– Хари? Проснись, Хари. – Хррр?.. – Хари, я тут подумала. Я больше не могу так. – Шан… как ты не можешь? Господи, четыре часа. До утра не потерпит? – Я не нравлюсь себе, когда я с тобой, Хари. Ты это понимаешь? Ты вообще в состоянии это понять? – В такую рань я ничего не понимаю… – Хари, мне нужен развод. 1 Анхана отошла ко сну, исполненная сомнений и страха, но за ночь сомнения испарились, и к утру остался лишь страх – вернее, ползучий ужас, ледяными зубами гложущий кости. В городе не осталось никого, кто не знал бы о сражении в доках, у каждого нашелся друг или родич, который был там и видел все своими глазами. Кое-кто связывал эти события с недавними взрывами в Промышленном парке. Кажется, не проходило и дня, чтобы на улицах столицы не вспыхнуло очередное побоище. Самые храбрые из горожан – а может, самые отчаянные – все же вышли утром на улицы, хотя и с оглядкой. Они то шли не спеша, то переходили на рысь – все зависело от того, была ли поблизости подворотня или переулок, где можно укрыться, если на улице начнется драка. Анхана давно уже слыла неспокойным городом, но до сих пор уличное насилие имело свои пределы: ну пырнут кого-нибудь ножом в пьяной драке или констебли сцепятся с бандой камнегибов из города Чужих. Но чтобы средь бела дня прямо на улицах разгорались настоящие бои – к такому здесь не привыкли. Масла в пылающий костер страха добавлял масштаб последних событий: сначала струи пламени в тысячу футов длиной подожгли все в доках, потом нагрянула огромная стена воды – это было невиданно, а потому непонятно, непостижимо. И разве могли жители, даже те, чьи дома стояли за крепкими стенами Старого города, считать себя в безопасности, когда вокруг творилось такое? Когда Ма’элКот начинал кампанию по очистке Империи от Актири, лишь самые наивные и суеверные из его Подданных верили в их существование. Но по мере того как Актири были обнаружены буквально везде – среди высших сановников Империи, среди знати, – недоверие постепенно переросло в нервную подозрительность. Соседи и знакомые вдруг стали замечать друг за другом разные странности. Особенности характера, причуды поведения, на которые раньше никто внимания не обращал, теперь казались необъяснимыми и даже зловещими. В конце концов, откуда человеку знать, кто в его окружении может оказаться тайным Актири? Поползли слухи о неких пробных камнях, которые кричат, если ими коснуться плоти Актири; об особых родимых пятнах, которые якобы есть на их телах. Рассказывали страшилки: один человек проснулся в полночь, а с ним в постели вместо жены – Актири, причем дело было в новолуние; болтали о проклятиях, которые насылали Актири, о совершенных ими отравлениях, массовых убийствах и прочем. Каждый новый слух оказывался жутче прежнего, как будто правду нельзя было обнаружить иначе, чем перевернув с ног на голову все, что люди считали истинным прежде. В глубине души все верили, что худшее впереди, и потому каждая новая дикая выдумка воспринималась как иллюстрация грядущего. Множились рецепты уничтожения Актири. Одни считали, что избавиться от Актири раз и навсегда можно, вбив ясеневый кол ему в сердце, другие утверждали, что этого мало, надо напихать ему в рот медных монет, рот зашить, а голову отрубить и зарыть лицом вниз на перекрестье дорог. Но большинство сходилось на том, что сжечь Актири живьем на костре из дров, политых маслом, которое благословил жрец Проритуна, – вполне действенная метода. В провинциях люди не ограничивались разговорами, а сразу переходили к делу – эти и другие методы уничтожения Актири испытывали на одиноких вдовах, стариках и других эксцентричных представителях человеческой породы, которые жили обычно на выселках, держались своего двора и ни с кем особо не общались. Обнаружилось, что все до одного способы работают безотказно. Потом в столицу потекли слухи о том, что кое-где под подозрение попадают зажиточные крестьяне и люди почище: дворяне и мелкие землевладельцы, например. Горожане только головой качали, дивясь этим образчикам деревенского суеверия и глупости, но некоторые уже высказывали предположение – не всегда ошибочное – о том, что гонители этих новых обвиняемых имеют какой-то барыш, а именно вступают во владение собственностью и землей уничтоженного Актири. Умудренные жизнью горожане задались вопросом: а как расценивают их поведение соседи? Не кажутся ли кому-то подозрительными их странности и причуды? Скоро они догадались, что всякий, кому вздумается, может обвинить их в чем угодно и они не смогут защититься. А потом они и сами стали приглядываться к богатеньким соседям, прикидывая, насколько беззащитными окажутся те. В самом сердце Империи напряжение росло уже не один месяц, гайки закручивались, но слишком многие еще сомневались, не хотели верить, что Актири – не байка, придуманная, чтобы стращать детей. Немало было и тех, кто, скрывая одобрение, слушал истории о проделках скользкого бунтовщика Шута Саймона, который с подозрительной легкостью давал отпор любым представителям законной власти. В их глазах Шут Саймон стал уже кем-то вроде народного героя, продувной бестией, которая каждый раз умудряется натянуть нос самому Ма’элКоту. Зато теперь любой сомневающийся житель Анханы может пойти и совершенно бесплатно взглянуть на развалины моста Рыцарей, а если не пожалеет медной монетки для пажа из «Глашатая Империи», то услышит списки погибших в сражении у доков – сотни и сотни имен. Матросы, докеры, портовые чиновники исчезли с лица земли, как не бывало. А это значит, что как герой кухонных побасенок Шут Саймон, может быть, и забавен, но как живой, настоящий и неумолимый враг Империи – страшен. Пажи в императорских ливреях взахлеб кричали о том, как благодаря героизму Графа Берна был пленен маг, причинивший городу невиданные разрушения. Другие, в зелено-золотых цветах конкурирующей службы новостей «Текущие события Колина», рассказывали иную историю о непревзойденной меткости некоего неизвестного лучника и о том, как целый корабль с обвиняемыми Актири на борту все же покинул гавань и ушел вниз по реке. Военные поклялись добраться до беглецов, но те пока оставались на свободе. Одним словом, Актири вдруг стали для жителей Анханы такой же реальностью, как и любая другая часть их повседневного быта. Актири бродили по улицам под окнами домов, а их злодейства дикостью и коварством превосходили все самые страшные россказни, которые шли о них раньше. И было это не далеко за морем, не в провинции и даже не в другом большом городе где-нибудь на краю Империи, а прямо здесь, в Анхане. Благочестивые горожане возносили теперь молитвы за Ма’элКота, прося богов защитить Императора и ниспослать ему силы в его беспощадной борьбе с нечестивцами-Актири. Другие тоже шли в свои домашние святилища, где, кряхтя, опускались на колени перед изображениями богов, с непривычки находя такое положение в пространстве крайне неудобным. Эти молились не за Императора, а ему самому. У Возлюбленных Детей Ма’элКота не было иного Щита. Но тот, к кому они обращали мольбы, был занят сегодня утром. Он пренебрег даже повседневным ритуалом Великого Труда и теперь вышагивал перед окровавленным алтарем в Железной комнате. Не вся кровь на алтаре была высохшей: свежие капли стекали на отполированный песчаник через повязку, которая пока прикрывала рану в груди Паллас Рил, за руки и за ноги привязанной к углам прямоугольного, похожего на гроб, камня. Допрос шел медленно. Аркадейл не мог работать, да Ма’элКот и не доверил бы столь деликатное дело подручным. Его методы ведения допроса были, конечно, грубоваты в сравнении с изощренными и утонченными пытками искусника Аркадейла, но он не сомневался: рано или поздно они дадут желаемый результат. 2 За воротами Студии бушевала толпа низших: то нахлынет, то снова отхлынет, как море. Фанаты всё прибывали – их стало вдвое, а затем втрое больше, чем рассчитывали в Студии. Вдоль всей полосы отчуждения люди стояли плечом к плечу, заполняя пространство между оградой и домами вдали. Кто-то из охраны взобрался на ворота и, черным силуэтом рисуясь на фоне восхода, возбужденно кричал в рацию, что появления Кейна ждут два с половиной миллиона фанатов, а то и больше. Он, конечно, ошибся – фанатов было не два с лишним миллиона, а меньше, но ненамного. Но их ждало разочарование: Кейн был уже внутри. Сначала в студийном госпитале его избитое, бесчувственное тело бережно извлекли из задубевшего от крови кожаного черного костюма, затем перенесли в подвал ИМ-Н, где он лежал всю ночь. Сам Хари приехал в Студию позже, на такси, и там, в подвале, нашел его на заре Кольберг. Лучшего места для приватного разговора, чем платформа Трансфера в Надземный мир, и выдумать было нельзя. Толстые каменные стены были непроницаемы для звука, а слегка измененная физика внутреннего пространства исключала электронную прослушку. Кольберг поставил у дверей двух охранников, снаряженных для разгона демонстрантов, а еще двух с силовыми винтовками взял с собой, предварительно проинструктировав, чтобы во время разговора они стояли между ним и Майклсоном и, если тот попытается напасть, стреляли без предупреждения. Майклсон стал нестабилен, и Кольберг строил свою защитную тактику на предположении, что Актер может в любую секунду сорваться в неуправляемую агрессию психопатического типа. Вчера вечером Администратор уже допустил промах – поставил себя на линию огня, и только массивный письменный стол спас его от серьезных увечий. Эту ошибку он учел. Конечно, безопаснее всего было бы избежать встречи с Майклсоном, поручив передачу финальных инструкций кому-нибудь другому, но Кольберг знал: безопасный выход не всегда самый надежный. Инструкции имели деликатный характер, а значит, чем меньше людей будут о них знать, тем лучше. Вот почему он взял охрану из туповатых и ограниченных Рабов и не более сообразительных Рабочих: их свидетельские показания не примет во внимание ни один суд. К тому же он не спал всю ночь, томясь в соку собственной ярости, вызванной видеозвонком от поверенного семьи Доул, – подумать только, Профессионалу позволяют тревожить Администратора в его собственном доме, более того, даже поощряют его к этому! Неслыханно! Этот тип так нагло говорил с Кольбергом, что тот немедленно подал на него жалобу в Социальную полицию, однако это не смягчило ни гадкого кислого привкуса во рту, ни ощущения тяжести в желудке. Вторжение Профессионала, мощный стресс, который всегда сопровождает подготовку кульминации Приключения, плюс амфетамины, без которых ему просто ни на что не хватило бы сил, полностью лишили его сна. И все равно последний инцидент нельзя оставлять без ответа. Кейн, конечно, звезда, но Майклсон всего лишь Профессионал и должен знать свое место. Однако видеозвонок беспокоил Кольберга даже больше, чем нападение Майклсона; в конце концов, физическое насилие – это лишь результат нарастающей психической нестабильности Актера, а вот смехотворные юридические маневры – это уже продуманное оскорбление. Войдя в подвал следом за печатающими негибкий шаг Рабами, Кольберг застал Майклсона почти голым перед зеркалом. Рядом на крючке висели кожаные шмотки Кейна, на полу лежал ворох хирургической ленты, которую Актер ножницами срезал со своего торса. На нем не осталось ничего, кроме поддерживающей повязки для мошонки, какие носят атлеты. Глядя на себя в зеркало, он проделывал сложные упражнения для растяжки и морщился от боли, – видимо, давали себя знать раны, и свежие, и давние. Выглядел он даже хуже, чем Кольберг надеялся. Несмотря на антибиотики, грубо заштопанная рана на плече покраснела, а на спине налились чернотой ровные круги – отпечатки гелевых слизней, сосредоточенные вокруг большого рваного кровоподтека с опухшими краями, – подарочек от стража Донжона и его окованной железом дубинки. Из-под тугой повязки на правом колене выглядывал темно-багровый синяк, и даже неопытному глазу Кольберга было видно, как он сковывает движения Майклсона. Судя по нездоровой бледности запавших щек и темным кругам под глазами, Актер тоже не спал всю ночь. Едва Кольберг возник перед ним в зеркале, взгляд Майклсона уперся в его отражение. Охраны он будто и не заметил. – Кольберг, – решительно начал он, – тебе нечего тут делать, особенно сейчас. – Администратор Кольберг, не забывай, Майклсон, – ответил тот с напряженной улыбкой. Ни один мускул не дрогнул на лице Майклсона. – Пошел ты, засранец. Ледяная игла пронзила Кольберга и растаяла – так бывает, когда коснешься плохо заземленного терминала. Он моргнул раз-другой, глубоко вздохнул и спокойно продолжил: – Либо ты будешь отвечать мне со всем уважением, которое полагается мне по рангу, либо я добьюсь твоего разжалования в низшие за оскорбление кастового закона. – Я и отвечаю со всем уважением, которое ты заслужил, дряблый мешок с дерьмом. Делай что хочешь. Кольберг перевел взгляд на стоявших между ними киборгов: – А могу и просто велеть тебя пристрелить прямо сейчас. Майклсон пожал плечами: – И что ты тогда скажешь тем Свободным – сколько их там теперь, миллион? – которые уже заплатили за то, чтобы провести сегодняшнее утро в моей шкуре? Небось, когда делал из меня звезду, ты и не думал, что это тебе когда-нибудь боком выйдет, а? Кольберг кивнул, но не ему, а себе – действительно, такое надо было предвидеть. – Я пришел сюда затем, чтобы объяснить тебе базовые правила этого Приключения. Правила уже представлены вниманию Совета управляющих, которые выразили свое полное согласие. Кнопка экстренного извлечения останется активной, так что при малейшем намеке на бунт ты будешь возвращен сюда, а Приключение прервано. Майклсон молчал. Его устремленный в зеркало взгляд был необычайно сосредоточен, – казалось, предметом его особого внимания являются руки, вернее, кончики пальцев, которыми он ощупывал шрам за шрамом на поверхности своего тела, разминая их так, словно месил тесто. – Попыткой к бунту, – продолжил Кольберг, – будет считаться любое упоминание о подписанном тобой контракте на убийство Ма’элКота, даже намек. Ваша схватка должна выглядеть кульминацией личной вражды, которую вы питаете друг к другу, понял? Любой намек на то, что это убийство совершено по замыслу Студии, приведет к твоему немедленному отзыву. – (Вместо ответа Майклсон молча погладил плоские ромбы шрамов на животе и на спине, там, где когда-то вошел и вышел из его тела меч, пронзив печень.) – Любое упоминание о Ламораке, как и о том, кто предал Паллас Рил, – не важно, в связи с его студийным контрактом или нет, – приведет к тому же: ты будешь немедленно отозван. Пальцы Майклсона скользнули по рваному шраму на ключице.