Эдуард Корпачев Старая мина Гони свой поезд, мальчик! Запасной ключик notes1 2 * * * Эдуард Корпачев Гони свой поезд, мальчик! Повести и рассказ Эдуард Корпачев родился в Белоруссии, там же издал свои первые книги. Пишет Эдуард Корпачев как для взрослых, так и для детей. Сборники его рассказов и повестей выходили в издательствах «Правда», «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия». Несколько книг писателя издано «Детской литературой»: в 1968 году — рассказы «Вечный день июня», в 1973 — повести и рассказы «Тройка запряженных кузнечиков», в 1974 — повесть «Зов походной трубы». В этой книге две новые повести и рассказ о жизни учащихся средних профессионально-технических училищ. Первая из них рассказывает о будущем сельском механизаторе, который не сразу приходит к выводу, что каждый день исполнен большого, напряженного труда и что героическое как раз в этом нелегком, но почетном деле труженика полей. Во второй повести вы встретитесь с выпускником железнодорожного училища, отправляющимся уже вместе с опытным машинистом тепловоза в свой первый рейс помощником машиниста. Рассказ «Запасной ключик» показывает рабочие будни подростков, овладевающих тайной слесарного мастерства. Повесть «Старая мина» отмечена дипломом Всероссийского конкурса на лучшее литературное произведение для детей (1972–1974). Старая мина 1 Большерукий, с белесыми, незримыми бровями и с такими же белесыми, выгоревшими до белизны пушистого одуванчика волосами, Васька с сочным пощелком захлопнул толстую тетрадь для занятий по агротехнике. Выскочил из класса, расталкивая ребят и сея за своей спиной возмущенный ропот, вмиг обежал оба этажа сельского профтехучилища, заглянул и в учительскую и в лабораторию тракторов, разыскивая мастера Стодолю, а опомнился уже где-то на песчаном дворе, повел шальными глазами на обесцвеченные временем, облупившиеся стены училища, на высокое песочное здание общежития. И вдруг увидел в двух шагах от себя в толпе ребят Стодолю, который и не думал от него таиться. — Так что, Стодоля: уговор дороже денег? — напористо, без передышки пошел в наступление Васька. — Хоть на трактор отпустите? А то вон Женька Дембицкий и другие уже на сенокосе! — с обидой напомнил он мастеру и махнул рукой словно бы вдоль песчаной деревенской улочки, выросшей на этих глубоких песках, шелестящих от малейшего дуновения ветра. В той стороне, за песками, за деревенскими дюнами, за малой речкой Ведричь, впадающей в бездонный Днепр, раскинулось просторное учебное хозяйство. — Тут дело не в уговоре, — заморгал часто-часто, останавливая на нем голубые глаза, молодой, но уже полнеющий Стодоля. — Тебе еще учиться и учиться водить. А Дембицкий… Ну, Дембицкий! А тебе водить и водить… — Вы хотите сказать, Стодоля… — запальчиво возразил Васька, вдруг начисто забывая какой-то убийственный довод и продолжая сварливо, так, что и самому ему не нравился ни нервный тон его, ни нервные слова: — А хто, Стодоля, хто уже сдавал вождение на пятерку? Хто?.. — Ты, мой лепшы сябар[1], ты, — прервал Стодоля с кислой приятельской миной. — А только классность вождения, классность! До настоящей классности вам еще ехать и ехать. И скажи спасибо, что я тебя через день на трактородром отпускаю. Как же — лепшы сябар! Ну, сябар, ты, а еще Крыж и Бусько — по машинам! И Васька по привычке тронул с места большими, раскидистыми шагами, точно опасаясь, что Стодоля вдруг передумает, и легонько, почти ласково кляня Стодолю при этом. Ведь Стодоля будто нарочито не хотел замечать, какой он, Васька, классный тракторист, ничуть не хуже прославленного Женьки Дембицкого. Да что Женька Дембицкий! Помнится, раньше на занятиях по вождению трактора они с Женькой Дембицким, узкоплечим и рослым красавчиком, втискивались в тесную кабину трактора. И Женька, дублер и одновременно наставник, пытался, перенимая плавную речь Стодоли, подсказывать Ваське, как надо развернуть трактор или газануть. Но все команды поводыря оказывались напрасными: на мгновение раньше успевал Васька и развернуться и прибавить скорости — и все безошибочно. И Женьке Дембицкому, помнится, оставалось лишь любоваться ходом трактора. Может быть, никакой обиды и не чувствовал бы Васька, если бы не знал, что ни в чем не уступает знаменитому на все училище Дембицкому и если бы так не завидовал Дембицкому теперь, когда начинается сенокос. Именно теперь любимчик мастера Дембицкий почти не появляется на занятиях и пропадает там, на просторах учебного хозяйства. Ведь это счастье: заканчивать первый год учебы уже не в училище, а на практике, на медовом сенокосе. И скоро, в середине июля, все училище осядет на лето в палатках трудового лагеря. А самое большое счастье выпало тем, первым, кто уже ночует под звездами, кто просыпается раньше птиц. Не могло оставаться учебное хозяйство без работников, и вот немногие, первые, уже там, в лугах, под крупными летними звездами. И вот, радуясь тому, что быстрее приятелей по группе оказался на плацу и выбрал самый старенький, с пятнистой кабиной, излюбленный свой трактор, он двинул машину на трактородром. И, загудев под нос что-то неразборчивое, веселое, сразу выкатил на трассу, где всегда двое или трое из группы учились водить трактор. Поле славы или позора — трактородром! Сколько первогодков тут, на этом песчаном пространстве, огороженном деревенским плетнем, почувствовали впервые власть и умение своих рук! Сколько первогодков тут, на уставленном дорожными знаками, узкими воротцами, железнодорожными шлагбаумами, бревенчатыми мостами, на испещренном крутыми зигзагами поворотов пространстве, — сколько первогодков тут испытали ожог стыда! Васька вел гусеничный трактор со щегольством опытного водителя, наслаждаясь тряской дорогой, вонью двигателя, удушливым серным запахом пыльных клубков, поднявшихся завесой над песчаной трассой. Погружается трактор в эти пыльные, вставшие над трактородромом облака, мгновенный сумрак среди бела дня наполняет кабину. А ты легко правишь машину на просвет, на ту же сыпучую трассу, ты оборачиваешься и видишь в желтой мгле, в бурой мгле то один трактор, то другой. И даже машешь рукой из кабины, не то разгоняя густую пыль, не то маня трактористов в золотистую, нежную мглу. И так хочется хлебнуть свежего воздуха, так прекрасен оказывается мир, когда из пыльного облака выскакиваешь на чистый пригорок и охватываешь взглядом расползающуюся на песках серую деревеньку Озерщину. Эта Озерщина, эти ее вечные, старые вербы, ее судоверфь на берегу Днепра, ее допотопные маленькие автобусы, выплывающие из-за пышных верб и катящие по булыжному шоссе в ближайший, сразу же и начинающийся за этими вербами, за беленькими песками город Речицу. «Где же вы там, Стодоля? — гордо вопрошал Васька несколько позже, когда удалось блестяще, как ему показалось, пройти один круг трассы, другой, еще круг. — Поглядите на ход трактора. И сравните, как у Дембицкого. И лучше всего — туда меня, где Дембицкий. Я ничего против Женьки Дембицкого не имею, но войдите в мое положение, Стодоля». Так размышлял он и вновь сникал, оттого что не сегодня-завтра конец сенокоса и уже без него, без Васьки, отпразднуют счастливые люди сенокос. Поэтому Васька сейчас загадывал особенный, крутой, резкий разговор со Стодолей. «Войдите в мое положение, Стодоля…» Нет. «Хто вам дороже, Стодоля, — Дембицкий или я, — то ваше дело. Но у меня свербят руки по работе!» Нет, не так. «Я же косарь, Стодоля, я ж с косою пойду по яминам, меж кустов пойду с косою. Деревенский я, а Дембицкий — речицкий». И только так, Стодолей, называл он мастера в этой воображаемой перепалке. Все хлопцы почему-то всегда называли мастера по фамилии. Было в этом обращении по фамилии не только панибратское, но нечто такое, душевное, дружелюбное, что приближало голубоглазого мастера к хлопцам, делало его чуть ли не их ровесником. Во мгле, в тучах пыли громыхали трактора, совершая степенные круги. Васька, оглядываясь и чихая от пыли, видел и тот, лишенный кабины трактор, на металлическом троне которого сидел Бусько. «Надо же! — вспоминал недавнее приключение Васька. — Забыли поставить трактор на тормоза, перевернулся он, упал набок, всю кабину измял — и теперь без кабины ходит. А как Стодоля шумел после этого приключения!» Очень надеялся он, что вот появится Стодоля из-за седого плетня. Но круг за кругом проходили трактора, песок уже скрипел на зубах, на лице был ощутимый, стягивающий кожу налет пыли, а все не появлялся Стодоля. Он показался вдали, на ступенчатом крыльце училища, лишь в ту минуту, когда трактора стали выезжать с трактородрома, оставляя ржавый дым за собою. Уже спокойно вел свою машину Васька. А маленький Крыж, поблескивая в улыбке редкими зубками, проскочил вдруг мимо и погнал, погнал трактор, как бы целя на училище, на высокое крыльцо, на котором замер Стодоля. И сначала подумалось Ваське, что маленький Крыж хочет лихо прокатиться на виду у мастера. Но в следующее же мгновение он различил, что машина Крыжа несется прямо на глухую стену гаража. «Да не успеет вывернуть! — промелькнуло у Васьки. — У, глупый Крыжовник! Ведь пробьет стену…» Васька тотчас догадался, что наверняка отказало сцепление и Крыж, растерявшись, забыл заглушить двигатель. И через мгновение Васька затормозил, кулем выкатился из кабины, дико крича: — Глуши! Глуши двигатель! И, не надеясь, что Крыж услышит и опомнится, могучими прыжками стал настигать чужой трактор. Потом Васька кинулся к кабине, коснулся ногой вращающейся гусеницы, повис на дверце и, в доли секунды распахнув ее, свалился на сиденье. Васька придавил Крыжа к другой стенке кабины и выключил мотор в самый последний момент, когда трактор готов был протаранить эту малую крепость — гараж. И секунду-другую он ошалело глядел на эту возникшую перед гусеницами трактора малую крепость, чувствуя себя в этот миг немым, не способным даже кричать на бедного Крыжа. Неузнаваемый, возбужденный, сердитый, примчался тут же Стодоля, примчался без одной плетеной сандалии. И, увидев, что и крепость цела и трактор цел, простонал облегченно и тут же исчез — наверное, бросился искать сандалию. А потом он воротился и принялся успокаивать себя, Крыжа и его, Ваську: — Ничего не случилось, хлопцы, никакой катастрофы, можете вылезать из кабины, хлопцы. Оба соскочили наземь, Васька и Крыж. Маленький Крыж посмотрел еще раз на клетчатую кирпичную стену гаража и вдруг заплакал, тщетно пытаясь побороть свою слабость, неразборчиво бормоча оправдания и все же давясь слезами. Тогда и Васька, и Стодоля отвернулись, и Стодоля растроганно сказал Ваське: — А ты герой. Васька ждал большего: восклицаний, рукопожатий, нескончаемых слов благодарности. Такое пережил он, что руки вдруг стали дрожать! А Стодоля внимательно посмотрел на него, вроде хотел отметить тень испуга на его лице, что ли, и повторил, как показалось Ваське, равнодушно: — А ты герой. И так взорвало Ваську это мнимое спокойствие мастера, так мало ему было вознаграждения за минуты опасности и риска, что он крикнул Стодоле, не стесняясь сейчас своей досады: — А раньше хиба не знали? Раз герой — посылайте на сенокос! — Ну вот! — шутливо возразил Стодоля. — А кто уберег бы трактор, если бы ты был на сенокосе, на лугу?