запрыгал на одной ноге, обхватив вторую руками. Ленка же, удивительно проворно вытащив из рюкзака стеклянную полулитровую бутылку из-под «Тархуна» – почему-то пустую – замахнулась и швырнула её в широкоплечего парня, который ростом был едва ли не вдвое выше неё. Бутылка угодила парню аккурат по голове, издала глухой звук и отлетела в сторону. Парень зашатался, руки взметнулись вверх. – Убью! – заорал третий, стоящий ближе всех к Ленке. Он был неуклюж и пьян. Ленка без труда отпрыгнула от него в сторону, подхватив рюкзак, и звонко закричала: – Бежим, пацаны! Кто последний – тот мертвец! Тошика и остальных дважды звать не пришлось. Их словно спустили с тетивы, пять пернатых стрел. Тут уже никто не думал о том, что убегать – позорно. Это было не бегство, а тактическое отступление после нанесения урона противнику. Вслед неслась отборная ругать. Около бегущего Тошика со звоном приземлилась пустая бутылка. Признаться, ноги у Тошика в тот момент были ватными, а сердце от страха стучало так, будто им боксировали. Он прокручивал в голове последствия. Думал о том, что будет завтра или послезавтра, если эти самые «технари» вернутся на стадион или начнут искать виноватых по дворам и школам. Последствия – вот чего нужно бояться, когда совершаешь безумные поступки. Но об этом, конечно же, мало кто думает заранее. Навстречу им бежали две женщины. Наконец-то взрослые поняли, что в мире подростков происходит что-то серьёзное. Удивительно, как взрослые умеют не замечать проблемы, пока не наступает критический момент. Ленка мчалась первой, а за ней все остальные. Тошик не оглядывался. Рядом пыхтел Серёга Шмыга (у него была какая-то другая фамилия, настоящая, но он так громко всё время шмыгал носом, что никто не звал его иначе чем Шмыга). – Ты видал? – говорил он, выплёвывая слова вместе с горячим дыханием. – Ты видал, как она его, а? Безумная! Конечно, видал. Они выбежали со двора, свернули по дороге к проспекту, затем через небольшой парк, по известному каждому из них маршруту к недостроенному дому. Стройка уже несколько лет как была заброшена. Никто не жил в синих кабинках, никто не охранял территорию. Краны и прочая строительная техника давно исчезли. Зато в недостроенных четырёх этажах на три подъезда обосновались подростки со всей округи. Там легко можно было спрятаться от кого угодно. Пролезли через узкую трещину в пластиковом синем заборе. Здесь могли протиснуться только либо совсем маленькие, либо худые. Вовка Зацепин, например, пробирался с трудом и как-то даже оторвал себе тут кусок рубашки, зацепившись за острый край. Уже за забором, в тишине заброшенной стройки, все остановились отдышаться, собрались в круг и оглядывали друг друга широко распахнутыми глазами. Пять пар испуганных глаз. Тошик потом долго помнил эти взгляды. Было в них что-то безумное, бунтарское, будто какие-то сложные чувства – страх вперемешку с вседозволенностью, с желанием немедленно повторить, но при этом с ещё большим страхом – вырывались наружу. – Ленка-пенка, ну ты, блин, даёшь! Ты просто супергёрл у нас! – первым произнёс Вовка. – Как бы нас завтра не пришибли, – пробормотал вечно осторожный Артём. Но его обычно никто не слушал. Тут же одновременно заговорили все остальные, не в силах сдерживать эмоции. Ленку трепали по плечам, обнимали, хвалили, гладили по растрёпанным выцветшим волосам. Тошик тоже что-то говорил, в первую очередь потому, что вместе со словами избавлялся от страха. Он, как и все, не мог остановиться какое-то время. Потом же, когда вокруг замолчали и стало тихо, Ленка негромко сказала: – Делайте так же, ребята. Никогда и никому не давайте себя в обиду. Ага? Даже когда меня не будет. Она это сказала без пафоса или нравоучений, а как-то по-простому, будто делилась давней историей, будто объясняла хорошим друзьям, как надо поступать правильно. Тошик запомнил. И спустя всего месяц, когда выбирался с сестрой и друзьями из собственного дома, ожидая, что вслед из темноты квартиры на них набросится окровавленный разъярённый монстр, он думал об этих Ленкиных словах. Никогда нельзя давать себя в обиду. – Откуда ты такая взялась? – спросил Шмыга. – От лешего с ведьмой, – пожала плечами Ленка. 2