– Так и есть, ваша милость! – подтвердил смотритель. Говоря, он низко кланялся, и женская клетчатая шаль то и дело сползала с его плеча, а лампа в руке описывала круги. – Ухватистей Ваньки Савватеева никого на тракте нету! Самые наиглавные генералы, которые по срочной казённой едут, завсегда его требуют! Знают, что доставит и в срок, и без оплошки! Такой тройки, как у него, ни у кого до самой Чусовой не сыщете! И дорогу знает, и с конями сам-друг… да и не пьёт ни капли! – Рожа уж больно каторжная! – без обиняков заявила Федора. – Рожа – это да, – честно подтвердил смотритель. – С рожей незадача вышла. Но поскольку для дела рожа без особой надобности, так… Дамы, правда, пугаются иногда. – Я не испугаюсь, – заметила Вера, с улыбкой посмотрев в лицо мужа – перерезанное давними шрамами времён Крымской войны. Никита улыбнулся ей в ответ, подумав: никогда ему не привыкнуть к этой тёплой волне, поднимающейся от сердца всякий раз, когда жена смотрит на него. Никогда он не привыкнет и не поверит. И ничего тут, видно, уже не поделать. – Я знаю, о чём ты думаешь, – тихо сказала Вера, кутаясь в шубу и беря в руки беличью муфту. – Ты мне, право, надоел. – Верочка, но я же ни слова не сказал! – Зачем мне твои слова? Никита, у тебя всё и всегда написано на лице! – неожиданно улыбка на лице графини Закатовой сменилась тревожным выражением. – Знаешь, я так рвалась сюда… Ты же помнишь, каждый день мечтала! Вот как только наш Коленька поползёт… нет, как только встанет на ножки! Нет, как только заговорит – сразу же поедем к Мише! И вот, Коля уже и бегает, и болтает, и Маняша уж почти невеста, и Леночка от неё не отстаёт, и мы насилу собрались и выехали, – а я уже хочу домой! Так ждала, так надеялась, что проживу у Миши с его Натали хотя бы месяц, – а сейчас чувствую, что сойду с ума от тревоги! Как там в Болотееве без нас? – Вера! – Никита приготовился терпеливо повторить сказанное уже тысячу раз прежде. – Дома – Дунька! Она поцеловала мне образ, что не выйдет замуж, пока мы не вернёмся из Сибири! «А в случае вашего невозвращения умру во девицах, святому долгу себя посвятивши!» – вот что мне было обещано! Дома – детское царство, и они прекрасно себя чувствуют в обществе друг друга! Маняша, Коля, Леночка… ещё и Варвара Трофимовна приехала погостить со своей дивизией! Ты полагаешь, им скучно? – А учёба? А грамота? Без матери, ты же знаешь… – Вера, там же есть Александрин! Они взялись уже за немецкие глаголы, и… И итальянский вместе с Варей, и французские спряжения, и… – Но я всё равно беспокоюсь! – был приведён, наконец, непоколебимый женский аргумент всех времён и народов, и Закатов покорно сказал: – Хорошо. Если желаешь, этот Савватеев немедленно отвезёт нас обратно в Пермь. – Ни за что на свете! Я не видела брата десять лет! Едва-едва сумела выбраться! А ты уже тащишь меня назад?! Закатов счёл благоразумным промолчать. Тройка дожидалась у ворот: сильные, бурой масти кони, над которыми курился пар. Могучий коренной с клокастой гривой нетерпеливо перебирал копытами, фыркал и мотал головой. Ямщик, – огромный, широкоплечий мужик в овчинном тулупе, перехваченном в поясе красным кушаком, – стоял рядом, любовно охлопывал коренника рукавицей, что-то шептал ему в ухо. При виде подходящих господ он даже не повернулся. – Савватеев! – нервно окликнул его смотритель, – Их сиятельств усаживай! Ослеп нешто?! Ямщик не спеша повернулся. Коротко поклонился. – Вижу, Егорыч, вижу. Извольте, ваша милость, садиться. Вот здесь – вы, а здесь – девка ваша. Ты, милая, сама полость барыне подержи… – Как думаешь, поспеем на станцию к ночи? – спросил Закатов, подходя к лошадям. – И не думаю, а наверное знаю! Ещё до ночи будем, по сумеркам! – уверенно ответил Савватеев. – А если буран? – Никакого бурана не будет! – успокоил ямщик, задрав голову. – Сами извольте видеть – небо напрогляд чистое, ни тучки! Утренний свет упал на его изуродованное лицо: три неровные борозды полосовали правую скулу и щёку, терялись в густой, вьющейся бороде. Но зелёные, как болотная вода, глаза смотрели холодновато, дерзко, бесстрашно. Лишь на миг они взглянули на Никиту… и Закатова вдруг страшно дёрнуло за сердце. «Нет… Столько лет… Не может быть!» Но Савватеев уже отвернулся, вскочил на передок саней и, дождавшись, когда Закатов усядется в сани, тронул вожжи: – Па-а-ашли, жароптицы серебряные! Ну! И «жароптицы» мягко, быстро и легко тронули с места, подняв морозную пыль. – Никита, что с тобой? – шёпотом спросила Вера полчаса спустя, заглядывая в лицо мужа. – Что ты увидел там, на станции? На тебе лица нет! Может быть, вернёмся? – Что?.. Чего нет? – очнулся Никита. – Право, лицо на месте… И всё хорошо. Просто мне кажется, я… – и, чуть подавшись вперёд, вполголоса, ещё сомневаясь, позвал. – Ефим! – А вас, барин, тоже сразу признал, – не оборачиваясь, ответил тот. – Что ж… здоровы будьте, Никита Владимирович! – Но… какими же судьбами? Откуда ты здесь?! Мишка… доктор Иверзнев писал мне, что вы… некоторым образом… в бегах! – Так оно и есть, – Ефим слегка натянул вожжи, и тройка легко и плавно забрала влево, взметнув вихрь серебристого снега. Несколько снежинок упали на лицо Веры, но та, взволнованно глядя на мужа, даже не смахнула их. – Стало быть, ты теперь – Иван Савватеев? – Стало быть, так, – пожал плечами Ефим. – А чем хуже стало? По-русски – и слава богу… Второй год с Антипкой ямщиками на здешнем тракте обретаемся. Господа довольны, а прозванья наши никому не надобны. Здесь Сибирь – страна вольная! – И бумаги в порядке? – Комар носа не подточит! – Ефим, наконец, повернулся, и Никита увидел его ухмыляющуюся физиономию, – Да ведь и кони у нас собственные! Перед самым Николой Зимним я эту троечку на ярманке взял! Видали коренника? Чистый дьявол! Полста вёрст отмашет и только что вспотеет трошки! – Как вам это удалось? – без обиняков спросил Закатов. – Кони стоят немалых денег! Чтобы беглые каторжане в четыре года обзаводились таким хозяйством?.. Впрочем, если не хочешь отвечать, то не нужно… Но ведь вы не зарезали никакого проезжего купца? – И господь с вами, барин! – обиделся Силин. – Чуть чего, сейчас «зарезал», будто мы – душегубы какие… Что про меня ваша супруга подумает? – Так это ты?.. – послышался слегка испуганный голос Веры. – Ты и есть тот самый Ефим? – Нешто наслышаны, барыня? – усмехнулся тот, косясь на графиню нахальным зелёным глазом. «Ничуть не изменился, леший! – ошеломлённо подумал Закатов. – Где же они, в самом деле, столько денег добыли? Прокоп Матвеевич ни слова не говорил…» – Разумеется, я слышала о тебе, и много! – радостно подтвердила Вера, сжимая под медвежьей полостью руку мужа. – Как я рада, что ты… что вы все живы и здоровы! – Благодарствуйте, барыня… Чего нам сделается-то? – Ефим заметно смутился, без всякой нужды заорал на коренника, и с полверсты они ехали молча. Затем Закатов осторожно спросил: – А что же твоя Устинья? – Устька – молодцом… В больничке заводской пристроилась, вовсю докторами там командует! И ведь опять на сносях, удержу на неё нету! И Антипова жёнка при ней состоит… – Антип женился? – Так что сбыл я его с рук, – подтвердил Ефим. – Да и вы, я вижу, из бобылей выписались. А на кой вас сюда-то принесло, барин? Не под надзор ли, спаси Христос?.. А то ссыльных-то много здесь развелось – опосля того, как в анператора студент промазал[9]… – Не беспокойся. Всего-навсего в гости. Ты ведь знаешь, что Михаил Николаевич теперь живёт в Екатеринбурге? – Нет, не слыхал, – после долгого молчания послышалось в ответ. – У них же срок ещё три года назад вышел! Чего ж им в Расею-то не уехалось? – Решил, что тут от него будет больше пользы, и вот… – пожал плечами Закатов. – Моя жена Вера Николаевна – сестра доктора Иверзнева. Тут уж Ефим повернулся всем телом и внимательно, в упор, взглянул на Веру. – То-то казалось мне, будто барыня мне знакомы… Так и есть. Что ж, помогай Бог, – и снова умолк надолго, покрикивая на лошадей и изредка встряхивая вожжи. Молчал и Никита. Ефим не соврал: ещё до темноты, по розовому, искрящемуся вечерним светом снегу они прибыли на последнюю станцию перед Екатеринбургом. В бревенчатом, заметённом по самую крышу станционном домике жарко светились окна. Никита представил, что сейчас они войдут в тёплую, натопленную комнату, снимут заиндевевшие шубы, спросят самовар и ужин, а затем они с Верой до утра останутся одни в комнате. И и снова волна жаркого счастья подкатила к сердцу – нетерпеливо и горячо, как не было даже в детстве… – Барин, просьба до вас. Никита, вздрогнув, обернулся. Ефим стоял прямо перед ним, смотрел в упор. На мгновение Никите стало не по себе. – Изволь. Чего ты хочешь? – Просьба маленькая. Когда с доктором Михайлой Николаевичем свидитесь – про нас ему не говорите. – Отчего же? – нахмурился Закатов. – Полагаю, он будет счастлив узнать, что у вас всё благополучно. – Ну, вот так и скажите, коль не утерпите, – разрешил Ефим. – Скажите, что, мол, живы-здоровы и кланяются ихней милости… А где мы есть, в каком месте обретаемся – не извольте помянуть. Для него ж спокойней будет. – Позволь… – Никита только сейчас вспомнил, что Ефим ни словом не упомянул место, где сейчас живёт. – Но ты же не думаешь, что… твоя Устинья… Ведь Михаил Николаевич женат… и насколько я знаю, счастлив! – Ну так и помогай Бог, – Ефим улыбнулся, но улыбка эта была недоброй. – Только в жизни всяко бывает, сами знаете. А ну как развезёт на стары дрожжи – кому тогда хорошо окажется? – Что ж, – Закатов почувствовал, что лучше не спорить. – С твоего позволения, скажу ему, что встретил тебя случайно на постоялом дворе. – Так оно и лучше будет, барин, – Ефим усмехнулся. – Береги вас Бог. Прощайте. Он повернулся и, проваливаясь в снег, зашагал к лошадям. Закатов молча провожал его глазами. – Никита! – позвал его голос жены. – Ты замёрзнешь! – Иду, душа моя, – отозвался он. И, взглянув напоследок на отуманенный серп месяца, шагнул в тепло и сумрак сеней. * * * notes Примечания