Свои ломает; бешеных ударов Не выдержали двери: через миг Мегара и малютка с ней одною Стрелой пронизаны лежат… За старцем Погнался царь, да бог не допустил. Явился образ величавый, и признали Афину тотчас мы: она легко Копьем медноконечным потрясала, Его сжимая в шуйце. Прямо в грудь Богиня бросила огромный камень Безумному царю и злодеянья Десницею остановила властной… Царь наземь рухнулся, и крепкий сон Его сковал немедля. А спиною Как раз излом колонны он покрыл, Что городила двор среди погрома. Приободрились мы тогда, и, вместе С Амфитрионом подойдя к царю, Его мы путами и поясами крепко К обломку прикрутили, чтоб потом, Когда проснется, новых бед каких Не натворил. Несчастный сном тяжелым Спит и теперь. Да, он детей убил, Жену убил, – но равных с ним страданий Здесь, на земле, не испытал никто. ЧЕТВЕРТЫЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ АНТРАКТ Хор Было и раньше страшное дело: Мужей Данаиды убили, Эллада поверить не смела тогда Тому, что аргосские стены узрели. Но ужаса больше внушает мне доля Несчастного Зевсова сына. Кровавое дело иное Могу я поведать, Как Прокна сына убила Единого, Музам; Звучат и поднесь Ее тоскливые песни, Но ты, но ты, от которого бог отступился, Не трех ли убил ты, тобою рожденных? Не трех ли, беснуясь, На землю детей уложил? Увы мне! Увы мне! Увы мне! Где слез наберу я оплакать тебя? Где песен надгробных? Где плясок для тризны? ИСХОД ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ Во время первых слов хора ворота дворца распахиваются, виден двор и внутренность дома. На первом плане, среди общего разгрома, виден обломок колонны, а на нем спит связанный и прикрученный к камню Геракл; около него брошены лук и колчан и рассыпаны стрелы. Дальше трупы Мегары с ребенком на груди и двух мальчиков. В глубине сцены Амфитрион. Хор Га! Смотрите! смотрите! Подалися створки, И настежь открылись Ворота высоких чертогов. О, ужас! О, горе! Вот, вот они, дети, Лежат и не дышат