– Значит, – прошептала она немного погодя, – ты нарочно отпустил ту гномиху, ты знал, что поднимется суета и в этой суете ты проскользнешь, куда нужно… Его ответная улыбка ничем не отличалась от тех, которые она видела на его лице раньше, но фея уже начала прозревать, какой костер эмоций скрывается под спудом самоконтроля этого человека. Она добавила: – И ты никого не убил… – Сегодня нет. Хотя твоей подружке просто повезло: я давно не кидал ножей, вот и промахнулся слегка. – Ты слишком полагаешься на случай, Кейн. – Натиск лучше, чем осторожность, – сказал он, и его улыбка вдруг стала странно далекой, – ибо Фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать[1]. – Судя по его тону, он цитировал чьи-то слова, хотя чьи, Кирендаль не имела понятия. – О Кейн, – начала она хитро, нутром чуя открывающуюся возможность, – ты со мной, кажется, заигрываешь? Но он только презрительно фыркнул в ответ: – Последний вопрос… – Я знаю, что обо мне болтают, – перебила Кирендаль, глядя на него снизу вверх из-под нереально длинных ресниц, – но я вовсе не лесбиянка. Просто я терпеть не могу, когда в меня суют посторонние предметы; уверена, ты меня сможешь понять. – И она выгнула спину, демонстрируя ему свою раздутую грудь, – кто знает, может, и этого мужлана укротить не сложнее, чем Берна. – Но это не помешает нам с тобой немного позабавиться вместе. – Ты права, это не помешает. Зато помешает множество других причин. Последний вопрос: награда за мою голову – ты наверняка слышала. В чем меня обвиняют? И как они узнали, что я буду сегодня в городе? – А вот это тайна. Знаю только, что на улицах кричали об этом вчера, уже на закате. И еще – что ты нужен им живым. – И это все? Кирендаль пожала плечами и насмешливо улыбнулась: – Ну, раз тебе так не терпится, то Граф Берн сейчас здесь, на первом этаже, играет в кости. Сходи к нему да узнай. – Берн? Нахальство Кирендаль как ветром сдуло: смертельная ненависть, которая накрыла лицо Кейна как грозная черная туча, ужаснула ее больше, чем все его прошлые угрозы. Казалось, что все воображаемые Кейны, которые плясали и кувыркались в пространстве комнаты вокруг него, со скоростью мысли вернулись в его тело, сделав его столь пугающе настоящим, что оно как будто вспыхнуло изнутри кроваво-красным огнем. – Берн здесь? Прямо сейчас? Медленно он поднял обе руки на уровень лица и смотрел, как сжимаются в кулаки его пальцы. В глубине его зрачков плясал красный огонек лампы. – Что ж, может, и спрошу. Может быть, именно так я и сделаю. И без малейшего просветления Оболочки, без всякого предупредительного движения он исчез: вышел из комнаты, точнее, выскочил с такой быстротой, на какую не способны простые смертные, – только что был здесь, и вот уже нет, как будто тьма поглотила огонек. Яркий желтый свет мелькнул и погас – это открылась и вновь закрылась дверь, точно опустилось и вновь поднялось веко. Кирендаль еще долго сидела молча, переводя дыхание и успокоительно поглаживая дрожащую Тап. – Я его ненавижу, – бормотала та, уткнувшись головой в грудь подружки. – Хоть бы Берн его убил! – Или бы они убили друг друга, – тихо добавила Кирендаль. – Не думаю, что без них мир был бы намного хуже. Она легонько коснулась окаймленного розовым разрыва в крыле дриады: – Сможешь лететь? Тап подняла залитую слезами мордашку и потерла щеку крошечным кулачком. – Наверное, да. Думаю, что смогу, Кир, хотя будет больно. – Тогда лети. Сначала к Чалу. Он подлечит тебе крыло. Найди троих из твоего народа, скажи им, что Кейн здесь: пусть летят в гарнизон, к констеблям, и в дом Берна, к Котам. – Ты сдаешь его? А я думала… – Дриада шмыгнула носом. – Я думала, он тебе нравится. Кирендаль ответила рассеянной улыбкой: – Нравится. Но он собирается навестить мое казино, а мы не должны давать Очам Короля повод думать, будто у нас тут укрываются беглые. К тому же мир и так опасное место, даже без таких, как Кейн. Так что, когда его не станет, остальные будут спать спокойнее. – Она повернула голову. – К тому же сукин сын стащил мою зажигалку. 14 Артуро Кольберг похотливо заерзал в кресле. «Ну наконец-то действие», – думал он, несясь (вместе с Кейном) вниз по лестнице и распугивая стражу в коридоре. Он/Кейн получил достаточно информации от той карликовой шлюхи, чтобы знать, куда поворачивать, и потому оказался у двери для обслуги раньше, чем кто-нибудь успел опомниться. Сердце Кольберга громко билось в предвкушении. От начала Приключения прошло всего четыре часа, а Кейн уже вот-вот столкнется с Берном. Может, хоть это немного оправдает тягучую скуку первого дня; спонсируемые Студией аналитические группы рассчитали, что одна целая шесть десятых смертельной схватки в день – оптимум для любого Приключения Кейна, а он до сих пор никому как следует не врезал. Ну да, вырубил мальчишку-слугу, швырнул нож в пикси, подумаешь. В избиении шлюхи было, конечно, некоторое очарование старины, но это ведь не назовешь настоящей схваткой. А вот Берн – это совсем другое дело… И Кольберг облизнул и без того мокрые губы и ухмыльнулся в экран. Выживет Кейн или умрет, все равно это будет круто. 15 Я закрываю за собой дверь для обслуги и прижимаюсь к ней спиной. Никто в казино не обратил на меня внимания, пока. Нож с коротким лезвием из чехла на щиколотке немного задержит стражу, которая преследует меня по коридору. Я стою, якобы небрежно прислонившись к двери, и оглядываю казино, а сам тем временем просовываю нож в дверную щель со стороны, противоположной замку, потом надавливаю на него ладонью – готово. Нож встает на место с глухим треском, который за грохотом музыки и громкими голосами в казино не слышен даже мне. Да, неплохо у нее идут дела – еще только полдень, а тут уже яблоку некуда упасть. Так, ямы для игры в кости. Или в бабки… А вот и он – греет костяшки своим дыханием, коротко стриженные волосы щеткой стоят над безупречным классическим профилем. Смотри-ка, новый меч – раньше Берн никогда не носил заплечных: они такие длинные, что, пока его достанешь, тебя уже трижды зарубят. И костюмчик тоже новый – бархатный дублет с разрезами и чулки пурпурного цвета, бог ты мой. Сценарии проносятся в моей голове один за другим. Я, мрачный как Смерть, неторопливо иду по залу; музыка смолкает, затихают голоса, головы одна за другой поворачиваются мне вслед. Руки игроков суетливо мечутся по столам, как крабы по отмели, и сгребают монеты. Шлюхи тихонько прячутся за стойками баров. Берн чувствует: что-то не так, в зале слишком быстро становится тихо, но он же крутой, и потому вертеть головой ему не по чину. Вместо этого он притворяется, что все его внимание сосредоточено на следующем броске. Я останавливаюсь шагах в десяти от него. «Берн, какая встреча. Давно тебя ищу». Он не отвечает и даже не оборачивается, но голос мой он узнал. «Я ждал тебя, Кейн. Время платить по счетам». Он бросает кости – выпадают глаза змеи. Пожимая плечами, он вытаскивает из ножен меч, а я вскидываю кулак… Или так: Он действительно не замечает, что я здесь, пока моя рука не берет его в замок за шею. Он застывает, зная, что я могу задушить его раньше, чем он шевельнется. Я шепчу ему в ухо: «Чудно́ иной раз все выходит, а? А теперь скажи мне то, что я хочу знать, и тебе не будет больно». Он притворяется, будто и знать не знает, о чем я, а сам тихонько опускает руку к сапогу, где у него, конечно, припрятан кинжал. Или… да как угодно… Эти фантазии в духе мачо проносятся в моей голове за доли секунды: они даже не мои, в смысле, я их не придумываю, они просто есть в моей голове, вертятся в ней, как голодные акулы, и только и ждут, когда на безликих масках нарисуют чьи-то черты и вставят имена в диалог. Я могу целый день стоять, убивая время и разыгрывая бесконечную пьесу из обрывков романов, киносценариев и пьес, Приключений и рекламных роликов «Сказок драконов», которыми мой мозг набит, как память компьютера, но тут на стену справа от меня падает чья-то огромная тень и пара выпуклых глаз размером с мой кулак каждый заглядывает мне в глаза. Это огр. Росту в нем футов девять, а плечищи – как расстояние от одного моего локтя до другого, если развести руки в стороны. На нем дорогая, красиво расписанная кольчуга, которая шуршит, словно осенние листья, когда он подходит ко мне – слишком близко. Моргенштерн в его лапе утыкан шипами, каждый из которых длиной с мой мизинец – и не намного острее. Глядя на меня, он говорит, вернее, рокочет: – Прошу прощения, господин. Но это место только для обслуги. Отойдите. Из его рта разит тухлым мясом. – Хорошо, сейчас отойду. Не надо толкаться. Я чувствую, как вибрирует под моими ногами пол, – должно быть, стража как раз поравнялась с дверью. Огр щурится на меня так, словно пытается вспомнить мое лицо, его рука опускается, словно подъемный мост, и лапа шириной с нагрудный доспех ложится мне на плечо. Стража ломится в дверь с той стороны, слышны их крики. Огр бросает взгляд на дверь, и этой секунды хватает мне, чтобы вывернуться из его хватки и броситься наутек. Дверь на улицу распахнута, золотой свет свободы льется через нее внутрь… Но ведь здесь Берн, и он сидит спиной ко мне. Даже на коротком рывке мне хватает ловкости, чтобы увернуться от всех, кто крупнее меня, и силы, чтобы сбить с ног тех, кто поменьше. Оставляя за собой крики и суматоху, я несусь по залу и, похоже, развиваю сверхзвуковую скорость: сам я не слышу звуков, которые раздаются позади меня. Берн едва начинает поворачивать голову, когда я оказываюсь у ограждения вокруг ямы для игры в кости и не задумываясь перескакиваю через него, бросаю себя вперед, как копье.