– Что ж, как скажешь, – вздохнула она, притворяясь разочарованной; его внимание опять приковала толпа на улице. – А где твои Герцоги? – Деофад уже на стадионе. Паслава… он… – Величество повернулся к ней и ухмыльнулся широко и даже страшновато. – Паслава придет позже. У него дело в пещерах. 7 Артуро Кольберг промокнул пот на верхней губе и, наклонившись над микрофоном, просипел: – Нет, черт меня побери! Никакой трансляции, не сейчас. На экране вице-президент по маркетингу нахмурился, выражая ему свое неодобрение: – На меня тоже наседают, Арт. Требуют трансляцию, как вчера. – Он снизил голос до шепота. – Я только что говорил с Советом… Кольберга передернуло – вернулось ощущение муравьев, бегущих по коже. Он покосился на полицейских. Лица под масками повернуты к пестрой мешанине на экране, но кто их разберет на самом деле? – Придется вам подождать, – повторил он. – Всем придется подождать. Сейчас ничего не происходит! – Он выпучил глаза и так скрипнул зубами, что заболели челюсти. – Там ничего не происходит, и уже давно! Он спит, понятно? – Господи, Арт, успокойся! Хорошо, он спит. Не проблема. Я просто хочу быть уверен, что, когда все начнется, мы ничего не пропустим и у нас будет трансляция, ясно? Та штука, которую он хочет провернуть с Ма’элКотом, – нам надо, чтобы это вышло в Сеть живьем. Комментировать будет тот парень, Клирлейк, – боссы очень высокого мнения о нем сейчас. Трясущейся рукой Кольберг втирал пот в редкие пряди волос, которые и без того промокли так, что казались приклеенными к черепу. – Вы убьете продажи кубиков. Вы это понимаете или нет? Это же апогей всего Приключения! Кейн в этом деле ас – вы же знаете, лучше его никого нет. Я пятнадцать лет руковожу Приключениями Кейна. Это его фирменный прием – в финальное шоу на стадионе он вложит все. Все случится в одно время и в одном месте. Если вы пустите его в Сеть живьем, во всем мире не останется человека, который не будет знать, чем кончилось дело! – Мы понимаем, и мы согласны. Совет Директоров дал согласие, Арт. Плата за просмотр трансляции покроет всю недополученную прибыль с продажи кубиков, к тому же мы прогнозируем лишь очень небольшой спад. За этим кубиком будут гоняться коллекционеры, Арт. Особенно если Кейн погибнет. 8 Далекие голоса твердили: «Кейн, Кейн», и это имя заставило Паллас вынырнуть из глубин Песни Чамбарайи и крохотным пузырьком подняться на ее поверхность. Она не знала, как долго Песня реки баюкала ее, унося сознание прочь от истерзанного тела; последнее, что она помнила ясно, был разговор с Кейном, который она вела, оставаясь на алтаре в Железной комнате. «Он сиял, точно звезда», – подумала она. В нем была скрыта Сила, не зависящая от Потока, хотя, возможно, соприродная ему, – динамическая энергия самой жизни, которая окликала Паллас в ее речном сне. У этой Силы не было внешнего источника, ее не питал Поток или гриффинстоуны, но, когда Кейн вошел, в комнате сразу стало теплее, как будто источник Силы был скрыт у него в груди. И почему она раньше этого не замечала? Может быть, потому, что этого не было? Их былые ссоры, раны, которые они нанесли друг другу, его тлеющий гнев, ее зависть – все это вдруг показалось ей далеким и совсем неважным. Оглядываясь из настоящего на их совместное прошлое, она не могла понять лишь одного: как они ухитрились сделать друг друга такими несчастными? А ведь на свете нет ничего легче счастья; оно приходит, стоит только открыться жизни, позволить ей течь сквозь тебя и знать, что ты – это река, а река – это ты. Почему-то они с Кейном так этого и не поняли. Отрезанные друг от друга и от самих себя, они мертвой хваткой вцеплялись каждый в свою жизнь, дрожали над ней, как скряга над монетами, как будто жизнь, как золото, можно либо приумножить, либо растратить. Смешно. Неудивительно, что они не ужились вместе. Если бы она могла поговорить с ним сейчас, придумать, как это сделать, она обязательно рассказала бы ему, как просто быть счастливыми. Но она знала, что времени у нее мало, что тело ее умирает, а жизнь, которую она тридцать три года брала взаймы, вытекает из него через дыру в легком. Однако совсем не это печалило ее сейчас. Нет ничего страшного в том, что маленький ручеек по имени Шанна Лейтон, она же Паллас Рил, постепенно иссякает, возвращая свою воду реке. Она боялась за Кейна и надеялась дожить лишь до того мига, когда она сможет поговорить с ним еще раз. Ей хотелось спросить у реки, сколько ей еще осталось, но этот путь был для нее закрыт. Она могла слушать Песню реки, отдаваться смешению ее мелодий и уноситься с ними вдаль. Не было такой преграды, материальной или магической, которая могла бы отсечь ее от реки; связь с ней стала такой же частью самой Паллас, как ее сердце или ее позвоночник, но все же какая-то невидимая стена разделяла их, не давая голосу Паллас слиться с напевом реки и стать частью ее силы. Она знала, откуда взялась эта стена: ее воздвиг тот, чей голос гремел сейчас в ушах Паллас: «Не проси Меня принять твои слова на веру». Его она видела, даже не открывая глаз: гигантской Харибдой он торчал посреди Потока, который взвихрялся вокруг него, отдавая ему энергию, необходимую для поддержания его массивного тела и необычайного ума. Напряженная работа последнего заставляла гудеть стены Железной комнаты, а камни дворца Колхари откликались на каждый удар императорского сердца. Еще Паллас знала, хотя и смутно, о пожарах и общем переполохе в городе, о мятежниках и вооруженных стычках на улицах. Правда, с высоты ее нынешней точки зрения эти события виделись ей не причиной терзаний Ма’элКота, а скорее наоборот – их следствием. Ей представлялось, что это его ярость, клокоча, устремляется наружу и заливает город, как если бы тот был продолжением тела Императора. Чтобы увидеть его по-настоящему, надо открыть глаза, но ей еще предстояло достичь того уровня, когда она сможет видеть людей не внутренним взором, а физическим; пока же подъем продолжался, Паллас уже ощущала биение своего сердца и боль, которой отзывалась в ее теле борьба за каждый вдох. Но голоса, причем знакомые, она слышала – они говорили о Кейне. И называли его Актири. Какая-то часть ее мозга понимала, что это плохо, что здесь кроется возможная проблема. По мере того как ее ощущение окружающего становилось острее, она услышала еще кое-что о плане Кейна, включавшем в себя серебряную сетку, гриффинстоуны и намерение выставить Ма’элКота Актири в присутствии тысяч его Подданных. Голос Ма’элКота изменился: она с удивлением ловила в нем нотки слабости, сомнения в себе и затаенной боли, непривычные для ее уха. – Как это возможно? Я не могу постичь всей глубины… Нет, нет, этого не может быть! Это немыслимо! Вся Моя карьера… Мое восхождение к трону, все Мои планы, всё – работа Актири… Не могу поверить. Не верю. Всплывая на поверхность сознания, Паллас узнала голос Тоа-Сителя, такой же невозмутимый, как и в ту ночь, когда она подслушивала его разговор с величеством. – Риск чрезмерно велик. Необходимо отменить церемонию. – Отменить? Теперь? Мои Дети уже входят на стадион; отменить церемонию сейчас – значит признать вину; результат все равно будет тот же. – Голос Императора дрогнул от непривычной жалости к себе. – Одним стремительным ударом оказаться низвергнутым с горних высот в смердящую навозную кучу. Если бы все боги до единого питали ко Мне ненависть с того дня, когда Я родился, они и то не могли бы выдумать наказания хуже. Как поверить, что все было предрешено еще семь лет назад, когда Кейн принес Мне Венец Дал’каннита и тем самым поставил Меня на путь, который завершится здесь и сейчас одним ударом, который обрушит всю Мою Империю… Неужели он так умен? Может ли быть, чтобы он превзошел Меня разумом? Ты – ты его знаешь. Ты его товарищ; ты принес Мне эту весть. Говори же. Поведай Мне правду об этом человеке. «Это он что, мне? – заворочалась мысль в голове Паллас. – Неужели он думает, что вот так попросит и я заговорю? Ни магией, ни пытками он ничего от меня не добился, а тут я, значит, заговорю?» Раздался шелест шагов, треск туго натянутой ткани, и Паллас открыла глаза. Ма’элКот стоял над ней, повернув голову в сторону. Его блестящая от масла спина бугрилась мышцами, твердыми, точно камни. Одной рукой он держал за шиворот мужчину, ноги которого болтались в воздухе. В памяти Паллас вспыхнула точно такая же картина – Ма’элКот держит за шиворот Кейна, только этот человек был не Кейн. У него была сломанная нога, к которой обрывками грязного льняного полотнища была привязана деревянная шина, наручники на запястьях, окровавленная повязка на одной руке, еще одна на отекшей черно-фиолетовой челюсти, его нос распух, под глазами были большие синяки. Лишь когда он заговорил, Паллас поняла, кто это. – Я не… не могу… Все, что я знаю, я уже рассказал… – жалко залепетал Ламорак, часто мигая мокрыми глазами. «И я когда-то обнимала этого человека, – думала Паллас, удивляясь самой себе. – Целовала, любила. А теперь не могу вспомнить за что…» Но олимпийское спокойствие тех высот – или глубин, – где она пребывала сейчас, скоро расставило все по местам. Конечно, ее привлекло в нем то, что он не просто не Кейн, но полная его противоположность во всем. Высокий блондин с внешностью полубога-полугероя, хороший во всех смыслах этого слова: заботливый, сострадательный, романтичный и смелый. И при этом совершенно пустой внутри. Прекрасная оболочка, непрочная, как выдутое яйцо. Вот в чем их главное отличие: Кейн целен. У него что снаружи, то и внутри. Вот почему его не так легко сломать, как Ламорака: Кейн – не пустая скорлупа, а камень, гладкий, словно яйцо. – Вот что надлежит предпринять, – снова заговорил Ма’элКот, поворачиваясь к Тоа-Сителю, который стоял поодаль в почтительном молчании; Ламорак, забытый, болтался в руке владыки. – Я – Ма’элКот. И Я ни от кого не бегаю. И не прячусь. Если Берн не может восстановить сеть, значит я встречусь с Кейном на арене лицом к лицу. Тоа-Ситель встревожился: – Ма’элКот… – Нет. Если Я буду трусливо прятаться в Моем дворце, то все произойдет так, как задумал Кейн. Но Я нанесу ответный удар, который сомнет его планы: Я Сам появлюсь там. Он разжал кулак, и Ламорак со стуком упал на пол. – Мне никогда не нравилась идея задействовать Иллюзию. Ведь это было бы подделкой, обманом, а Я не лгу Моим Детям. Поэтому Я совершу Ритуал на самом деле. Я возьму эти жизни прямо на арене. Я прочту память Паллас Рил и твою, Ламорак, как бы ни противно Мне было вбирать в себя эту отвратительную чепуху. Он шагнул к Тоа-Сителю и взглянул на Герцога сверху вниз: – Продолжай искать Кейна. Если сможешь взять его до Ритуала, сделай это. Если придется убить его, убей. Но Я подозреваю, что ты его не найдешь. Он слишком изобретателен, слишком беспощаден. Но он не больше Меня. Я – Ма’элКот. Что бы ни случилось, Я буду готов. Он переплел пальцы могучих ладоней и так хрустнул суставами, что они затрещали, точно хлопушки. – Я буду готов, и Я убью его собственными руками. И тогда его воспоминания станут Моими. Беспредельная энергия, которая покинула его голос несколькими минутами ранее, внезапно вернулась; Поток снова завертелся вокруг него с неистовой силой, превратившись в огромную воронку. – И тогда на каждый вопрос наконец отыщется ответ. «О Хари», – подумала Шанна, закрывая глаза. Скорая смерть собственного тела тревожила ее относительно мало, но та новая звезда, которая осветила ей душу Кейна, горела неожиданно манящим светом, изумляя ее своей красотой: настоящая роза в пустыне. «Я доживу. Я найду способ. Чтобы предостеречь тебя. И помочь. Хоть чем-то. Думаю, что на это мне хватит времени». 9