Он был Верящий. Он в нее верил. Но… – Мне так жаль. Они приближались к южному перевалу через Каскадные горы. Десятичасовой перегон, а по этой погоде – и все двадцать займет. Дальше – Такома, а потом и тот самый мелкий городок, Фром, где… Где ему предстоит сделать свою работу. Перевал, как оказалось, почти занесло. Прибудь они еще на день позже, и все, деваться некуда – проход закрыт. «Еще одно благословение», – думал Малкольм. Они надели на колеса цепи, которые Нельсон, как и всякий канадец, круглый год держал в багажнике, и Малкольм повел машину по забиравшей все круче вверх и почти исчезнувшей под снегом дороге. – Я позабочусь, чтобы после всего ты ушел куда хочешь, – сказал Малкольм (интересно, а это обещание ему удастся сдержать?). – Я позабочусь, чтобы твое имя все забыли. И чтобы знали: ни к чему из этого ты не причастен. Нельсон в ответ что-то прошептал. – Что? Что ты сказал? – воскликнул Малкольм, слишком быстро, слишком жадно после многих часов тишины. – Я сказал, это уже не важно, – повторил Нельсон, лишь чуть-чуть громче. – Поздно. Назад дороги нет. – Не надо так. Пожалуйста, не говори так! Нельсон повернулся, наконец, к нему, и лицо у него было такое потерянное, такое безнадежное, что Малкольм с трудом задушил рыдание. – Думаешь, они вот так просто возьмут и отпустят меня? Думаешь, эта ваша папесса станет защищать какого-то гватемальского педика, которого ищут за убийство двух офицеров полиции? – Он отвернулся и снова уставился на бесконечный снег. – Да, ты и правда Верящий. Малкольм молчал, пока грузовик не взобрался, наконец, на вершину. Да и тогда у него получилось только еще одно «мне жаль». – Ты собираешься убить еще кого-то, так? Прошло несколько часов. Где-то за милями и милями облаков вставало солнце. Впрочем, какая разница где, если все кругом белым-бело, куда ни бросишь взгляд. Их задержал перевернувшийся тягач на западной стороне перевала. Он лежал среди деревьев – они окружали его с таким видом, будто готовились наброситься, все разом. Как ни удивил его Нельсонов вопрос, Малкольм не ответил – в надежде, что и не придется. – Эти ножи у тебя в рукавах. И как легко ты порезал этого копа… Кого ты будешь убивать дальше? – Это лезвия, – негромко сказал Малкольм. – Лезвия, не ножи. И, надеюсь, убивать мне никого не придется. – Вранье. – Нет. Я надеюсь никого больше не убить. – Но ожидаешь, что будешь должен, – взгляд Нельсона был тверд. – Можешь сколько угодно заливать про надежду, но ты собираешься убить еще – как только мы приедем… туда, куда едем. Малкольм посмотрел на дорогу. Далеко впереди на зигзаге ему почудилось какое-то движение. Мелькнули тормозные огни… потом пропали; показались снова. – Да, – сказал Малкольм. – И кого? Нет ответа. – Кого? Можешь, по крайней мере, хоть это мне сказать. Чтобы я знал, почему моя жизнь вдруг взяла и кончилась. – Это чтобы спасти твою жизнь. Чтобы все наши жизни спасти. – И ты сам в это веришь. Малкольм снял ногу с тормоза. Грузовик медленно покатился в ущелье, оставленное в снегу предыдущей машиной. – Что-то должно случиться. Этому нельзя мешать. – И ты позаботишься, чтобы оно случилось? – Да. – Убив очередного человека. – Если придется. – Ах, если придется. Я уже видел, во что ты «веришь», спасибо. Кто это? Малкольм опять не ответил. Имени девочки он не знал. Митера Тея решила, ему будет проще не знать. Тогда убийство будет… не такое личное. Абсурдная, прямо-таки непристойная мысль – но в голове она застряла прочно. Но сказать такое Нельсону… Нет. – Это безумие, – продолжал тот. – Как в этом может быть для тебя хоть какой-то смысл? – Все это было предсказано. – Кем? – Драконами. Тысячи лет назад. На это промолчал уже Нельсон. Машина впереди вильнула, Малкольм повторил маневр. Склон катился вниз полого, длинно. Горы по сторонам стояли, напрочь скрытые пеленой тумана и снега. – И ты правда в это веришь? – снова подал голос Нельсон. – Да. – И в то, что если не сделаешь этого… – Все погибнут. Все вообще. – Как? – Что? – Как именно они умрут? Малкольм повернулся к нему, хотя снимать взгляд с такой дороги, даже на мгновение, было чревато. – В огне. – Я видел людей, которые были драконами, – сказал Нельсон еще через полчаса молчания. – Внутри. – Метафора слегка отдает богохульством, – передернул плечами Малкольм. – А мне плевать. В каждом есть немножко дракона, так мой дедушка говорил. Все мы так хотим быть драконами, что от этого они наверняка и произошли. – Нет, вначале была богиня… – А еще он говорил, что некоторые люди – куда больше драконы, чем другие. Поскреби их чуть-чуть, и на тебе – внутри чистый дракон. Он зыркнул на Малкольма так, словно он и был этот «некоторый». Малкольм предпочел сосредоточиться на дороге. – Давай поговорим о чем-нибудь еще… – Твоя вера уже прикончила двоих полицейских и разрушила мою жизнь. Я имею полное право ее оскорблять. – Есть великий план… – И ты его лично читал? Одобрил в нем каждое слово? Знаешь свою роль в нем целиком и полностью? Малкольм вел грузовик. Дорога становилась все чище. Временами даже выглядывало солнце. (Луна так уж точно – это было предсказано.) – Что, нет? – Нельсон не подначивал, просто спрашивал. – Вера – это когда тебе не нужны доказательства, – сказал Малкольм. – Это прыжок, акт отваги. Если бы у меня были доказательства – не было бы причин верить. Я сосчитать не могу, сколько раз уже пожинал блага этой веры. – И ты правда веришь, что эта Тея тебя хранит? – Она послала дракона, – перед взором Малкольма встал лес в тот первый день. – Ни один человек не был на такое способен последние лет пятьдесят, а то и больше. И доброту той женщины в аптеке, когда его ранили, тоже вспомнил… И как нашел Нельсона (укол в сердце) – как раз когда агенты почти его поймали. И – о да! – саму Митеру Тею в мотельной комнате в тот самый миг, когда все, все было потеряно. Его спасли. И да, у него было неопровержимое доказательство. Несмотря на все, им же только что сказанное, – было. А сомнений – не было.