Я могла бы сочинить интересную многозначительную или драматическую историю о том, как стала разбирать свои вещи. Но на самом деле в какой-то момент я просто подумала, что должна избавиться от части этого барахла. Точно так же когда-то я думала, что мне нужно однажды перестать использовать мою кредитку, и что мне нужно перестать объедаться вредной едой, и что однажды мне нужно бросить пить. И я всегда утешала себя тем, что «однажды» я это сделаю. И, наконец, такой день настал. Однажды в 2011 году я превысила свой кредитный лимит. В тот же день в 2011 году я обнаружила, что еще несколько килограммов – и мне придется покупать одежду в магазинах для полных. Однажды в 2012 году я поняла, что больше не хочу просыпаться с похмельем. Во всех этих случаях я, наверное, могла бы цепляться за свои дурные привычки и дальше. Я могла бы позвонить в банки и попросить их увеличить мой лимит или продолжить есть и пить слишком много, игнорируя то, что происходит с моими телом и душой. Но однажды я поняла, что с меня хватит. Сказки, которые я рассказывала себе, чтобы оправдать свои дурные привычки, кончились. Я дошла до предела. И вот однажды, в июле 2014 года, я снова дошла до предела: меня достало рыться в ненужных вещах, чтобы найти ту единственную, которая мне реально нужна. И до точки меня довела открывалка. Я хотела добавить в салат консервированные бобы, но мне нужна была для этого открывалка. Проблема состояла в том, что я не могла ее найти. Я обыскала каждый ящик и шкафчик на кухне. Я посмотрела в раковине и посудомоечной машине. Я даже заглянула в мусорные ведра, на случай если я вдруг кинула ее туда вместе с предыдущей банкой. Но открывалки нигде не было. Стояла первая неделя июля, и Ванкувер вместе с окрестными городами накрыла тепловая волна. Температура застыла в районе 34 градусов, а из-за влажности казалось, что на самом деле еще жарче. Я жила на двадцать втором этаже бетонного здания в квартире без кондиционера. Я изнывала от жары. Я хотела есть. Я была раздражена. Все, чего я хотела, – это, наконец, съесть мой дурацкий салат с черными бобами, но я не могла его приготовить. Я не могла открыть бобы, зато у меня была 21 вилка на выбор. «Однажды» настало. Я ощутила готовность избавиться от всего ненужного, что лежало в ящике для столовых приборов – и во всей остальной квартире. И примерно так же, как в те дни, когда я решила начать выплачивать долги, правильно питаться, больше двигаться и окончательно бросить пить, я ринулась вперед. Я просто приступила к делу. В тот день я опустошила каждый шкаф, ящик и полку в моей квартире и свалила все вещи на пол в каждой комнате. Это произошло за несколько месяцев до того, как книга Мари Кондо «Магическая уборка»[1] попала на полки в Северной Америке, но я интуитивно придерживалась похожего метода. Мой чистый и аккуратный дом, в котором я раньше жила, было не узнать. Я стояла посреди кучи барахла, которое не могла опознать, хотя каждая вещь тут принадлежала мне. Разглядывая все это, я изумлялась только что созданной проблеме. Что я наделала? Когда вы устраиваете такой бардак, у вас нет иного выбора, кроме как разобраться с ним. Пришло время взяться за работу. Я решила начать со спальни – точнее, с гардероба. Я подумала, что это будет проще всего, потому что, в отличие от большинства известных мне женщин, я никогда не любила украшения и одежду. С подростковых лет у меня всегда была форма. Я имею в виду не настоящую форму вроде той, что носят в частной школе, а определенный стиль. Каждый год он немного менялся. В восьмом классе я все еще проходила фазу пацанки и не вылезала из баскетбольных футболок и драных джинсов. В девятом классе я сменила футболки на худи. Десятый класс был в этом отношении самым неудачным, потому что я пыталась одеваться более «женственно». Иными словами, носила розовые вещи, подчеркивавшие мои самые неудачные объемы. К окончанию школы я стала серфингисткой. Я носила бусы из ракушек, а в моем гараже стояла белая Hyundai Excel 1991 года по прозвищу Рокси. Я не избавилась от этого стиля, пока не окончила колледж в 2007 году, и даже успела для полноты образа вытатуировать на плече синие волны и слова «островная девочка» на французском. Хорошо быть девятнадцатилетней. Потом я устроилась на работу в госучреждение и первые пять лет моей карьеры носила темные брюки с темными свитерами и черный шерстяной пиджак с черными туфлями на низком каблуке. Хотя мой образ менялся с годами, одно оставалось неизменным: у меня всегда было три комплекта любимой одежды, и каждое утро я, как правило, просто надевала один из них. К тому времени как я вывалила свои вещи на пол, эти комплекты состояли из джинсов и брюк защитных цветов, а также свободных топов или свитеров. Еще у меня была одна футболка и штаны для спортзала. Я чередовала не более 20 предметов одежды (не считая носки и белье). И я знала, что ношу одни и те же вещи раз за разом, день за днем. Но я не понимала этого, пока не опустошила шкаф и ящики и не уставилась на гору тряпок на полу. Там были топы, которые подходили только к определенным свитерам. Свитера, которые не годились мне по размеру или казались слишком открытыми. Платья, в которые я не влезала, даже похудев на 14 килограммов, но которые любила, потому что когда-то они удачно подчеркивали мои изгибы. Одежда для толстых, которую я хранила на тот случай, если снова наберу вес. Бесчисленные вещи, купленные на распродаже. И, наконец, одежда госслужащей, как я ее называла: темные брюки, темные свитера и пиджак, в котором я бы сейчас утонула. Все эти вещи были моими, но я не узнавала их, потому что почти никогда не носила. Я избавилась почти от всего. Я не тратила времени на сомнения. Если я не надевала вещь в последние несколько месяцев, ее следовало выкинуть. Если она мне не шла – тоже. Вещи, в которые я не влезала, точно нужно было выкинуть, потому они не мотивировали меня похудеть, а только расстраивали и мешали просто наслаждаться моим новым телом. Если я однажды похудею еще сильнее, пообещала я себе, я куплю новые платья, которые будут подчеркивать все что нужно. Так что вещи для худых – долой. Я знала, что больше никогда не вернусь в офис, так что вещи для госслужбы тоже отправились на выход. Я заполнила четыре больших черных мешка одеждой и обувью, сумками и шарфами, чтобы пожертвовать их на благотворительность. Несколько вещей в плохом состоянии отправились в мусор. Все, что осталось в шкафу, поместилось на десятке с небольшим вешалок и в трех полупустых ящиках комода. Но эти вещи я действительно могла носить. Именно тогда я решила начать отмечать, от какого количества вещей я избавляюсь. Я фиксировала выплаты по кредитам и тренировки, изменения в весе и даже месяцы трезвости. Теперь я решила отмечать и это. Сначала мне было просто любопытно, что получится. Поскольку я уже избавилась от 55 % моего гардероба, результат мог оказаться серьезным, и мне захотелось его увидеть. Следующая комната, которой я занялась, был мой кабинет, он же гостиная и, строго говоря, кухня: я жила в квартире с открытой планировкой. Разобрав ящики, полки и шкафы, я вывалила все на пол в гостиной. У меня не было обеденного стола или стульев – характерный признак квартиры, в которой живет один человек, привыкший есть на диване. Зато у меня была комната с видом на потрясающие восходы и с горой хлама посередине. Разобраться с нею было куда сложнее, чем с одеждой. Начну с того, что на полках в гостиной стояли не только книги. Там же лежали дюжины безделушек. Их годами дарили мне родные и подруги, а кое-что я купила себе сама. Там также хранились проекты, которыми я обещала когда-то заняться и для которых приобрела камеру, фотоальбомы, бумагу и чернила. С книгами было не проще. Моя мама начала читать мне еще до того, как я родилась: она шептала слова своему растущему животу. Она всегда утверждала, что я самостоятельно научилась читать к четырем годам. Я верила ей только потому, что у меня было доказательство: в пять лет я составила каталог моей собственной маленькой коллекции детских книжек и устроила библиотеку для детей из соседних домов. Книги были пронумерованы от 1 до 10, и я записывала в блокноте, кто какую взял. Никто не посмел бы потерять хоть одно из моих сокровищ. Как большинство писателей, я всегда проводила много времени с книгой в руках. В школьные годы, просыпаясь, я почти всегда обнаруживала, что свет в спальне все еще горит, а книга упала на пол. А еще помню ужасную ангину в девятом классе, когда я взяла с собой в постель апельсиновое мороженое для горла и не успела его доесть. Когда я проснулась, лужа оранжевой жидкости успела впитаться и в книгу, и в белую простыню. Неудивительно, что вскоре после этого мне выдали темное постельное белье. Я всегда любила книги и любила читать. Но у меня была дурная привычка покупать больше книг, чем я могла прочитать за месяц или даже за год. Одна из моих дурных потребительских привычек заключалась в том, чтобы всегда заказывать в интернет-магазине две книги вместо одной, чтобы получить бесплатную доставку. Но и первую книгу я обычно решала купить под воздействием импульса. Я натыкалась в Сети на отзыв подруги, заходила на сайт, потом находила что-то еще вроде бы интересное и добавляла в корзину, чтобы не платить за доставку. Я делала это как минимум раз в месяц почти десять лет подряд. В среднем получалось 26 долларов за покупку – то есть 3120 долларов и 240 книг. Думаю, я прочитала приблизительно 100 из них. Единственным плюсом всех этих переездов в 2013 году было то, что они показали мне, как много у меня накопилось непрочитанных книг, которые я не собиралась читать. Это были книги по психологии, посвященные темам, которые меня больше не беспокоили. Это была классика, которую я считала себя обязанной прочесть, хоть и засыпала в процессе. Это были книги для проектов, за которые я так и не взялась. Я думала, что избавилась за время переездов почти от всех из них, но я ошибалась. Разобравшись с книгами, я обнаружила, что у меня их все равно много – 95 штук. Решить, что оставить, а что отдать, оказалось нелегко, но я поклялась быть честной с собой. Я правда собираюсь однажды прочитать все эти книги? Если ответ «да», я верну их на полку. Если ответ «нет», я положу их в пакет. После того как я приняла это решение 95 раз, у меня осталось восемь книг, которые я уже прочитала, но все еще любила, и 54, которые я не читала, но собиралась прочитать. Затем я пожертвовала 33 книги (35 % изначального количества) общественной библиотеке Порт-Муди. Пусть я не собиралась их читать, я хотела, чтобы это сделал кто-то еще. Разбирать канцтовары оказалось легко, потому что их у меня было не так много. Если не считать ручек. По какой-то причине у меня накопилось 36 ручек. Я сохранила восемь, хотя и это, пожалуй, чересчур, и отдала остальные подруге-учительнице. Отправив в пакеты с мусором несколько упаковочных коробок, папок и старых блокнотов, я избавилась от 47 % моих вещей в этой комнате. С кухней я тоже справилась на удивление легко. Я и так обставила ее минималистично. У меня было лишь несколько, на мой взгляд, лишних чашек, кружек и тарелок. Я сохранила все приборы, кроме блендера, который я никогда, кажется, и не использовала. Я также продала соковыжималку, когда поняла, сколько сахара я получаю вместе с соками. Натуральный он или нет, мне это не нужно. В сумку, которая должна была отправиться в библиотеку, я добавила несколько кулинарных книг. Все они покупались с благими намерениями, но я никогда ими не пользовалась. И после того как я сократила число вилок, которые хранились в ящике для столовых приборов, я избавилась от 25 % того, что у меня было. Наконец, я открыла ящики в ванной и нашла три сумки, полные средств для ухода за собой. Я высыпала их в раковину и обнаружила, что они не помещаются. Тут были бутылки лосьонов и гелей для душа, которые я постоянно докупала, а также множество маленьких баночек. Шампуни и кондиционеры, которые я забирала из разных отелей. Образцы, которые никто никогда не просит присылать по почте, но все хранят, потому что «не выкидывать же». Продукты, переданные родственницами и подругами, которые решили, что им не подошло, но «может, тебе понравится». Мои ритуалы ухода за собой были такими же минималистичными, как и мой подход к одежде, – все эти средства для них не подходили. Я вылила те, у которых истек срок годности, а потом отложила все, что можно будет пожертвовать центру помощи женщинам. Так я избавилась от 41 % предметов в ванной, а оставшееся уместилось в одну сумку, которая встала под раковину. После того как я разобралась с каждой комнатой, мне осталось только перерыть коробки. Коробки, которые я вынимала из гардеробной, загружала в машину, отвозила в новое место и ставила в гардеробную пять раз – никогда толком не проверяя, что там в них. В первой коробке я обнаружила 30 DVD, 30 CD и одну кассету – то есть всего 61 предмет. Я не раздумывая сложила 57 из них обратно в коробку, чтобы отдать кому-нибудь. Все это мне было даже не на чем проигрывать. На двух дисках обнаружились мои любимые детские фильмы, а еще два я когда-то купила на свои первые деньги. Я надеялась, что однажды их посмотрят мои дети или я сама в 80 лет – и удивлюсь, как мне могли нравиться такие глупости. Но мир изменился, и все это я без труда нашла бы в интернете. Я никогда не забуду те фильмы и песни, и, надеюсь, мы с ними еще встретимся. А от дисков нужно было избавиться. И тогда я засомневалась. Я посмотрела на коробку. Она стояла возле стены, аккуратно приставленная к пакетам с вещами. Я смотрела и смотрела, а затем подтянула ее поближе к себе и снова заглянула внутрь. Неужели я и правда избавлюсь от всего этого? Я словно услышала голос моего отца. Тот же голос, который звучал, когда он замечал, что я не использую что-то, что он или мама мне купили: «Мы дорого за это заплатили!» Я всегда чувствовала себя страшно виноватой. Но теперь я собиралась выставить сумки и коробки, полные моих вещей, за дверь. Я дорого заплатила на это добро. CD и DVD стоили недешево в те времена, когда я их покупала, – а ведь я тогда зарабатывала чуть больше прожиточного минимума. Утешало одно: дисками я по крайней мере пользовалась. Большую часть книг я не прочитала. Проекты не начинала. Одежду надевала один раз или вовсе не надевала. Косметику хранила, пока не заканчивался срок годности. Деньги были потрачены напрасно. Потерянные деньги, несбывшиеся мечты, упущенные возможности. Эта мысль меня едва не остановила. Но день за днем смотреть на потерянные деньги, мечты и возможности еще тяжелее. Все это нужно было выкинуть. Внутри коробки номер два я нашла другие коробки. Оригинальная упаковка от игровой приставки, двух модемов и блока кабельного телевидения, а также 14 разных проводов и шнуров. Большинство этих вещей были бесплатными, полученными от подруг и провайдеров. Я продам приставку и раздам все остальное. Последняя коробка была моим тайным сундуком с сокровищами, и лишь я одна знала, что в нем скрывается. Под фотоальбомами, дипломами, документами и пачкой школьных фотографий лежали две стеклянные бутылки. В одной когда-то плескалась текила – чудесный эликсир, привезенный моей подругой из Мексики в подарок за присмотр за домом и кошками. На стекло была наклеена фигурка человека, лежащего в гамаке во время сиесты. Именно в такой расслабленной обстановке я выпила ее годы назад – на балконе после долгого дня на работе. Вот это жизнь, думала я каждый раз, когда чувствовала вкус текилы. Во второй бутылке был дешевый ром из алкомаркета. Я никогда не открывала ее. Я чувствовала себя виноватой, отдавая вещи, на которые когда-то потратила деньги. Именно поэтому, когда я впервые бросила пить, я не решилась выбросить ром. Конечно, он был дешевым. Но когда-то он много для меня значил, и он выполнит свою задачу, если я ему позволю. Не о том ли говорят эксперты по уборке, объясняя, какие вещи мы должны сохранить? Конечно, я отдавала себе отчет: теперь это просто стеклянная бутылка с жидкостью, которая не должна попадать в мой организм. Я сохранила ром по той же причине, по которой сохраняла каждое платье, книгу, DVD и провод: на всякий случай – а вдруг понадобится? А вдруг у меня случится плохой день на работе? А вдруг мне снова разобьют сердце? А вдруг мне нужно будет расслабиться и весело провести вечер? А вдруг я захочу забыться? А вдруг я решу, что трезвая жизнь на самом деле не для меня? Еще это было испытание – дурацкое испытание, которому я бы никогда не подвергла любимого человека, но на которое решилась сама. Большую часть времени я не помнила, что в моей спальне в гардеробной стоит коробка и что под фотоальбомами, дипломами, степенями и школьными ежегодниками лежит невскрытая бутылка белого рома. Но я вспоминала о ней каждый раз, когда случалось что-то плохое. Неудачный день на работе – еще не страшно. Со временем я научилась справляться с такими невзгодами с помощью прогулок на свежем воздухе и спорта. Труднее было переживать боль разбитого сердца, того самого несчастного сердца, которое позже требовало веселья и развлечений. Каждый раз, когда я видела интересную книгу, меня тянуло ее купить. Точно так же каждый раз, когда мне становилось грустно, я хотела выпить. Ром всегда был моим запасным вариантом. Испытание заключалось в том, чтобы им он и оставался. Разобраться с последней коробкой было просто: я знала, что собираюсь оставить все – за исключением двух стеклянных бутылок. Их я оставить не могла. Пустая уже выполнила свое предназначение, и я не нуждалась в напоминаниях о том, в чем оно когда-то заключалось. Полную бутылку нужно было опустошить. Только теперь я сделаю это не так, как поступала с остальными бутылками. Я отправила ром прямо в слив кухонной раковины. И пока он выливался из бутылки, я прощалась с потерянными деньгами, несбывшимися мечтами и упущенными возможностями. Хотя это как посмотреть. Что, если на самом деле я приветствовала все хорошее, что вот-вот придет в мою жизнь? Закончив уборку, я упаковала 43 % моих вещей, чтобы отдать их на благотворительность. Я дважды забила мой автомобиль Kia Rio и дважды объехала несколько благотворительных центров, и все эти вещи ушли из моей жизни. Пока я подсчитывала, от какого количества вещей избавилась, я решила записать, что я сохраняю. Когда я, наконец, увидела и потрогала каждую свою вещь, я осознала, сколько всего на самом деле у меня было. Память об этом ощущении помогала мне всякий раз, когда мне казалось, что я не выдержу поставленных себе ограничений. Но я решила осмотреть все еще раз и составить опись, чтобы я могла проверить, что у меня есть, прежде чем покупать что-то новое. Одно дело воображать, что у меня под раковиной стоит запасной дезодорант, другое – знать, что у меня их четыре штуки или ни одного. Затем я продала пару ценных вещей, за которые можно было выручить какие-то деньги: дорогую фотокамеру, которой я никогда не пользовалась, и старый ноутбук, хранимый на случай, если новый сломается. Я открыла отдельный сберегательный счет, куда я могла перевести все деньги, заработанные на продаже вещей, а также те деньги, которые я буду экономить каждый месяц, не покупая кофе навынос. Счет я назвала «Запрет на покупки». Деньги с него я планировала не снимать весь год, за одним исключением – если захочется приобрести что-то из одобренного списка покупок. К концу месяца я чувствовала себя неплохо – как будто я уже многого достигла. Мне даже стало легче находиться в квартире. Теперь в ней и дышалось свободнее. Если бы весь год оказался таким же простым, как этот месяц, я бы без труда дошла до финиша. Но можно было догадаться, что все пойдет не так. Менять привычки, которые формировалась десятилетиями, всегда непросто. Пока что я только сделала первый шаг по дороге, ведущей к желанному результату. Трудности поджидали меня за первым же поворотом. В конце концов, это был не первый мой эксперимент. 2. Август. Я отказываюсь от старых привычек Месяцы трезвости: 19 Сэкономлено (от заработанного): 19 % Выброшено вещей: 43 % Впервые я напилась с моим биологическим отцом. В тот день я видела его первый и последний раз в жизни. Мне было всего 12 лет. Я сознательно решила не делиться в моем блоге лишними историями об алкоголизме. Я не боялась осуждения, я просто не хотела, чтобы надо мной смеялись – или чтобы смеялись над моей семьей. К тому же эта история вовсе не типична для моего детства. Но, к сожалению, она все-таки случилась и привела меня к алкоголю в таком возрасте, когда большинство детей еще думают об играх с подругами или о победе в футбольном матче. Моя мама и мой биологический отец никогда не состояли в браке. Честно говоря, они и настоящей парой не были. Несколько свиданий закончились положительным тестом на беременность, и жизнь моей матери навсегда изменилась. Отец не хотел и слышать о ребенке и буквально сбежал из страны, переехав в Соединенные Штаты до того, как я родилась. Мама смирилась с этим и решила, что она станет моей матерью, а я – ее дочерью. Я подчеркиваю слово «решила», потому что, с моей точки зрения, она имела полное право выбирать (она, конечно, скажет вам, что я была подарком судьбы). Она решила, что мы с ней станем семьей, а позже приняла решение, что к нам присоединится мой отчим. Кстати, в этой книге я буду называть его папой, потому что он действительно стал мне отцом и остается им. Вспоминая детство, я благодарна маме, среди прочего, за то, что она никогда не знакомила меня со своими поклонниками, пока не встретила папу. И, честно говоря, после того как мы семь лет прожили вдвоем, я не была рада никаким мужчинам в доме. Вообще-то меня бесило, что кто-то приходит в нашу квартиру и занимает место в ее кровати, куда я забиралась каждый раз, когда мне снился страшный сон. Это была моя подушка. Мое одеяло. Моя кровать. Моя мама. Мама с папой познакомились в 1992 году, и к 1995 году они поженились, и наша семья увеличилась с трех до пяти человек. Я была на восемь лет старше, чем моя сестра Алли, и на 10 лет старше, чем мой брат Бен. Наш папа по полгода курсировал вдоль побережья Британской Колумбии в команде Канадской береговой охраны, и на это время я становилась третьим родителем. Я забирала детей из школы, водила на занятия спортом, готовила обед, стирала, помогала убирать дом и так далее. Наверное, некоторые подростки бунтовали бы против таких обязанностей, но я ими гордилась. Когда мне было 12 лет, мой биологический отец связался с мамой, чтобы сообщить ей, что он приезжает в Викторию – мой родной город, где они впервые встретились. Он собирался повидать своих родных и хотел узнать, не могли бы мы поужинать с ним втроем. Мама спросила меня, что я об этом думаю. Ничего. Но мне, конечно, было любопытно. Я считала, что у меня отличная семья. Мама усердно работала, чтобы обеспечить нас, и еще до появления папы у меня было все что нужно, и я всегда чувствовала, что меня любят. Но все же мне хотелось узнать, кто этот загадочный человек, который поучаствовал в моем создании. Мы с мамой решили с ним встретиться. Об этом вечере у меня остались одновременно ясные и путаные воспоминания. Ясные, потому что я до сих пор могу восстановить в памяти, что произошло, точно так же, как вы можете вспомнить неловкость своего первого свидания или первого поцелуя. А путаные потому, что я так и не поняла, как такое вообще произошло. Беседа за ужином была обычной. Где вы теперь живете? Кем ты работаешь? Как твои родные? Поверхностные темы. Я тихо слушала, как они беседовали друг с другом, говорили обо мне, а потом говорили со мной. Я не знала, что сказать, – что может сказать двенадцатилетняя девочка? Моя жизнь до сих пор вращалась вокруг подруг, книжек, баскетбола и первых влюбленностей. Он и правда хотел об этом поговорить? Так что я продолжала молчать, пока они говорили и сравнивали наши черты лица. У него были светлые волосы. У меня тоже светлые волосы. У мамы, папы, Алли и Бена темные каштановые волосы, так что я всегда выделялась на их фоне. Он создал эту часть меня, подумала я. У нас были одинаковые носы. Я также заметила, что его верхняя губа становилась тоньше, когда он улыбался, закидывал голову назад и смеялся. Меня всегда бесила эта моя черта, и теперь я знала, кто виноват. Когда мы уже собирались уходить, он спросил маму, можно ли ему свозить меня в центр и угостить мороженым. Мой биологический отец был фотографом-фрилансером и хотел поснимать город, который когда-то называл своим. «Типа передать весь драйв!» Так он и говорил, используя слова «драйв», «крутой», «чувак» и «йоу!», причем у него был одновременно британский и южноафриканский акцент. На взгляд подростка он казался человеком, повидавшим мир. Мама спросила, хочу ли я с ним поехать. Сказать «нет» было неловко, так что я села в его машину, и мы поехали на юг по Квадра-стрит в сторону внутренней гавани. Тогда я не поняла, что он и не собирался везти меня за мороженым. Вместо этого он поворчал по поводу парковки в центре, а потом зашел со мной в старый паб на Бастион-сквер и усадил меня у барной стойки. Там он попросил бармена присмотреть за мной, потом подмигнул, улыбнулся и скрылся за углом. Мне показалось, что он оставил меня на несколько часов, но, скорее всего, прошло около 30 минут. За это время бармен приготовил для меня то, что, как я потом выяснила, было двумя «Маргаритами» с лаймом. Первая на вкус показалась мне колотым льдом с газировкой. Я быстро выпила коктейль, уставившись в телевизор и надеясь, что чем скорее я допью, тем скорее мы сможем уйти. К тому времени как бармен поставил передо мной второй бокал, мне стало тепло, а перед глазами все расплывалось. Когда мой биологический отец, наконец, вернулся, пообщавшись с друзьями, он догадался, что я пьяна. «Кофе с виски все поправят, чувак!» – крикнул он бармену. Я выпила один глоток, незаметно сплюнула обратно в черную кружку и спросила, не отвезет ли он меня домой. То возвращение домой можно описать как самые неловкие 20 минут в моей жизни. Он задавал мне вопросы типа «Ну как там твой отчим?» и «Как ты думаешь, мы с твоей мамой когда-нибудь будем вместе?». Я смотрела в окно, наблюдая, как мелькают за стеклом машины и дома, прикусывая язык, чтобы не расплакаться, и молилась любому богу, который меня услышит, чтобы он поскорее вернул меня к моей семье. В конце концов все мои мысли свелись к тому, что я никогда не хочу расставаться с Беном и Алли – моими единственными братом и сестрой. Мама, наверное, сидела у окна, высматривая меня, потому что как только мы подъехали, она открыла дверь и вышла наружу. Когда я выбралась из ржавого белого «Бьюика», который мой биологический отец одолжил у собственной матери, он помахал моей маме и сразу умчался прочь. Мама стояла на ступеньках, глядя, как я, пошатываясь, иду к дому. Медленно, шаг за шагом, я преодолела 10 ступеней лестницы, придерживаясь за стену и болезненно ощущая ладонью все неровности штукатурки. Когда я, наконец, добралась до порога, я поняла по маминому лицу, что она в ужасе. Она смотрела на меня таким взглядом первый, но увы, не последний раз в жизни. Я прошла в дом, все еще придерживаясь за стену, чтобы не упасть, добралась до комнаты и рухнула на кровать. Я не в курсе всех деталей того, что произошло дальше. Я помню только, что лежала в кровати и слушала, как моя мама орет в телефонную трубку на кухне. Она позвонила моему биологическому отцу, потом позвонила в паб, где мне дали алкоголь, а потом угрожала вызвать полицию. Дурацкое совпадение: брат биологического отца был констеблем в полицейском участке, находившемся в соседнем здании с учреждением, в котором работала моя мама. Виктория и правда маленький город. Впрочем, я никогда не встречала его брата, так что маленький город может быть на самом деле довольно большим. Но я знала, что на следующий день он обо всем узнает. Мама сказала об этом по телефону. Я слушала ее, лежа на кровати, и наблюдала, как плакаты с Джонатаном Тейлором Томасом кружатся по комнате, а потом закрыла глаза и все исчезло. Возможно, самая печальная часть этой истории заключается не в том, что она произошла, а в том, что долгие годы я ей гордилась. Школьное образование в Виктории состоит из двух уровней. Так что сперва я ходила в начальную школу (с детского сада до седьмого класса), а потом в старшую (с восьмого класса до выпускного). Вскоре после моего первого алкогольного опыта мне исполнилось 13, и я перешла в старшую школу. Здесь у меня появилась новая группа друзей, в основном состоявшая из девочек из восьмого класса и мальчиков из девятого.