– А они скоро сражаться начнут? – осведомился Лик у Маэса. – Они уже начали. – Я про сражение. – Это трагедия, здесь сражаться не принято. Они поют и рассказывают. Только в самом конце кого-нибудь могут поразить стрелой, или он сам заколется. А недавно ставили трагедию про царя Эдипа – так он в финале вообще глаза себе вырвал. – Ого, ничего себе зрелище! А кто такие вон те девушки в белом? – Это хор. Они поют и поясняют.. – А хор заколоться может? – Я пока такого не видел. – Жалко. Я бы посмотрел… – Хору нет смысла закалываться. Хор – это как бы мы, зрители. Люди, которым до всего есть дело, хотя на самом деле на всё наплевать. – А зачем этот хор тогда нужен? Мы, зрители, и так есть в театре. – Мы в театре, но мы слов не знаем. Вот хор за нас и говорит. Лик, озадаченный ролью хора, продолжал следить за событиями. И ему даже начало нравиться. Это было похоже на историю, какую рассказывают сказители. Только рассказывали её несколько человек, изображая реплики участников. Иногда рассказчики запутывали историю до невозможного, но тогда вступал хор и пропевал. что происходит. Сначала разговаривали двое, потом добавились ещё несколько воинов в высоких сандалиях. Они часто вставляли незнакомые слова, но общий смысл понемногу стал ясен. Оказалось, эти воины обороняют город от грозной армии неприятеля. И среди защитников города был некий Пандарий, сын ликийского царя. Появился и сам Пандарий, с огромным позолоченным луком. Лик ожидал, что сейчас он превратиться в волка. Но вместо этого Пандарий принялся расспрашивать воинов – почему остановилась битва? Где же ему проявить доблесть и проверить своё чудесное оружие? Лик решил, что это тоже важно. А Пандарий, конечно, хоть и ликиец, но настоящий скиф. Герои объяснили Пандарию, что в лагере осаждающих начались неурядицы. Поэтому решено остановить сражения и, после положенных жертвоприношений, устроить сражение один на один. Пусть сын царя, что правит городом, по имени Гектор сразится на копьях с вождём осаждающих по имени Менелай – вот и решиться, кто победил. Лик ожидал, что сейчас на сцену выйдут Гектор и Менелай и случится смертельная битва. Но вместо этого продолжались споры и разговоры. Пандарий, потрясая луком, рассказывал о прошлых подвигах. Наконец, появился гонец и сообщил, что сражение закончилось ничем. Менелай сломал свой меч о шлем Гектора и утащил это шлем с собой. Лик решил, что трофей неплох. Гектор же гнался за ним со своим уцелевшим мечом, но не догнал и вернулся в крепость. Все ушли на военный совет, а возмущённый Пандарий остался. В гневе он дал волю своему красноречию и долго перечислял свои подвиги и приключения. На этом месте невриец чуть было не заскучал. Но тут появилась она. Это была Меспелла, могучая Луна. Как и положено, в шлеме и с копьём. Она подошла к Пандарию и начала убеждать его вступить в бой. Конечно, даже вместе с дружиной в одиночку он много не навоюет. Но почему бы не подстрелить Менелая из-за стены, когда он подойдёт для очередных переговоров? Лишившись командира, осаждающие поймут, что боги против них и упадут духом. Лик, разумеется, догадался, в чём хитрость могучей Луны. Раз война замерла и даже в схватке вождей никто не убит, ей не хватает крови. Вот она и разжигает войну заново, чтобы снова напиться алого сока. Невриец увидел, как могучая Луна подошла ближе и благословляет лунообразный лук, а Пандарей хвастается перед богиней и рассказывает, как он этот лук изготовил. Вот и Менелай. Он выступает на сцену и зовёт Гектора на бой. Осаждённые отвечают, что Гектор не может выйти к гостям, он занят срочными делами. Менелай отвечает, что знает, что это за дела – Гектор сейчас на ложе вместе с его, Менелая, супругой! И в этот момент Пандарей пускает стрелу. Стрела пронзает Менелая. Неужели он сейчас умрёт и всё закончится на самом интересном месте? Нет, Менелай вырывает стрелу и, потрясая ей, кричит, что осаждённые нарушили клятву. Снова начинается склока, все обвиняют друг друга в нарушении клятв и уклонении от битвы. Менелай уходит собирать солдат, а Пандарей советует привести побольше – его луку нужна добыча. Происходят события, и ещё события, всё новые и новые вестники сообщают о гибели каких-то незнакомцев. Пандарей тоже в этом участвует и стреляет куда-то в пространство. Потом появился другой герой, юный и незнакомый. Пандерей насмешливо поинтересовался, что это за безродный бродяга с деревянным копьём. Бродяга в ответ заколол его этим копьём, и гордый лучник рухнул на арену. 21 – Ну, как тебе? – поинтересовался Маэс. Пьеса закончилось, теперь на арене прыгали акробаты и шутили на темы, понятные только коренным горожанам. – Плохо, что он в конце встал, – заметил Лик, – Я думал, его убьют полностью. – Без шансов. Днём актёров не убивают. – А ночью? Маэс нахмурился. – Откуда ты знаешь про ночные представление? – Я не знаю. Я просто спросил. – Ночью бывает всякое. Ночное представление ты ещё увидишь… Маэс развернулся и помахал кому-то на верхних рядах. Степенная дама лет тридцати с золотыми серьгами в виде полумесяцев помахала ему в ответ. А двумя рядами выше помахал в ответ Сагилл. Он восседал на самом верху, едва не задевая небо. Рядом с ним восседала ещё одна, незнакомая Лику девушка. Если Сагилл был с бритым лицом и в полуженской одежде, то сарматка, которая сидела справа от него, явно хотела проявить мужество. Одета в обшитые мехом куртку и штаны, а сапоги оторочены мехом. Остриженную в кружок голову венчала лисья шапка, обшитая сверкающими самоцветами. Лик недолюбливал сарматов, но к девушке ощутил симпатию. Благородная лисья шапка, которую носят и скифы – это лучше, чем красные колпаки. Маэс поднялся на несколько уровней вверх и начал переговариваться с женщиной на местном языке. Лик почуял, что это дело личное и не слушал. Но даже так он заметил, разговор явно не клеился. Маэс с трудом оторвался от женщины и потащился. к энарею. Сигилл встретил его ласковым взглядом. Так взирает с постамента статуя божества. Маэс насмешливо заложил руки за спину и продекламировал на местном языке: – Мальчик с видом девическим, просьб моих ты не слушаешь и не знаешь, что душу ты на вожжах мою держишь. Интересно, – подумал Лик, – его тоже мучает какой-то пророчество? Или он просто так издевается? – Приятно слышать, что ты изучаешь поэзию, – сказал Сагилл, – Если будешь много учиться – станешь умным. А со временем, даже и здравомыслящем. Тогда я назову тебя не мальчиком, но мужем. – А как ты назовёшь ту прекрасную актрису, что сидит возле тебя? – осведомился Маэс, – Похоже, она пришла сюда играть царицу племени амазонок. Я вот только не пойму – это Пенфесилея или Ипполита? – Зовут меня Тамара, – ответила сарматка на местном наречии, – А ваше имя я спрошу, когда вы научитесь вежливости. – Насчёт амазонок ты угадал правильно, – заулыбался Сагилл, – Сарматы, как ты знаешь, произошли от смеси скифов и амазонок. И благородная Тамара решила возродить древние амазонские традиции. Он тоже произнёс это по-гераклейски. Похоже, – подумал Лик, – здесь, в южных городах, все народы говорят друг с другом по-гераклейски. И скиф с сарматом, и армянин с фракийцем – язык у них будет один тот же. Это интересно. Наверное, через несколько лет даже мы с Маэсом будем говорить между собой по-гераклейски. Но это – не страшно. Страшно разучиться сражаться. – И что же вам здесь нужно, отважная амазонка? – Маэс усмехнулся в ответ. – Ищу славы, – процедила девушка. – Скоро будет война, – пообещал невриец, – Палак, царь скифов, и Перисад, царь меотийцев, пошлют армии прямо к воротам этого города. Вы получите столько славы, сколько вам надо. Смотрите, чтобы не раздавило. – Кстати, о славе, – вмешался Сагилл, – Из-за твоей болтовни я чуть не забыл сообщить одну приятную новость. – Кто-то сарматов побил? – Я бы не стал называть это новостью. – Так что за новость? – Почтенный Евдокс уже ушёл из театра. Но просил передать, что ты приглашён на нему на обед. Обсудишь представление, представишь ему своего нового друга. Поспеши, солнце уже в зените. А то так и останешься, волк, с пустой и распахнутой пастью. Видишь, я тоже поэзию знаю?