– Зачем? – удивилась я. – Он весьма неприятный тип и все равно не расскажет ничего полезного. – Если та Лиза показывала ему артефакт, он мог заметить что-то важное, даже не подумав об этом. Для вас имеет значение любое, хоть примерное указание места, где спрятан артефакт. – Боюсь, Юрий не слишком обращает внимание на что-то, кроме собственной персоны, к тому же он в Ильинске, а я в ближайшее время не рискну выходить из университета, – пробурчала я. – Разве что княгине сказать, что я внезапно прониклась нежными чувствами к родственнику и ни спать, ни есть без него не могу? – Лиза, не шутите так, – вздохнул Николай. – У вас и без того положение шаткое. Если княгиня Рысьина не поймет, что это шутка, ничего хорошего не получится. Но действительно лучше действовать через нее, пояснить, что Юрий, скорее всего, был последним, кто видел артефакт в ваших руках, поэтому вам нужно с ним переговорить. Возможно, княгиня пойдет вам навстречу. – Или выкатит неподъемный счет, – теперь вздохнула я. – Коля, я подумаю, как лучше сделать. Правда. – Я приподнялась на носочки и поцеловала его в холодную щеку. Конечно, хотелось бы настоящего поцелуя, но вокруг ходят толпы ненужных свидетелей. И без того уже кто-то присвистнул, обозначив свое отношение к такому невинному действию. – А теперь скажите, что беспокоит вас? – Меня? – Вас тоже что-то тревожит. Я это заметила сразу, как вас увидела. Но вы спросили первым. – О, мои проблемы с вашими не сравнить. – Он криво улыбнулся. – Великая княжна едет инспектировать детские приюты по Царсколевской губернии, и я один из тех, кого направили в ее охрану. Выезжаем завтра поутру. Когда вернемся, только боги знают. – Вот как? Прозвучало это почему-то оскорбленно, и Николай сразу стал оправдываться: – К сожалению, у меня не было ни малейшей возможности отказаться. Поставили перед фактом. Я говорил про эти мерзкие статьи в газетах, но… – Он расстроенно развел руками. – И главное, еще вчера ни о какой инспекции и речи не шло. – Инспекции и должны проводиться неожиданно, чтобы к ним не успели подготовиться, – пробурчала я. – Но неужели некому инспектировать, кроме Ольги Александровны? – Она постоянно занимается благотворительностью. – Какая жертвенная особа, – фыркнула я. Проблемы с артефактом отошли на задний план. На первый вышло мое нежелание делиться никем и ничем, даже если на моего Хомякова претендовала великая княжна. Особенно если претендовала она. – Лиза, между мной и Ольгой Александровной ничего нет, что бы вы ни думали, – твердо сказал Николай. – Важнее, что думает Ольга Александровна. Вдруг у нее другое мнение по этому поводу? Фотографии в газетах были нечеткие, и все же меня не покидала уверенность, что виды у великой княжны на Хомякова имеются, как бы он ни пытался меня убедить в обратном. – Нет, важнее, что думаем мы с вами. Сказал он это так, что я сразу вспомнила наш поцелуй у него в комнате, который чуть не зашел слишком далеко. Может, и зря не зашел? А сейчас и с обычными поцелуями придется повременить, во всяком случае, пока Николай не вернется. Желание наложить на него лапу и показать Ольге Александровне, чей хомяк, оказалось слишком велико, и я не удержалась: – Фаина Алексеевна сказала, что я могу выбрать жениха сама… – В самом деле? – недоверчиво спросил Николай. – Мне она в Ильинске очень жестко отказала. – Вот и проверим, насколько она была искренна. Я напишу ей письмо, в котором выкажу свое пожелание видеть вас моим женихом, а также попрошу устроить встречу с Юрием Александровичем, как необходимую для дальнейшего поиска артефакта. А вы отнесете. Глава 11 Николай ушел, и никаких известий от него не было. Конечно, по правилам, существовавшим внутри дворянского сословия, писать он мне права не имел, поскольку женихом не являлся, а самого его не пустила бы охрана, которая после определенного часа пропускала только студентов и преподавателей, а всех посторонних начинала разыскивать и выставлять за ворота. Но само по себе это уже было указанием: Фаина Алексеевна ответа не дала, во всяком случае, положительного. Хотя, вполне возможно, Николаю и встретиться с ней не удалось, это же я только предположила, что она до сих пор в Царсколевске, а она вполне могла убыть в Ильинск – чай, оппозиция сама себя не построит. Нет, умом я все это понимала и все же была несколько расстроена: нашел же Николай возможность пробраться ко мне тогда, когда его перевели из Ильинска… Хорошо, что мне было чем заняться и помимо пустых обид. Я вспоминала план квартиры Седых и прикидывала, куда бы я запрятала артефакт так, чтобы самим можно было легко достать, а посторонним было бы найти чрезвычайно сложно, если вообще не невозможно: не нашли же его до сих пор, хотя силы прикладывали наверняка и Рысьины, и Волковы. Но если плетения настроены на меня, почему я не вижу даже отголосков? Как и чем их так замаскировали? Я понимала, что мне катастрофически не хватало знаний. И времени, чтобы их получить, тоже не хватало катастрофически. Полина на завтрак приготовила сырники и накрыла в гостиной, которая была одновременно и столовой, после чего застыла у двери, всем своим видом показывая, что она прекрасно помнит вчерашний выговор и намеревается служить только мне. Пришлось сказать, что я сама прекрасно справлюсь, тем более что я собиралась пригласить к завтраку Мефодия Всеславовича, о котором горничной знать не нужно. – Вы сами, Елизавета Дмитриевна? – с легким неодобрением уточнила она. – Но мне платят… – За то, чтобы делать мою жизнь легче, а не мешать, – отрезала я. – Я хочу позавтракать так, чтобы передо мной никто не мельтешил. Это для вас слишком сложно? Горничная вышла с таким видом, словно была английской королевой, а я ей нагрубила самым гадким образом. Но все же вышла, после чего я набросила на комнату плетение от прослушивания, чтобы не давать повода считать, что я разговариваю сама с собой. – Мефодий Всеславович, будете кушать? – спросила я. – Елизавета Дмитриевна, да не требуется мне столько, – отозвался он и, несмотря на свои слова, сразу подсел к столу. – Мы ж не едой в основном питаемся. – Но едой тоже, – улыбнулась я. – Так что ешьте, пока горячее. Не расстраивайте Полину. – Ее расстроишь, – буркнул он, подтягивая к себе сырник. – Я вот что хотел вам напомнить, Елизавета Дмитриевна, вы опять оборотом пренебрегаете. – Так я не так давно очень долго рысью пробыла… – Ежедневно! – Он грозно взмахнул сырником, от которого внезапно осталась только половина. – Вы недавно зверя обрели, вам ежедневно его вызывать надо, чтобы возможных неприятностей избежать. Тем более здесь у вас все условия, даже дверца маленькая во входной двери есть. Вот и гуляйте по парку. – Там людей много, – напомнила я. – Ни к чему им лишний раз на меня пялиться. – Ночью гуляйте, если людей стесняетесь, – возразил домовой, активно вгрызаясь уже в следующий сырник. – Чем крепче вы к рыси прикипите, тем меньше вероятности, что лиса пристанет, понимаете? Вы ж пока до артефакта доберетесь, только боги знают, сколько времени пройдет. Я положила пару сырников себе на тарелку, справедливо подозревая, что останусь без завтрака, если не потороплюсь, и уже потом сказала: – Я вот подумала, что в квартире Седых тайник был или без применения магии, или плетения замаскировали чем-то. Мефодий Всеславович, возможно ли замаскировать плетения? – Есть такие сплавы, – задумчиво протянул домовой, – ежели в ящик, из них сделанный, поместить предмет с плетениями, то плетений никто не углядит. Да токмо они и работать будут лишь внутри. И слой металла толстый нужен. – В стене не спрячешь и под ящиком стола тоже. Под полом? – Смотреть надо, – солидно сказал Мефодий Всеславович и налил себе чаю в извлеченную словно из воздуха чашку. И чашку я тоже раньше не видела. – Дорогие такие ящики, не каждому по карману. – А чашки? – не удержалась я. – Что чашки? – Дорогие? Вот как у вас… – Так это подарок мне от местных. Со знакомством, значится. – Здесь есть домовые? – удивилась я. – А чего ж не быть-то? Здесь магии полно. Людей хороших тоже. Домовых даже мало на такую толпу-то, – степенно ответил Мефодий Всеславович. – Я пообещал помогать, если вы возражать не будете. Ведь не будете? – Не буду, – подтвердила я. – Если такие ящики дорогие, а мы жили бедно, то, получается, в квартире обычный тайник, без магии? – Думаете, не проверили? – скептически спросил домовой. – Полы точно не вскрывали. Все остальное перевернули, а полы не вскрывали. Может, просто уверены были, что тайник закрыт настроенными на меня плетениями? Я сказала и задумалась. Так ли просто было вскрыть пол, показать Юрию артефакт и вновь сделать так, словно ничего не было? Нет, тайник непременно должен был легко открываться. Лиза, та, которая была до меня, не обладала способностью скрыть звуки и вряд ли могла оставить Юрия надолго. Нет, все же с ним нужно переговорить, Николай прав. – Так проверить можно, есть ли что под полом, – заметил домовой. – Хотя… Если тоненькую пластинку из того сплава, о котором я говорил, положить, помехи будут. Но сам артефакт так не скроешь, только в ящике. Да, о том, что артефакт фонит тоже, я не подумала, настолько казалось это незначительным при размышлении о тайнике. Но ведь скрыли же его как-то? Вдруг металла аккурат хватило на один артефакт и он сейчас сиротливо валяется под полом? При мысли о том, что столь ценная вещь лежит, никем не охраняемая, меня охватил настоящий ужас. Но если бы все было так просто, неужели его уже не нашли бы? Успокаивая себя такими мыслями, я отправилась на работу, где застала скандал в самом разгаре. Тимофеев вовсю распекал Соколова. Был он столь страшен, что я поздоровалась и отошла подальше, на случай если вдруг начнут разбрасывать поражающие плетения. Конечно, посторонним лицам доставаться не должно, но, как мне показалось, на мой приход никто не обратил внимания. – Это нарушение моих прав! – орал Соколов не хуже Тимофеева. – Правила едины для всех! – заревел ему в ответ заведующий лабораторией. – Сколько еще вы будете позорить нашу лабораторию? – Весь позор лег на университет, – гордо ответил Соколов и встал в позу, наверняка подсмотренную у какой-то античной статуи. – В конце концов, для работающих в университете оборотней могли бы сделать исключение. – Никто для вас исключение делать не будет! – гаркнул Тимофеев. – Пора бы уже понять! Не младенец, чай! Хотя иногда как послушаю вас – и кажется, что взрослеть вам еще долго. – Лучше взрослеть, чем скатываться в старческое слабоумие! Это Соколов сказал зря. Тимофеев побагровел и рявкнул: «Вон!» – так, что алхимическая посуда задребезжала. Поскольку аспирант не поторопился убраться, его убрало за дверь каким-то хитрым плетением, и дверь за ним тоже закрыло с особо противным треском. Потом заведующий перевел налитые кровью глаза на меня. – Теперь вы, Елизавета Дмитриевна! – рявкнул он. – Если вы надеетесь, что ради вас кто-то будет перекраивать университетские правила, то совершенно зря! – Я никогда не просила к себе особого отношения, – ответила я, сильно опасаясь, что если меня так же вышвырнут за дверь, как незадачливого Соколова, то вернуться уже не получится. – Если я что-то нарушила, то не потому, что этого хотела, а по незнанию. Я сделала что-то не то? – Вы – нет, – бросил успокаивающийся на глазах Тимофеев, – а вот паршивец Соколов… Навязали его на мою голову… – Он сделал что-то несовместимое с целительской этикой? – уточнила я. – С правилами университета, которые однозначно запрещают оборотням проходить защиту во втором облике.